Колониальная политика испании на североамериканском континенте

В столице вице-королевства  Мехико и в Гвадалахаре, политическом и административном центре одноименного интендантства (за которым долго сохранялось прежнее название этой провинции - Новая Галисия), имелись специальные коллегии - аудиенции. Они выполняли главным образом судебные функции, а также наблюдали за работой правительственного аппарата. Аудиенция Мехико являлась совещательным органом при вице-короле. Ее юрисдикция распространялась на южную часть вице-королевства, а юрисдикция аудиенции Гвадалахары - на северные районы. В городах существовали местные советы (кабильдо, или аюнтамъенто), члены которых номинально избирались домовладельцами, фактически же эти должности стали со временем пожизненными и наследственными, а иногда даже покупались. Деятельность городских муниципалитетов, занимавшихся вопросами благоустройства, финансами, разбором уголовных и гражданских дел, контролировалась колониальной администрацией.

Подавляющее большинство  шестимиллионного населения Новой  Испании составляли ее уроженцы, причем около 40% -индейцы. Резкое сокращение их численности в течение первого столетия после начала конкисты вынудило колонизаторов, нуждавшихся в рабочей силе и налогоплательщиках, перейти от прямого ограбления и истребления коренных жителей к более организованной эксплуатации, принявшей в основном феодализированную форму. В результате изменения условий жизни аборигенного населения со второй половины XVII в. начался его медленный прирост, и к началу XIX в. количество индейцев достигло 2,3-2,4 млн. человек.[28, c.369; 14, c.29]  Многие из них жили общинами, за которыми испанское законодательство признавало право владения землей, запрещая ее отчуждение без санкции властей. Тем не менее испанцы, прибегая к различным ухищрениям, захватывали общинные земли, а впоследствии юридически оформляли свои действия.

На протяжении большей  части колониального периода  индейцы считались лично свободными. Их труд по закону подлежал оплате и  не должен был быть чрезмерно тяжелым. Однако фактически они работали бесплатно  или за жалкие гроши и неограниченное время, не имели совершенно никаких прав и полностью зависели от произвола королевских чиновников, помещиков, церкви. Индейцам разрешалось постоянно находиться только в своих селениях или специальных кварталах городов, и они не могли сами менять место жительства. Им был, как правило, закрыт доступ в большинство ремесленных цехов; в тех же немногих, куда их допускали, они обычно выполняли самую тяжелую подсобную работу.

С начала XVII в. над индейцами  тяготела принудительная трудовая повинность (репартимьенто, или куатекиль), предусматривавшая выделение властями определенного числа мужчин в возрасте от 15 до 60 лет для работы на рудниках, промышленных предприятиях и плантациях, ухода за скотом, строительства зданий, мостов, дорог и т. д. С индейцев взималась подушная подать - трибуто, которую на рубеже XVIII и XIX вв. платили один раз в год в размере двух песо все женатые мужчины от 18 до 50 лет, за исключением касиков (наследственных старейшин), старост селений и других должностных лиц. Холостяки и одинокие женщины облагались податью в половинном размере. Однако на деле эти положения постоянно нарушались.

Большинство коренного  населения было прикреплено к  крупным поместьям - асьендам, где  они являлись основной рабочей силой. Тем индейцам, которые оказались  согнанными со своих земель, приходилось наниматься к помещикам в качестве батраков-поденщиков. Тем, кому наделы оставлялись на правах «аренды», за пользование землей приходилось работать на ее нового владельца и отдавать ему часть урожая. И в том и в другом случае индейцы попадали в кабальную зависимость. Многие из них превратились со временем в наследственных долговых рабов - пеонов. Система долговой кабалы практиковалась не только в сельском хозяйстве, но также на рудниках и мануфактурах, владельцы которых, уплатив за индейцев подушную подать или выдав им небольшой денежный аванс либо ссуду одеждой и продуктами питания, заставляли их для погашения неуклонно возраставшей задолженности работать на самых тяжелых условиях.

На плантациях сахарного  тростника и других тропических  культур, в горнодобывающей промышленности, на мануфактурах, в качестве домашней прислуги трудились также негры, которых стали ввозить в Новую Испанию главным образом из Западной Африки с середины XVI в. в связи с нехваткой рабочих рук. Но вследствие высокой смертности и постепенного уменьшения, а затем и полного прекращения их ввоза в результате начавшегося прироста индейского населения численность негров к началу XIX в. не превышала 10 тыс. человек.[13, c.137] В большинстве своем они являлись рабами, но и те немногие, которые считались свободными, по своему положению фактически не отличались от рабов, и на них даже юридически не распространялись законы, изданные «в защиту» индейцев. Однако подобно последним свободные негры должны были платить подушную подать.

