Модели метафорического переноса в рифмованном сленге современного английского языка

Кроме того, широкое  употребление данного вида сленга в устной речи предопределило не просто фиксацию РС на письме в работах некоторых английских авторов, но и создание версий некоторых литературных произведений “в варианте” РС: “Jesus took the Uncle Fred (bread) and the Lillian Gish (fish) and fed it to the 5,000” (Mike Coles, St Mark’s Gospel, 2000) [27, с.16].

На сегодняшний день РС достаточно распространен на территории всей англоговорящей части мира, причем в большинстве  англоязычных стран употребляются  свои, характерные только для данной местности, выражения РС. Одной из самых активных в использовании РС стран с начала XX в. является Австралия. В меньшей степени РС распространен в США и Новой Зеландии. Следует отметить, что большинство недавно возникших идиом не являются производными от собственно Cockney rhyming slang. Это название сейчас, в большинстве случаев, употребляется для обозначения специфического стиля сленговых выражений, при построении которых используется рифма.

 У себя на родине, в Великобритании, РС имеет ряд особенностей. Все британские рифмованные сленгизмы подразделяются на три основные категории. Первую, достаточно ограниченную по количеству единиц РС, категорию представляет так называемый “классический РС” (classic rhyming slang), составляющий примерно 14% от всего словарного состава данного вида сленга. Большинство сленгизмов данной группы, образовавшихся в XIX в., хорошо известны всем британцам, несмотря на то, что многие из данных выражений давно вышли из употребления (Adam and Eve = ‘believe’, frog and toad = ‘road’, trouble and strife = ‘wife’ и др.). Эти “музейные экспонаты” РС, в отличие от сленгизмов остальных категорий, создавались в большинстве случаев “со смыслом”, иными словами, языковое выражение данных сленгизмов в значительной степени отражало истинный смысл высказывания.

Вторую, “промежуточную” группу британского  варианта РС (middle ground) составляют около 56% сленгизмов самого “разного возраста”, употребляющиеся британцами и по сей день. Большинство сленговых выражений данной категории в тот или иной период истории подверглись некоторой трансформации – либо в языковом выражении, либо по семантическому признаку. Сленгизмы данной группы этимологически связаны, в основном, с областью театра, кино, искусства и на сегодняшний день употребляются в несколько измененной форме людьми определенных профессий (Robinson and Cleaver =‘typhoid fever’(XIX в.), но ‘scarlet fever’(XX в.)).

И, наконец, третью категорию представляют собой неологизмы (new coinages), составляющие 30% от общего числа сленгизмов. “Представители” этой категории появились в сфере средств массовой информации, часто образованы от имен известных личностей XX в. и в значительной степени отражают общественно-политическую жизнь современного общества (Tony Blairs, Leslie Ashes, Claire Rayners и др.).

С 80-х гг. XX в. начался резкий рост популярности РС, сопровождавшийся появлением многочисленных новых примеров в  повседневной разговорной речи. Предпринимались  попытки “отфильтровать” на национальном уровне язык, используемый, в основном, молодыми людьми, стремившимися выделиться и подчеркнуть свою индивидуальность путем изобретения новых идиоматических выражений. Популярность молодежной культуры, также в значительной степени раскрученной в СМИ, в 90-е гг. XX в. привела к избытку рифмующихся сленговых выражений в речи всего населения Великобритании.

В рамках нашего исследования мы провели  анализ 2711 сленговых выражений, представленных в словаре The Oxford Dictionary of Rhyming Slang (John Ayto, 2002, 2003) [27] с целью выявить наиболее обширные тематические группы РС, в которых данные сленгизмы употребляются особенно часто и установить возможные причины частого их употребления именно в этих сферах.

Семантический анализ рассматриваемых  единиц позволил определить их принадлежность к той или иной тематической группе (рисунок 1.1).

Рисунок 1.1 – Тематические группы РС

Самыми многочисленными тематическими  группами оказались следующие:

1. The Body and its Parts (Тело человека и его составляющие);
2. Household Matters (Домашнее хозяйство);
3. Alchohol and other Drugs (Алкоголь и наркотики);
4. Food and Drink (Еда и напитки);
5. Clothing (Одежда).

Как видно из вышеизложенного, семантически РС сконцентрирован на человеке и  его потребностях. Мы можем предположить, что истоки этого лежат в причинах самого возникновения данного вида сленга. Наличие таких (а не иных) тематических групп связано, видимо, с функцией субстандарта как формы языка – обслуживать ту или иную общность людей, объединенных единым интересом. Существует множество видов английского сленга: military, naval, merchant, marine, college, criminal, railroad slang и др., однако РС представляет собой своеобразную совокупность всех вышеперечисленных разновидностей.

