Фразеологические единицы в политических выступлениях

Интересно, что и критерий целенаправленности очевиден и для этого типа текстов, что наводит на мысль о том, почему вся теория речевых актов и вся их классификация строится на материале изолированных предложений. Такое предельно сжатое речевое (вербальное) сообщение позволяет указать на одно из важнейших свойств текста - его прагматическую ориентацию, содержащуюся в нем установку, исходящую от говорящего. Уже это позволяет признать, что текст всегда должен рассматриваться как итог речемыслительной деятельности его создателя, воплощающего особый замысел в его направленности на определенного слушателя/читателя. Одно задает интенциональность текста: он всегда создается для реализации какого-либо замысла, другое - его информативность: информация вводится в текст и фиксируется в нем не сама по себе, а для чего-то, для достижения определенной цели, и с точки зрения отправителя она всегда существенна, релевантна, должна изменить поведение воспринимающего и в известном смысле рассчитана на определенный эффект и воздействие на адресата.

Но все же не отдельно взятые предложения могут считаться текстами и даже, как правильно отмечает Т.М.Николаева, вопрос об их отнесенности к категории текстов остается дискуссионным [Николаева, 1997: 555], а в число критериев текста включается его протяженность [Николаева, 2000: 415]. Ведь и понятие связности, считающееся главным признаком текста, указывает на то, что в нем что-то должно связываться, сплетаться и формировать ткань повествования.

Иногда высказывается мнение, что размер текста не входит в число его сущностных характеристик, и доля истины в этом утверждении несомненно, есть. Это не означает, однако, что все тексты методологически равно удобны для анализа. Вводя понятие прототипического текста, мы и хотим выбрать для анализа такую группу текстов, которые наиболее показательны и которые наглядно демонстрируют, какова архитектоника и внутренняя организация текста и какие именно текстовые категории устанавливаются здесь достаточно просто. К группе прототипических текстов можно, по всей видимости отнести письма и небольшие инструкции к артефактам, статьи в энциклопедиях, публицистические статьи в газетах и журналах, тексты-интервью, рецепты и т. п. Семантическое пространство таких текстов невелико, да и анафорические и катафорические связи (как, впрочем, и другие сигналы связности текста) здесь устанавливаются без труда. Хотелось бы в то же время подчеркнуть, что и в этих текстах начинают прослеживаться те черты сложной структурации, при которой, как правильно отмечает Е. И. Диброва, семантическое пространство текста должно быть охарактеризовано как включающее и предтекст, и подтекст, и надтекст и т. п. [Диброва, 1997: 35].

По каким причинам мы выбираем в качестве прототипических  тексты малого объема? Представляя  собой непосредственную материальную данность, эти тексты обозримы и  наблюдаемы в самых мелких их деталях. Они обладают четко выраженными  пределами: началом, концом и тем, что помещается между ними. Они демонстрируют тем самым такие важные характеристики текста, как его отдельность, выделенность, формальная и семантическая самодостаточность, тематическая определенность и завершенность. Здесь нетрудно описать все связи как между отдельными фрагментами текста - предложениями, так и между частями этих фрагментов. Наконец у подобного текста ясна его информативность, его когнитивная подоплека - смысл его создания, общий его замысел и реализованный в особой языковой форме итог создания в виде особого семантического пространства.

Нет и не может быть таких текстов, которые не фиксировали бы какой-либо фрагмент человеческого опыта и  его осмысления. Это делает текст  возможным объектом концептуального  и когнитивного анализа, т.е. позволяет установить, с каким видением мира мы столкнулись в данном тексте, что и по какой причине привлекло внимание человека, какие именно фрагменты знания и оценок в нем закреплены и т.д. Но нет таких текстов, которые не явились бы также конечным итогом дискурсивной, т.е. социально ориентированной и социально обусловленной коммуникативной деятельности. Каким бы анонимным ни казался текст, у него есть автор или авторы, а значит, текст отражает их речемыслительный акт. Из сказанного следует, между прочим, что, хотя понятия текста и дискурса и следует различать, понятия эти отнюдь не противопоставлены друг другу, т.е. не являются взаимоисключающими. Подобное противопоставление кажется мне лишенным основания, а поскольку к понятиям текста и дискурса мы уже неоднократно возвращались [Кубрякова, Александрова, 1999], здесь мне представляется необходимым обосновать свою точку зрения еще раз.

