Лекции по "Риторике"

 

В отношении передачи хода мысли стык идеально демонстрирует  логичность и последовательность. Рассуждения  вроде «Если мы хотим знать, что  произошло вчера, мы должны знать, что  случилось с Иваном, но Иван поехал к Петру, а Петра не оказалось  на месте» хотя иногда и выглядят занудливыми, однако создают ощущение «железной  логики».

 

Вот пример стыка, передающего  ход мысли, из рассуждения Ирины  Петровской о свободе слова:

 

«Надо бы защищать Доренко  с Березовским, да не хочется. Не хочется, поскольку именно благодаря усилиям  Березовского и Доренко власть решила, что СМИ и особенно телевидение  – ее собственный карманный инструмент, тень, которая должна знать место. Не хочется, поскольку Сванидзе –  бездарный, но последовательный ученик того же Доренко, и сколько у него таких учеников по всей стране развелось. Несть им числа.

 

Не хочется, да надо. Надо защищать и защищаться».

 

Дважды используя стык (со словами «не хочется» и «надо»), автор как бы ставит точку на мысли, забивает сваю. Кроме того, общая  «зеркальная» расстановка слов: «надо  – не хочется – не хочется  – надо» образует хиазм (см. ниже). Без повторов ход мысли автора не был бы актуализованным, возможно даже оставил бы читателя в затруднении: так надо или не надо?

 

В отношении передачи хода самих событий стык выражает их последовательность, причинную обусловленность, а также  замедленный характер протекания.

 

Последовательно продолженный стык называется цепным повтором.

 

Вот пример использования  цепного повтора со смысловым  нарастанием (градацией) в афоризме:

 

«Порядок – привычка, привычка – характер, характер – судьба» 

 

Цепной повтор передает здесь  причинно-следственную обусловленность.

 

Наконец, всем известен библейский пример цепного повтора. Речь идет о  земной генеалогии Иисуса Христа в  первой главе Евангелия от Матфея:

 

«Авраам родил Исаака; Исаак  родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его; Иуда родил Фареса и Зару от Фамари; Фарес родил  Есрома; Есром родил Арама; Арам родил  Аминодава; Ами-нодав родил Наассона; Наассон родил Салмона; Салмон родил  Вооза от Рахавы; Вооз родил Овида  от Руфи; Овид родил Иессея; Иессей родил  Давида царя; Давид царь родил Соломона от бывшей за Уриею; Соломон родил  Ровоама; Ровоам родил Авию; Авия родил  Асу; Аса родил Иосафата; Иосафат  родил Иорама; Иорам родил Озию; Озия родил Иоафама; Иоафам родил  Ахаза; Ахаз родил Езекию; Езекия родил  Манассию; Манассия родил Амона: Амон родил Иосию; Иосия родил Иоакима; Иоаким родил Иехонию и братьев  его, перед переселением в Вавилон. По переселении же в Вавилон, Иехония  родил Салафииля; Салафииль родил  Зоровавеля; Зоровавель родил Авиуда; Авиуд родил Елиакима; Елиаким  родил Азора; Азор родил Садока; Садок  родил Ахима; Ахим родил Елиуда; Елиуд  родил Елеазара; Елеазар родил  Матфана; Матфан родил Иакова; Иаков  родил Иосифа, мужа Марии, от Которой  родился Иисус, называемый Христос».

 

Характерно, что этот повтор строится не механически, исходная синтаксическая конструкция слегка варьируется  вставками. Искусный антаподозис, как  и искусная анафора вообще предполагает некоторое варьирование, «раскачивание» синтаксиса.

 

Кольцом называют отрезок  речи, который одинаково начинается и заканчивается.

 

В следующем пассаже Адам Михник, говоря о приоритете высших ценностей, дважды применяет кольцо:

 

«Есть что-то выше нас, я не знаю что, но есть. Не только Россию, но и высших ценностей до конца умом не понять. Интуиция, например, подсказывает, что надо вести себя порядочно. Никто  не знает. Но надо».

 

Кольцо образуют слова  «есть» и «надо». Это символически замыкает речь на высших ценностях, показывает их неизбежность.