Многие из представленных на рисунке  тематических групп немногочисленны, употребляются лишь в конкретных жизненных ситуациях либо используются на определенных этапах истории. К примеру, расистские движения XX-го в. значительно “пополнили” группу Ethnic and National Groups (Этнические группы и национальности) – (в особенности это коснулось лиц еврейской национальности – God forbid, non-skid = ‘yid’, Sarah Soo = ‘jew’ и др.). Увлечение игрой в лото дало жизнь группе Numbers (Числа) – pick up sticks = ‘six’, Big Ben = ‘ten’, gates of heaven = ‘seven’ и др. Экономические кризисы и инфляция в XIX–XX вв. в Великобритании определили возникновение группы РС Money and Commerce (Деньги и коммерция) – bees and honey = ‘money’; smash, pie and mash = ‘cash’ и т.п. Пристрастие англичан к азартным играм и скачкам “вылилось” в тематические группы Sport (Спорт) и Gambling (Азартные игры) – hot dinner = ‘winner’, careless talk = ‘chalk’, cat’s face = ‘ace’ и др. Группа Transport and Travel (Транспорт и путешествия) по-настоящему стала развиваться лишь в XX в. с изобретением сразу нескольких новых видов транспорта (kipper and bloater = ‘motor’, trouble and fuss = ‘bus’, plain and jam = ‘tram’ и др.). Как у жителей одной из самых “дождливых” стран мира, у британцев не могло не развиться в определенной степени фаталистское отношение к погодным условиям, которое впоследствии отразилось в наличии тематической группы Time and Tide (Время и сезонные изменения) – brave and bold = ‘cold’, come and go = ‘snow’, peas in the pot = ‘hot’ и др.

Исходя из всего вышеизложенного, можно сказать, что РС является своеобразным феноменом в языковой системе англоязычных стран. Анализ единиц РС показал, что за редким исключением рифмованный сленг направлен на человека, его “Я”; РС призван не столько отразить явления окружающего мира, сколько передать отношение человека к ним – порой в язвительной, ироничной форме. Привнести ярко выраженный эмоциональный аспект в акт коммуникации, возможно, одна из основных функций данного вида сленга, являющегося одним из самых выразительных средств английской речи. Кроме того, единицы РС могут обладать и “культуроносной” функцией. Каждый хронологический отрезок в жизни общества отражает мировоззрение, менталитет носителей языка определенного времени, отношение к тем или иным явлениям, понятиям, событиям. Благодаря культурным реалиям, отраженным в языке, следующие поколения данного этноса, а также представители других национальностей могут иметь представление о культурных вкусах, тенденциях в литературе, искусстве предыдущих поколений. Возможно, РС, являясь компонентом субстандарта, может способствовать передаче подобных сведений о культуре народа-носителя языка.

1.2 Теории метафоры: различные подходы к пониманию феномена метафоры

В рамках риторики, поэтики, стилистики и теории литературы метафора (от греч. metaphora, mеtа – ‘над’ и phora – ‘нести’) традиционно рассматривается как средство создания образности речи. Сложность и многоаспектность феномена метафоры, частое использование метафорических структур как в литературном языке, так и в единицах субстандартной лексики обуславливают значительное разнообразие теорий и ракурсов изучения метафоры.

Одной из наиболее актуальных проблем  изучения данного феномена, особенно важной для нашего исследования, является выяснение степени соотнесения  метафоры и реальности. В лингвистической  науке стремление получить наиболее достоверное представление о данном соотнесении “породило” в свое время три довольно различных, но не взаимно исключающих друг друга перспективы: 1) теории, сосредотачивающиеся на способности метафор описывать действительность; 2) теории, исследующие способность метафор быть составляющей частью действительности; и 3) теории, предлагающие рассматривать потенциал метафор как средство критики и преобразования действительности [8, c. 6].

Для последователей теории, сосредотачивающейся  на описательных возможностях метафор, ценность последних заключается в их способности обеспечить понимание уже существующей действительности. С точки зрения Аристотеля, создателя первой теории метафоры, и его последователей, изучающих метафору с философской точки зрения, метафора предоставляет возможность пролить свет на те стороны действительности, которые не поддаются описанию никаким другим способом. По его мнению, метафора, будучи неотъемлемым компонентом литературного языка, в свободном использовании в речи способна порой “затемнить” реальные факты посредством весьма отдаленных по смыслу сравнений.

Если классическая школа философии рассматривала  метафору, в основном, через призму поэзии и риторики, то в Средневековье  теологи заговорили о метафоре как  о пути к пониманию слова Божьего  и устройства Вселенной. В XVII в. под влиянием эмпирического учения Т. Гоббса и Дж. Локка большинство лингвистов критиковали метафору за своеобразное искажение истинной реальности [28].

