Абсолютная монархия во Франции

Французская армия эпохи абсолютизма  была самой крупной в Европе и  насчитывала более 600 тыс. человек. При  абсолютизме процесс формирования постоянной арии завершился, а наряду с ней существовало провинциальное ополчение, предназначенное для  несения гарнизонной службы. Были и части, состоявшие из наемников-иностранцев, однако от такого набора постепенно отказывались. Офицерство состояло из представителей дворянского сословия: на высшие командные  должности назначались выходцы  из наиболее известных дворянских фамилий. Королевский ордонанс 1781 г. закрепил правило, по которому в офицерский корпус допускались только те, кто мог  документально доказать свое дворянское происхождение до четвертого колена по отцовской линии. Солдаты вербовались по найму из низших слоев общества, в том числе и из уголовных элементов. Флот комплектовался в принудительном порядке из жителей прибрежных территорий [17, с. 182].

Большое значение при абсолютизме  имеет полиция, надзору которой  подлежала как частная, так и  общественная жизнь. При Людовике XVI полиция приобретает столь широкие полномочия, что существовала даже строжайшая цензура всей печатной продукции: в качестве цензоров выступали Парижский парламент и Королевский совет. В специально учрежденном черном кабинете вскрывалась частная переписка. Ордонанс 1579 г. закрепил существование в королевстве регулярной полиции [3, с. 169].

Итак, если абсолютная монархия на определенном историческом отрезке сыграла положительную роль в борьбе против феодальной раздробленности и способствовала организации сильного централизованного государства, то в дальнейшем по мере развития новых буржуазных отношений она стала тормозить дальнейшее развитие страны.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА 2. АБСОЛЮТНАЯ МОНАРХИЯ ВО ФРАНЦИИ: СПЕЦИФИКА ОБЩЕСТВЕННОГО СТРОЯ

 

С начала XVI в. во Франции развивалось мануфактурное производство, сделавшее наибольшие успехи в тех отраслях промышленности, которые работали не только на внутренний, но и на внешний рынок. К таким отраслям относилось сукноделие в Нормандии, Пикардии, Пуату, Берри, Лангедоке. Здесь в роли капиталиста-предпринимателя, как правило, выступал купец, который низводил до положения наёмных рабочих мелких мастеров и подмастерьев города или деревенских кустарей — прядильщиков и ткачей. Вместе с тем он сосредоточивал в своих руках дорогостоящие средства производства: сукновальные водяные мельницы и красильные мастерские, где производились операции валяния, окраски и отделки сукон. Тем самым рассеянная мануфактура сочеталась с элементами централизованной. Иногда богатые мастера экономически подчиняли себе разорившихся мастеров, превращали подмастерьев и учеников в наёмных рабочих, закрывая им доступ к званию мастера. Однако развитие суконной мануфактуры внутри цеховой организации было невозможно, так как средневековая регламентация препятствовала развитию капиталистического производства [1, c.45].

В таких же формах комбинирования рассеянной и централизованной мануфактуры  развивались капиталистические  отношения в кожевенной и особенно в шёлковой промышленности, всё более  и более сосредоточивавшейся  в «городе шёлка» — Лионе. Полотняная и кружевная промышленность в  этот период существовала в Северной Франции, преимущественно в виде рассеянной мануфактуры. Изготовление стекла, литьё пушек, добыча руды и  т. п. по самому характеру производства требовали централизованной мануфактуры. Королевские мастерские, изготовлявшие  пушки и порох, были уже в XVI в. довольно крупными. Наибольшее распространение централизованная мануфактура нашла во Франции в типографском деле. В Лионе и в Париже уже появились, кроме средних и мелких, также большие по тому времени типографии с дорогим и сложным оборудованием, с 15—20 наёмными рабочими, выпускавшие книги не только для Франции, но и для других европейских стран. Укрепление экономических и политических связей между отдельными провинциями страны содействовало окончательному оформлению единой нации [7, с. 67].

Огромное значение для развития мануфактуры имело расширение внешней  торговли Франции. В XVI в. для экономики страны приобрела первостепенное значение торговля с Испанией, а через неё и с Америкой, куда Франция сбывала большое количество разнообразных товаров и откуда она извлекала большое количество драгоценных металлов. Кроме того, в качестве рынков сбыта французских товаров и в том числе промышленной продукции существенное значение имели Португалия, Англия, Германия и Скандинавские государства [8, с. 58].

Вместе с развитием мануфактурного производства происходило дальнейшее разделение труда, расширялся и укреплялся общенациональный внутренний рынок. На этой базе из феодального сословия горожан стал выделяться класс буржуазии, носитель капиталистического способа  производства, объединённый общностью  экономических интересов в национальном масштабе. Но в XVI в. в этом направлении были сделаны только первые шаги.