Текст и дискурс

С когнитивной и языковой точек  зрения понятия дискурса и текста связаны, помимо прочего, причинно-следственной связью: текст создается в дискурсе и является его детищем. Различен, однако, ракурс их рассмотрения, ибо дискурс, являясь, по словам Н. Д. Арутюновой, деятельностью, погруженной в жизнь [Арутюнова, 1990:137], требует при подходе к нему обязательного учета всех социальных параметров происходящего, всех прагматических факторов его осуществления. Нельзя изучать дискурсивную деятельность вне культурологических и социально-исторических данных, вне сведений о том, кто проводил дискурсивную деятельность, для чего, при каких условиях, с каких позиций и т.д. Но текст можно анализировать и абстрагируясь от многого из указанного перечня, т.е. довольствуясь тем, что можно извлечь из текста как такового и изучая его как завершенное языковое произведение. Не случайно в момент становления лингвистики текста дискурсивный и текстовый анализ понимались как синонимичные термины. Возникновению термина мы обязаны З. Харрису [Harris,1952] и, согласно его мнению, в сферу дискурсивного анализа входило одно лишь разбиение его на составляющие текст части (ядерные предложения), что и осуществлялось с помощью дистрибутивной методики. Лишь значительно позднее зарубежными учеными стали ставиться вопросы о том, почему же естественно складывающийся текст столь резко отличается от набора ядерных предложений, в которых представлено главное пропозициональное содержание текста, и почему говорящий выбирает для осуществления своего замысла те или иные языковые формы с их собственным синтаксическим устройством и референциональной нагрузкой.

Хотя текст по сути дела являет собой образец эмерджентного образования (возникающего по ходу осуществления определенного процесса), он изучается именно в своей завершенной форме, т.е. как нечто конечное. Это и отличает его от дискурса, изучение которого как бы естественно следует процессу его возникновения. Дискурс – это явление, исследуемое on-line, в текущем режиме и текущем времен, по мере своего появления и развития. Во всяком случае, дискурсивный анализ требует восстановления этого процесса, если даже изучается его результат (ср., например, работы П. Серио, посвященные дискурсивным особенностям языка политики в советское время). Текст же в сложившемся окончательно виде создает, как мы говорили выше, особую материальную протяженность, последовательность связанных между собой предложений и сверхфразовых единиц, образующих семантическое, а точнее - семиотическое пространство. Физически такое пространство очерчено весьма точно, но семантически и семиотически - кончено, нет: если у любого знака есть своя интерпретанта. а текст может быть охарактеризован как сложный или даже сверхсложный знак, у него тоже должна быть своя интерпретанта - свой, разъясняющий данный текст новый текст. Выход за пределы языковых форм, содержащихся в самом тексте, таким образом, обязателен [Кубрякова 1994].

Хотя при текстовом анализе  семантическое пространство можно  замкнуть им самим, ограничивая наблюдения внутритекстовыми связями и работая  внутри непосредственной данности текста, сегодня предпочитается дискурсивный анализ, при котором то же семантическое пространство рассматривается как связанное тысячью нитей с условиями его создания, целями и задачами данного текста в связке с аналогичными для него текстами и т.п., что, собственно, и отражается в понятии интертекстуальности.

Текст, содержащий информацию, рассчитан на понимание, а значит, на извлечение этой информации. С этой точки зрения текст должен быть рассмотрен как такое произведение, такая протяженность, которая по всей своей архитектонике и организации, по всем использованным в нем языковым средствам и т.д. должна обеспечить у адресата формирование его ментальной модели. В этом смысле он должен также обеспечить адресату выход за пределы непосредственно данного в самом тексте и послужить источником дальнейших возможных интерпретаций текста. Ранее часто ставился вопрос о том, какие именно ментальные модели строит говорящий в опоре на тот или иной текст. Но надо повернуть этот вопрос и по-другому, подчеркнув, что текст как правильно организованная форма коммуникации, как сообщение, уже содержит в себе самом некие единицы, средства, сигналы и т.п., достаточные и необходимые для построения на его основе правильной и осмысленной модели. Наша способность строить резюме текста, писать на него аннотацию, составлять конспект текста, создавать либретто опер v наконец, писать сочинения на основе текстов и по их поводу - это доказательство не только того, что в тексте главное - его содержание, информация, структура опыта и знаний и т.п., но и явное свидетельство того, что процесс извлечения знаний – процесс, требующий особых приемов обработки языкового материала в тексте (Sprachverarbeitung). В этом процессе - по сути своей когнитивном - оказываются задействованными и знание языка, и знание мира, и, наконец, знание в принятых в языке соотнесениях языковых структур с когнитивными. К тому же этот процесс не следует считать происходящим исключительно на рациональном уровне, ибо в когниции все неразрывно связано с эмоциями, оценками, а следовательно, с пониманием того, как именно представлена информация в тексте и как она в нем распределена.