Согласно семантической  теории М. Блэка, метафора выступает  не просто как средство понимания мира, но и как средство его создания. По его мнению, метафора обладает дополнительным когнитивным значением, способствующим пониманию и достоверному восприятию окружающего мира. С одной стороны, его теория подразумевает, что метафора открывает доступ к реальности, которая не может быть раскрыта никаким иным способом (и в этом его точка зрения совпадает с мнением Аристотеля). С другой стороны, М. Блэк критикует суждение Аристотеля о необходимости того, чтобы метафоры объективно отражали существующее сходство предметов. По его мнению, не все метафоры относительны; существуют и так называемые “креативные” метафоры: “… it would be more illuminating in some of these cases to say that the metaphor creates the similarity than to say it formulates some similarity antecedently existing”[28, c. 225].

Прагматичная  критика Д. Дэвидсона и его  сторонников, основанная на вышеназванной  семантической теории, расширяет  “креативную” способность метафоры. По его мнению, метафора функционирует  не через некоторое дополнительное переносное значение, но через собственно контраст с литературным языком. С этой точки зрения, метафора есть не что иное, как заведомо неправдоподобное значение, чья несвязность с установленными нормами литературного языка создает новое понимание действительности. Метафоры, соответственно, должны цениться не за их когнитивное значение, но за их “эффект познания” (performative cognitive effect) [28]. Как бы то ни было, представители данной теории придерживаются мнения, что метафора может создавать (семантически либо прагматически) особое понимание действительности, а не просто отражать существующий порядок вещей.

Теория о креативной способности метафоры открыла дорогу дальнейшим исследованиям, направленным на изучение того, как метафоры создают и конструируют реальность. Исторически упор на “креативную” и составляющую (constitutive) функции метафоры берет начало с романтических (Romantic) теорий языка, которым было свойственно видеть в метафоре манифестацию воображения [28]. В близкой к данной мысли теории Дж. Лакоффа и М. Джонсона понятие концептуальной метафоры, возможно, является наиболее известным. Исследуя то, как метафоры формируют основные концептуальные человеческие системы, они сделали вывод о том, что метафора является своеобразным способом манифестации в речи опыта индивида: “The way we think, what we experience and what we do every day is very much a matter of metaphor” [28, с.227]. М. Джонсон также подчеркивает, что окружающий мир по своей природе метафоричен, и метафоры, эволюционируя, в определенной степени способны изменить мировоззрение индивида: “…our world is an imaginative, value-laden construction, [and so,] metaphors that alter our conceptual structures (…) will also alter the way we experience things” [28, с.227].

Хотя конструктивные теории (constitutive theories) сходятся на том, что метафоры в определенной степени создают действительность, существует разногласие в том, насколько сильны метафоры в этом отношении. С точки зрения Нельсона Гудмана, придерживающегося релятивистского представления о данном процессе, пределы действительности полностью определены пределами метафор. Пол Рикур, напротив, утверждает, что метафоры не ограничивают действительность; по его мнению, действительность и метафора являются взаимосвязанными составляющими друг друга [28].

Некоторых ученых теории о способности метафор  создавать действительность наталкивают  на размышления о том, как эта  действительность может быть преобразована. Представителями данного направления  ученых являются П. Рикур и П. Рорти, создавшие третью перспективу в вопросе связи метафоры с действительностью. Обуславливая интерпретационную (hermeneutic theory) теорию, П. Рикур предполагает, что метафоры обладают двойным назначением; они не только создают особый образ человеческой действительности, но также придают восприятию данной действительности более “возвышенный” характер, “… redescribe it in a way that depicts them as better, nobler, higher than they are” [28, с.228]. П. Рикур утверждает, что метафоры заключают в себе своеобразное “ядро” человеческой действительности. Рорти идет еще дальше. По его убеждению, общество должно знать о нормативном и политическом “измерении” метафор, исследовать то, как эти “измерения” эволюционируют и решать, должны ли они быть поддержаны, отвергнуты или преобразованы. С его точки зрения, основным средством преобразования действительности является так называемое “метафорическое переописание” (“metaphorical redescription”) – процесс, посредством которого новый набор метафор может в конечном счете привести к созданию нового общества [28].

Принимая во внимание, что второе направление теорий о  связи метафоры с реальностью  демонстрирует степень, до которой  метафора может обуславливать окружающую действительность, представители третьего направления стремятся вскрыть реалии, создаваемые самой метафорой. Одним из известных сторонников данного направления является философ Д. Деррида. По его мнению, метафора – не специальная категория философского учения, или что-что, от чего философия должна быть защищена; философия, как и вся метафизика, вполне вероятно, создана метафорами, развивающими определенные типы смысла, формирующего знание и действительность специфическими способами [28].

С начала 70-х годов XX века заметно  возрос интерес к изучению метафоры в областях научного знания, не связанных с теорией литературы. Данный феномен был связан с возможностью раскрытия новых функций метафоры. На сегодняшний день метафора является популярной темой исследований в таких гуманитарных науках, как лингвистика, психология, философия и др.