Рабочие мануфактур и подмастерья  находились в тяжёлом положении, которое не переставало ухудшаться в течение всего XVI в. в связи с обесценением денег, ростом дороговизны и падением реальной заработной платы (в результате «революции цен»). Заработная плата устанавливалась на основании регламентов, издававшихся цехами, муниципалитетами или правительством, всегда стоявшими на страже интересов предпринимателей. Самый труд подмастерьев и мануфактурных рабочих носил тогда в известной степени принудительный характер. Ещё в предшествовавший период возникли самостоятельные союзы подмастерьев — компаньонажи, или братства. В XVI в. их образовывали и мануфактурные рабочие. Это были организации, проникнутые боевым духом. Они неизменно возглавляли выступления рабочих и подмастерьев, борьбу труда с капиталом. Борьба нередко принимала форму массовых стачек [3, c.357].

Развитие товарно-денежных отношений  привело уже в XIV—XV вв. к тому, что дворянские земли (фьефы) отчуждались  и продавались; таким образом, условный и иерархический характер феодальной собственности почти исчез, а  вассальные обязанности и военная  служба короне фактически прекратили своё существование. Вся земля фьефа  обычно находилась в пользовании  крестьян, и доходы, извлекаемые  из неё феодалами, состояли главным  образом из денежной ренты. Подавляющая  часть французской земли находилась во владении феодально-зависимых крестьян, и даже церковные земли не составляли исключения. В XVI в. подавляющее большинство крестьян было не только свободно от личной крепостной зависимости, пользовалось правом свободного передвижения и наследования, но и выступало в качестве правомочных лиц при заключении всякого рода гражданских актов (торговых сделок, контрактов и т. п.), могло судиться в королевских судах. Результатом развития товарно-денежных отношений было всё усиливавшееся расслоение в деревне. Меньшинство богатело, присоединяя к занятию земледелием ростовщичество, торговлю, откуп сеньориальных повинностей и профессию мельника или кабатчика [15, с. 88].

Из всех феодальных прослоек наиболее богатой и политически наиболее влиятельной в центре и на местах была в первой половине XVI в. высшая титулованная знать, состоявшая из отпрысков  владетельных домов и из родственников  царствовавшей династии. Принцы и герцоги преобладали в королевском совете, занимали губернаторские посты в провинциях и командовали армией и флотом. В то время как в XVI в. «дворянство шпаги» приходило в упадок, происходил процесс образования нового служило землевладельческого дворянского слоя (на этот раз не военного, а бюрократического) — «людей мантии», — представлявшего собой верхушку чиновничества, буржуазного по своему происхождению. Таким образом, всё дворянство в целом, за исключением знати, являлось опорой абсолютной монархии. Во французском дворянстве XVI в. не было единства, что ярко проявилось в период гражданских войн [15, с. 89].

Не было единства и в среде  духовенства. Епископами и аббатами крупнейших монастырей были младшие  сыновья знатных лиц. Но в середине XVI в. и на эти доходные места начали проникать «люди мантии». Богатые городские каноники были в ту пору уже выходцами из этого же слоя. На долю младших сыновей старых дворянских домов оставались лишь малодоходные епископства и аббатства. Бедное городское и сельское низшее духовенство по своему материальному положению и социальным чаяниям нередко приближалось к городским низам и к крестьянству.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА 3. ОСОБЕННОСТИ ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОЯ В ПЕРИОД АБСОЛЮТНОЙ МОНАРХИИ

 

История Франции первой половины ХVI в. при трех преемниках Людовика ХI - Карле VIII (1483 - 1498), Людовике ХII (1498 - 1515) и Франциске I (1515 - 1547) была историей формирования во Франции абсолютной монархии, фундамент которой был заложен всевластием короля Людовика ХI. Гордое здание новой монархии, впрочем, еще далеко не было достроено во всех своих деталях [10, c.169].

Монархией правили король и его  двор. Последний был важным политическим учреждением абсолютной монархии. Здесь  происходил постоянный контакт между  господствующим классом и его  главой – королем. Здесь, следовательно, определялись основные линии политики государства. «Общественное мнение», т.е. мнение дворянства, сгущалось в волю короля, который, в силу своеобразия абсолютизма, был все же достаточно независим для того, чтобы определять способ осуществления принятых решений и выбирать себе помощников и исполнителей воли [10, c.169].