 

«Пошлость – это, например, когда член политбюро позирует в  храме со свечой, когда малообразованный дядька говорит от имени народа. Когда за даровым балыком болтают  о духовности. Когда у стен Кремля лепят мишек и рыбок а-ля рюс. Вот что – пошлость» (М. Шендерович).

 

Кольцо описывает не только состояние говорящего, но и объективный  мир – материальный или ментальный. Во всех случаях оно передает замкнутое  движение по кругу, «зацикленность»  мысли на чем-либо, возврат.

 

Одновременная реализация анафоры  и эпифоры дает фигуру эпанафору (называемую также анаэпифорой), которая, однако, ничего существенного нового в содержание анафоры и эпифоры  не вносит.

 

«Теперь стал позорен тот  солдат, который довел себя до наказания  розгами, теперь смешон и считается  бесчестным тот крестьянин, который  допустил себя наказать розгами» (П. А. Александров, судебный оратор). Слова  «теперь» и «розгами» составляют обрамление анаэпифоры.

 

Анаэпифора используется довольно редко, поскольку выглядит несколько искусственной. Однако в  торжественных речах к ней  иногда обращаются. Вот фрагмент из речи Сталина о выполнении первого  пятилетнего плана:

 

«У нас не было черной металлургии, основы индустриализации страны. У  нас она есть теперь.

 

У нас не было тракторной промышленности. У нас она есть теперь.

 

У нас не было автомобильной  промышленности. У нас она есть теперь.

 

У нас не было станкостроения. У нас оно есть теперь.

 

У нас не было серьезной  и современной химической промышленности. У нас она есть теперь.

 

У нас не было действительной и серьезной промышленности по производству современных сельскохозяйственных машин. У нас она есть теперь.

 

У нас не было авиационной  промышленности. У нас она есть теперь».

 

Нельзя сказать, что применение эпифоры выглядит здесь вполне уместным: эпифора передает дух неизбежности, смысл же речи мажорен.

 

Вот другой пример этой же фигуры из Ницше:

 

«Я люблю тех, кто живет  для познания и кто хочет познавать  для того, чтобы когда-нибудь жил  сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.

 

Я люблю того, кто трудится и изобретает, чтобы построить  жилище для сверхчеловека и приготовить  к приходу его землю, животных, и растения, ибо так хочет он своей гибели».

 

Приведенный отрывок лишь часть большого построения, в котором  сплетаются анафора «я люблю» и эпифора  «ибо так хочет он своей гибели». Иногда анафора не поддерживается в  нем эпифорой, однако эпифора возвращается вновь и вновь. Такое сложное  переплетение анафоры и эпифоры  называется плокой.

 

Одновременное использование  анафоры и эпифоры встречается  все же достаточно редко. Иное дело – хиазм, реализующий свойства анадиплозиса и кольца.

 

Хиазмом называется фигура, в которой повторяются два  элемента, причем при повторе они  располагаются в обратном порядке. Вот яркий пример хиазма, веками переписываемый из трактата в трактат: Мы не живем, чтобы есть, но едим, чтобы  жить.

 

Хиастические построения, в самом деле, афористичны, они  предельно запоминаются: «Возмездием  мы освободимся, свободой мы отметим» (П. Струве).

 

Есть два вида хиазмов: в одном случае элементы высказывания просто воспроизводятся в зеркальном порядке (у Блока: «Вот лицо возникает  из кружев, Возникает из кружев лицо»), в другом перестановка сопровождается тем, что синтаксические связи меняются на обратные. Именно таков приведенный  выше хрестоматийный пример: в первом случае «мы не живем» – главное  предложение, «чтобы есть» – придаточное, во втором «едим» – главное, а «чтобы жить» – придаточное. Такая перестановка может касаться не только частей сложного предложения, но и словосочетаний («Не  начальник жены, а жена начальника», «не исторический роман, а романтическая  история»). Хиазм с изменением смысловых  связей называется антиметаболой.