Помимо индейцев и  негров, в Новой Испании существовала большая группа населения европейского происхождения. Привилегированную  верхушку колониального общества составляли уроженцы метрополии, которых местные  жители называли гачупинами (по-испански «люди со шпорами»). Их насчитывалось в начале XIX в. около 15 тыс. Преимущественно представители родовитого дворянства, а также богатые купцы, которые вели оптовую торговлю, они захватили почти все высшие административные, военные и церковные посты. Среди них были крупные помещики и владельцы рудников. Испанцы гордились своим происхождением и рассматривали себя как высшую расу по сравнению не только с индейцами и неграми, но даже и с родившимися в колонии потомками своих соотечественников - креолами. Численность креолов равнялась примерно 1,1 млн. человек. Из их среды вышла большая часть помещиков. Креолы пополняли также ряды колониальной интеллигенции, занимали должности в среднем и низшем звене административного аппарата, церкви и армии. Им принадлежало большинство рудников и промышленных предприятий. Среди креольского населения были также мелкие землевладельцы, ремесленники, хозяева небольших мастерских, лавочники, горнорабочие. Обладая номинально равными правами с «европейскими испанцами», креолы на деле подвергались жесткой дискриминации и лишь в порядке исключения назначались на высокие посты. Так, за весь колониальный период из 61 вице-короля только 3, а из 171 епископа только 41 были креолами. Креолы, в свою очередь, третировали индейцев как представителей низшей расы.[15, c.533]

В ходе колонизации происходил процесс смешения европейцев, индейцев, негров. Вследствие этого население  Новой Испании по своему этническому  составу было крайне неоднородным. Наряду с коренными жителями страны - индейцами, неграми и колонистами европейского происхождения имелась весьма многочисленная группа, образовавшаяся в результате смешения белых и индейцев (европейско-индейские метисы), белых и негров (мулаты), индейцев и негров (самбо). Это потомство от смешанных браков (а чаще внебрачного происхождения), которое в колониальную эпоху называли кастас, составляло около 2,4 млн. человек.[30, c.29] Метисное население было лишено гражданских прав: метисы и мулаты не имели доступа к чиновничьим и офицерским должностям, не могли участвовать в выборах органов самоуправления и т. д. Они занимались ремеслом, розничной торговлей, служили в качестве управляющих и приказчиков у богатых помещиков-креолов, составляли большинство мелких землевладельцев - ранчеро. Некоторые из них были лицами свободных профессий, а к концу колониального периода проникали в ряды низшего духовенства. Часть метисов превратилась в пеонов, рабочих рудников и мануфактур, деклассированный элемент городов (леперос). В рамках расово-этнической иерархии, установленной колонизаторами, «индометисы» занимали более высокое положение по сравнению не только с индейцами и неграми, но также с мулатами и самбо.

Хозяйственная жизнь  Новой Испании полностью определялась интересами метрополии, для которой  колония была прежде всего источником снабжения драгоценными металлами. Поэтому их добыча стала важнейшей отраслью мексиканской экономики. Обрабатывающая же промышленность развивалась медленно.

Хотя первые мануфактуры, основанные на ручном труде или применении простейших приспособлений, появились еще в XVI в., преобладали мелкие мастерские ремесленного типа. Их работники объединялись в цехи, уставы которых строжайшим образом регламентировали объем и технологический процесс производства, число членов цеха, цены на сырье и готовую продукцию, качество, размеры и цвет выпускаемых изделий, запрещали или ограничивали доступ индейцев, негров и прочих «цветных». Стремясь сохранить за метрополией монополию на ввоз товаров, испанские власти не позволяли создавать новые мануфактуры и использовать труд индейцев на уже существующих, а также изготовлять шелковые ткани, водку, вина и ряд других товаров.

Экономическая политика мадридского правительства обусловила и состояние сельского хозяйства  колонии. Боясь конкуренции со стороны  местной продукции, власти запрещали выращивание в Новой Испании винограда, олив, конопли, льна, разведение шелковичных червей и т. д. Разрешалось разводить лишь такие культуры, которые не произрастали в Испании. Все эти ограничения мешали владельцам крупных поместий, в руках которых находилась большая часть земли, расширять сельскохозяйственное производство.

Развитие сельского  хозяйства происходило крайне неравномерно, отличаясь существенными региональными  особенностями. Наиболее значительным и быстрым оно было в интендантствах Гуанахуато, Гвадалахара, Мичоакан, которые не только обеспечивали продуктами питания собственное население, но и снабжали ими другие районы. Из северных животноводческих провинций (Дуранго, Новая Мексика, Нуэво-Леон, Коауила, Техас и др.) вывозились скот, кожи, шерсть, солонина. Земледелие же в центре и на юге вице-королевства (Мехико, Пуэбла, Веракрус, Оахака, Юкатан) развивалось не такими темпами, и лишь небольшая часть продукции продавалась за пределами этой зоны.[33, c.91]

Внутренняя торговля до начала XIX в. не носила регулярный характера и велась преимущественно на рынках, функционировавших раз в неделю либо раз в месяц, и на ежегодных ярмарках. Ее росту препятствовала государственная монополия на продажу соли, спиртных напитков, пороха, табачных и иных изделий, недостаток и плохое состояние средств сообщения, отсутствие единой системы мер и весов. К тому же покупательная способность основной массы населения, страдавшей от многочисленных поборов, была весьма низкой. Торговля с иностранными государствами, а до 70-х годов XVIII в. и с другими испанскими колониями (кроме Филиппин) запрещалась. На протяжении большей части колониального периода экономические связи Новой Испании в основном ограничивались торговыми отношениями с метрополией, которые осуществлялись только через Веракрус и один испанский порт - Севилью, а с 1717г.- Кадис. Все товары облагались высокими таможенными пошлинами. Кроме того, при их продаже и перепродаже взимался особый налог - алькабала, размер которого на протяжении большей части XVII - XVIII в. и в первом десятилетии XIX в. составлял 6% стоимости.