В великолепии королевского двора, этого средоточия блестящего благородного сословия, отражалось значение нового учреждения Европы – абсолютной монархии в той стране, в которой она  достигла вскоре своего наиболее полного  выражения. В 30-х годах ХVI в. венецианский посол Франциско Джустиниани рассказывает, что на двор, его празднества, пенсии и подачки дворянам, на его гвардию, в которой служат представители самых знаменитых родов Франции, король принужден тратить свыше 50% государственных доходов. Дворянский король должен был быть таким же расточительным и, с буржуазной точки зрения, таким же бесхозяйственным, как и все дворянство, ибо расточительность короля – его долг перед дворянством, своеобразная форма распределения феодальной ренты, взыскиваемой с крестьянства и буржуазии путем налогового пресса [10, c.169].

Сам король в целом не мог непосредственно  управлять государством. Государство  выросло, функции государственной  власти усложнились. Но король, как  неограниченный монарх, мог выбирать себе помощников, мог создавать для  себя учреждения, какие он захочет, мог, наконец, воспользоваться одним  из старых учреждений и усилить значение одного или нескольких из них в  ущерб другим. Ибо он один являлся  источником законодательной власти и не нуждался даже в мотивировке  своих решений, кроме знаменитой фразы, стоящей в конце его  распоряжений и указов: «ибо такова наша воля» [10, с.170].

В целом можно сказать, что с  окончанием объединения Франции  и консолидации абсолютной власти короля, центр тяжести политической жизни  переносится в круг королевских  любимцев и приближенных, составляющих «узкий», или частный, совет короля, в котором заседают некоторые  принцы крови, крупные сеньоры и  несколько второстепенных чинов  – докладчиков и секретарей. Впоследствии они мало-помалу превратятся в  настоящих министров абсолютной монархии. Состав этого совета неопределенен, функции его весьма расплывчаты. В нем рассматриваются те дела, которые королю угодно разбирать  лично, в нем заседают люди, приглашенные королем, и они принимают в  нем участие, пока их приглашает король. Все же принцы крови должны принимать  в нем участие, ибо такова традиция [10, с.170].

Но абсолютных монарх ревниво относится  к своей власти и не хочет терпеть  никаких ограничений, даже таких, которые  освящены традицией. Поэтому даже «узкий»  совет начинает казаться королю чрезмерно  широким и при Франциске I вместо него и наряду с ним появляется «деловой совет» короля. В нем заседают 4-5 человек. Иногда он превращается в  совещание короля с 1-2 своими любимцам, и тогда дела начинают решаться на московский манер «сам третей у постели». Так же недружелюбно и подозрительно относится король и ко всем прочим освященным традицией учреждениями, как периодически собираемым, так и постоянным [10, с.170].

Одним из таких учреждений был королевский  парламент – высшая инстанция  королевского суда. С середины ХV в. члены парламента стали несменяемыми, с начала ХVI в. они становятся фактически наследственными владельцами своих должностей, которые они покупают иногда за весьма значительную сумму. Они превращаются, таким образом, в сплоченную корпорацию привилегированных фамилий, буржуазных по происхождению, но получивших в большинстве случаев от короля дворянское достоинство [10, с.170].

Деятельность королевского правосудия имела огромное значение как средство усиления королевского авторитета, средство борьбы с феодальными сеньорами. Парламент как олицетворение  этого правосудия сыграл крупную  роль в деле территориального объединения  монархии. Политическая роль парламента была закреплена традицией, которая  превращалась в молчаливо признаваемое королем право парламента регистрировать королевские указы и отказывать в их регистрации в том случае, если они, по мнению этого высокого учреждения, противоречили прежним  указам или обычаям страны. Это  право «ремонстрации» высоко ценилось парламентом как показатель его  политического значения [10, c.171].

Вполне естественно, что абсолютный монарх непрочь был теперь, когда дело объединения страны было завершено, освободиться от опеки подобного учреждения или по крайней мере ослабить его влияние. В связи с этим еще при Людовике ХI появляется особое отделение Королевского совета, так называемый Большой совет, составлявшийся из нескольких членов Королевского совета и ученых экспертов-юристов и их секретарей. Сюда король отзывал на собственное рассмотрение ряд дел из парламента. В ХVI в. особенно начиная с Франциска I и его сына Генриха II (1547 - 1559), королевские эвокации, т.е. перенесение дел из парламента в Большой совет по особому приказу короля, становятся особенно частыми, и короли сознательно расширяют компетенцию Большого совета в ущерб парламенту и Счетной палате, которой принадлежало по традиции право разбора судебных дел по вопросам, связанным с взиманием прямых и косвенных налогов [10, c.171].