 

Вот пример чистого хиазма из речи Иоанна Златоуста:

 

«Если нельзя разлучить мужа и жену, то еще более не во власти человека разлучить пастыря и  паству. Где я, там и вы, а где  вы, там и я. Мы одно тело. А тело от головы, как и голова от тела, не отделяются».

 

Здесь хиастически переставлены слова «я» и «вы», «тело» и «голова». Хиазм подчеркивает нерасторжимость  и симметрию отношений пастыря  и паствы.

 

А вот пример хиазма-антиметаболы из речи У. Черчилля:

 

«Позволить нам проповедовать, что мы практикуем, – практиковать, что мы проповедуем».

 

Подведем некоторый итог. Фигуры прибавления – главное  средство придания речи уверенности, демонстрации стабильности чувства. Фигуры этой группы достаточно разнообразны. Наиболее ярки фигуры упорядоченного повтора, связанные  с симметрией. Но именно они требуют  особо умелого обращения, так  как различия в употреблении той  или другой фигуры здесь весьма существенны. Кроме того, в отношении этими  фигур велик соблазн механического  использования фигурной схемы Можно, к примеру, «налечь» на анафору и  повторять ее с постоянством компьютера. Решение вопроса о количестве повторов, об их уместности требует  от говорящего особого языкового  такта. В целом же более замысловатые (вроде анаэпифоры) и многократные повторы лучше использовать в  торжественных речах. В деловитых, полных конкретики речах уместнее минианафоры, однократные анадиплозисы, реже –  эпифора и кольцо. К чистому  хиазму лучше обращаться в торжественных  речах или для передачи очень  сильного эмоционального накала. Антиметабола допустима в том случае, когда  выполняет смысловую нагрузку –  актуализирует противопоставление. Среди фигур неупорядоченного повтора  особо деликатного обращения  требует многосоюзие. Неумеренное  использование многосоюзия может  завысить стиль, оторвать его от конкретного  содержания, придать речи претенциозный  характер. Период очень удобен для  передачи логических рассуждений, но слишком длинный период грешит теми же недостатками, что и слишком длинная анафора, – придает речи нарочитость. В особых торжественных документах вроде конституциональных текстов это вполне уместно, в остальных случаях период лучше не перегружать. Итак, фигуры прибавления – это не только демонстрация уверенности говорящего, это еще и своеобразные кнопки, регулирующие пафосность (накал чувств) и торжественность (высоту стиля). Зная это их свойство, надо пользоваться ими с большой осторожностью.

 

 

 

§ 5. Фигуры убавления 

 

Эллипсис. Контекстуальная  элизия, зевгма. Бессоюзие. Апосиопезис  и умолчание. Просиопезис.

 

Общее структурное свойство фигур убавления состоит в  том, что в них какие-то единицы  плана содержания остаются без соответствующих  единиц плана выражения. Речь, следовательно, обращает на себя внимание пропуском  каких-либо элементов.

 

В этом фигуры убавления противоположны фигурам прибавления, что, впрочем, не означает, что фигуры двух этих групп  не могут встретиться в одном  отрезке текста. По характеру выражаемых чувств фигуры убавления не противополагаются  фигурам прибавления. Главное впечатление, которое они создают, это впечатление  поспешности, быстроты, готовности, энергичности. Причем они способны передавать и  темперамент говорящего, и объективную  скорость протекания событий. Это фигуры, предназначенные для демонстрации решительных действий, они создают  ощущение, что говорящий вот-вот  перейдет от слов к делу.

 

Эллипсисом называют пропуск  членов предложения (обычно главных, чаще всего – сказуемого). Пропущенный  компонент эллипсиса восстанавливается  не из контекста, а просто из самой  языковой конструкции. Это фигура лозунгов.

 

«Вся власть Советам!» 

 

«Все – на трудовой субботник!» 

 

«За Родину! За Сталина!» 

 

«Пятилетку – в жизнь!» 

 

«Пятилетку – в три  года!» 