Товары из метрополии и в обратном направлении вплоть до последней четверти XVIII в. перевозились только специальными флотилиями. Число  и тоннаж судов, совершавших трансатлантические рейсы, маршруты движения, ассортимент  товаров и стоимость груза, возможный состав пассажиров строго лимитировались. Торговля Новой Испании во многом зависела от существовавших в Мехико, а с конца XVIII в. и в некоторых других городах торговых палат (консула-до), выполнявших в то же время функции купеческих гильдий и коммерческих судов. Консула-до представляли интересы богатого купечества, состоявшего главным образом из уроженцев метрополии.[34, c.228]

Многочисленные запреты и ограничения, тормозившие экономическое развитие страны, все же не могли совершенно приостановить его. На рубеже XVIII и XIX вв. в Новой Испании наблюдался известный рост мануфактурного и ремесленного производства, торговли, сельского хозяйства. Стоимость годовой продукции горнодобывающей промышленности, где трудились около 45 тыс. человек, достигла в XIX в. почти 28 млн. песо. Из этой суммы приблизительно 27 млн. приходилось на долю благородных металлов, добыча которых увеличилась по сравнению с 1740г. втрое. В Новой Испании добывалось в то время серебра в 10 раз больше, чем на всех рудниках Европы, а ежегодный вывоз его составлял две трети всего мирового производства. Монетный двор Мехико являлся крупнейшим в мире.[29, c.442]

В таких центрах обрабатывающей промышленности, как Мехико, Гвадалахара, Пуэбла, Керетаро, Вальядолид, Оахака и  других, изготовлялись хлопчатобумажные, шерстяные, шелковые ткани, одеяла, шляпы, посуда, мыло, свечное сало и т. д. В отличие от деревенского ремесла индейских селений, основанного на примитивной технике, городские предприятия имели обычно более современное оборудование, хотя и отставали в этом отношении от мануфактур передовых стран Европы и США.[19, c.17]

Положение и условия труда рабочих  были крайне тяжелыми. На мануфактурах царили порядки, напоминавшие тюремные. Рабочих запирали в темных, тесных и грязных помещениях, которые  им запрещалось покидать. За малейший проступок или нарушение установленных правил виновные подвергались суровому наказанию. Мизерная заработная плата выдавалась не деньгами, а продовольствием, водкой, одеждой. Юридически свободные, рабочие фактически являлись неоплатными должниками владельца предприятия и полностью зависели от него. Рядом с ними работали заключенные, направлявшиеся для отбытия наказания по приговору судьи или решению колониальной администрации.[26, c.187]

Открытие в 1765-1778гг., помимо Кадиса и Севильи, еще девяти испанских портов для торговли с Америкой и в последующем (до 1810г.) ряда мексиканских портов, кроме Веракруса и Акапулько, а также разрешение американским колониям Испании торговать между собой (1774г.), наряду с отказом от системы флотилий, упразднением некоторых пошлин и уменьшением размеров других, способствовали оживлению торговли.[31, c.12]. В 1800-1810гг. Веракрус принимал в среднем по 173 торговых судна в год, тогда как для предшествующего десятилетия средняя цифра не превышала 99. Хотя частые в конце XVIII - начале XIX в. англо-испанские войны (1779-1782гг., 1796-1801гг., 1804-1808гг.) сопровождались сокращением торговли, в мирные годы ее объем опять увеличивался. Так, в 1802-1804гг. средняя стоимость импорта, поступавшего в Веракрус, составляла 19,5 млн. песо в год. Заметно вырос, в частности, товарооборот между Новой Испанией и другими испанскими колониями.[37, c.11;  32, c.99]

Из-за неспособности отсталой промышленности метрополии удовлетворить  растущие потребности колонии значительное развитие получила контрабандная торговля последней с иностранными купцами. В течение длительного времени  первое место в этой торговле занимали англичане. Однако в годы англо-испанских войн объем ее сократился. Поскольку коммуникации Испании с американскими владениями были нарушены, мадридское правительство в этот период неоднократно разрешало заходить в колониальные порты торговым судам из Франции - союзницы Испании - и нейтральных государств. С конца 90-х годов Веракрус стали посещать североамериканские корабли. Из 30 иностранных судов, бросивших там якорь в первой половине 1799г., 25 следовали из США, а в 1807г. их число достигло 50.[17, c.111]