 

Все пять предложений понятны  без контекста. Во всех пяти случаях  пропущено сказуемое. Со сказуемыми эти предложения утратят значительную часть своего динамизма. Ср.: «Все власть должна быть передана Советам!», «Все должны пойти на трудовой субботник!», «Пойдем  в атаку за Родину и за Сталина!»  «Пятилетку претворим в жизнь!», «Пятилетку выполним в три года!» 

 

Очень важно, что опускаются именно те слова, которые выражают повелительное  наклонение, императив. Именно это и  укрепляет императивность, как бы переводя долженствование в план реализации. Ведь эллипсис можно восполнить и так: «Все уже вышли на трудовой субботник». Эллипсис наглядно воплощает  в себе принцип «сказано – сделано».

 

Если пропущенный элемент  восстанавливается из контекста, то такую фигуру называют контекстуальной  элизией.

 

«Проницательный помощник пристава усмотрел в смерти ее самоубийство с горя по мужу, и тело было предано  земле, а дело Божьей воле» (А.Ф. Кони). Сказуемое «предано» («предано Божьей воле») во втором предложении опущено, но легко восстанавливается из первого  предложения.

 

Элизия менее энергична, чем эллипсис, и если встречается  в кратких речевых формах, то не в лозунге, а в афоризме, пословице: «Рыба ищет, где глубже, человек  – где лучше», «Не место красит человека, а человек – место».

 

Видом элизии является зевгма – единственная из фигур убавления, связанная с симметрией. Зевгмой  называется ряд сходно оформленных  синтаксических конструкций, в одной  из которых главный член предложения  реализован, а в других – опущен.

 

«В каждом кризисе кайзер пасовал. В поражении – бежал; в революцию – отрекся; в изгнании заново женился» (У. Черчилль). Слово  «кайзер» присутствует только в первом предложении. Все предложения имеют  одинаковую синтаксическую структуру: обстоятельство («в кризисе», «в поражении», «в революцию», «в изгнании») и сказуемое («пасовал», «бежал», «отрекся», «женился»). Зевгма связывает все предложения  в одно целое, само слово «зевгма» означает по-гречески «иго».

 

В риторике различают протозевгму (реализованный член находится в  первом предложении), гипозевгму (реализованный  член – в последнем предложении) и месозевгму (реализованный член – в среднем предложении).

 

Наиболее типична протозевгма:

 

«Перед нами трое подсудимых. Один из них старик, уже окончивший свою жизнь, другой – молодой человек, третья – женщина средних, лет» (А.Ф. Кони).

 

Иногда зевгма используется в комических целях. В этом случае за одинаково оформленными синтаксическими  отношениями стоит смысловая  разнородность. Особенно часто это  одновременная реализация фразеологически  связанных и свободных значений слова, например: «Шел дождь и студент». «Шел дождь» – фразеологически связанное  значение, «шел студент» – свободное. «Один человек ел хлеб с маслом, другой – с удовольствием». Оба  значения свободные, но они разнородны: значение совместности (с маслом) и  качественная характеристика (с удовольствием).

 

Комическая реализация зевгмы тоже может использоваться в риторических целях:

 

«Майор этот с самого начала тихонько сидел в углу комнаты, имея при себе цепкий взгляд и черные артиллерийские петлицы» (В. Шендерович)

 

Пропуск союзов называется бессоюзием, или асиндетоном.

 

«Никто не слушает того, что я кричу, о чем умоляю людей, но я все-таки не перестаю и не перестану  обличать, кричать, умолять все об одном и том же до последней  минуты моей жизни, которой теперь немного  осталось» (Л.Н. Толстой).

 

«Обличать, кричать, умолять» – бессоюзие, придающее энергию  всей фразе. Бессоюзие противостоит многосоюзию. Для того чтобы бессоюзие  стало ощутимым, достаточно последний  однородный член присоединить без союза  «и». Даже пара однородных членов способна образовать бессоюзие, создать особый ритм.

 

«Организация Красной  Армии, ее усиление остаются, по-прежнему, нашей задачей» (В.И. Ленин). Перед  нами пример самого ординарного бессоюзия. С союзом предложение теряет всю  свою энергичность: «Организация Красной  Армии и ее усиление по-прежнему остаются нашей задачей».