Отсюда последнее: текст - это то, из чего люди, обладающие некими усредненными сведениями о языке  и о мире, делают достаточно разумные умозаключения. Никакие исследования текста и дискурса невозможны поэтому  без обращения к процессам  инференции, выводного знания. Любая языковая форма, но текст прежде всего, сигнализируют не только о том, что в ней реально присутствует, но и о том, что подлежит семантическому выводу - выводу по инферентному типу. Текст существует как источник излучения, как источник возбуждения в нашем сознании многочисленных ассоциаций и когнитивных структур (от простых фреймов до гораздо более сложных ментальных пространств и возможных миров). Текст в силу этого свойства показателен именно в том, что из него можно вывести, заключить, извлечь. Он являет собой поэтому образец такой сложной языковой формы, такого семиотического образования, которое побуждает нас к творческому процессу его понимания, его восприятия, его интерпретации, его додумывания – к такого рода когнитивной деятельности, которая имеет дело с осмыслением человеческого опыта, запечатленного в описаниях мира и служащего сотворению новых ступеней познания этого мира.

Функционирование  фразеологических единиц в тексте

Методика исследования функционально-семантических возможностей фразеологизмов основана на словарной идентификации и ономасиологической интерпретации их семантики и установлению и установлению особенностей их реализации в тексте.

Проблема контекста  представляет собой огромный интерес  для исследования. Контекст – это не только ближайшее окружение рассматриваемого языкового элемента, но и отношения и связи внутри него, влияющие на значение и понимание языкового элемента. [Гальперин 1976].

Единица языка, попадая  в контекст, становится его частью. Как элемент контекста, она вместе с другими элементами реализует языковую систему и передает конкретную мысль. Как подчеркивает Кунин А.В., изучение изолированного слова не дает представления о многообразии связей, в которые оно вступает в контексте, об ассоциациях, которые оно может вызывать в том иди ином окружении, о дабавочном смысле, который оно приобретает при окказиональном использовании. [Кунин 1986].

Контекст играет важную роль при идентификации значения фразеологических единиц, под влиянием контекста во фразеологических выражениях могут происходить различные изменения компонентного состава и синтаксической структуры.

Фразеологическая устойчивость многими исследователями связывается  с понятием инвариантности, то есть устойчивость подразумевает наличие  инварианта и в структурном, и в семантическом плане.

Хотя компоненты фразеологической единицы, по определению, не могут свободно заменяться, в речи существуют нормативные  видоизмененные формы одной и  той же фразеологической единицы. Такое явление носит строго узуальный характер и поэтому не нарушает фразеологичности этих сочетаний.

Таким образом, узуальная  вариантность не противоречит структурной  устойчивости фразеологической единицы, более того выделяется как важный показатель фразеологичности. (Кунин 1996)К  вариантным показателям раздельнооформленности фразеологических единиц А.В. Кунин относит лексические варианты – варианты с различным лексическим составом, грамматические варианты – варианты с какими-либо грамматическими изменениями, квантитативные варианты – варианты с неодинаковым числом компонентов, смешанные варианты – совокупность разнотипных вариантов фразеологических единиц и пунктуационные варианты.

Кроме узуальной выделяется и окказиональная вариантность. Возникает  вопрос о соотношении этих двух понятий. В своей работе «Славянская фразеология» В.М. Мокиенко указывает на то, что индивидуально-авторские преобразования фразеологических единиц и их узуальная вариантность – это, с лингвистической точки зрения, явления одного порядка. Окказиональная вариантность, по его мнению, это постоянная речевая актуализация нормированного употребления фразеологических единиц. Он предлагает схему развития фразеологической единицы: свободное сочетание с широкими вариационными потенциями – нормированное литературное употребление с ограниченным количеством вариантов – индивидуально-авторская обработка нормированных фразеологизмов.

Существует несколько  классификаций окказиональных изменений  фразеологических единиц. И.М. Шанский  в своей книге «Фразеология современного русского языка» уделяет особое место описанию приемов использования фразеологизмов в авторской обработке. Он выделяет следующие приемы индивидуально-авторской обработки и употребления фразеологизмов:

1. Наполнение фразеологизма новым смыслом при сохранении его лексико-грамматической целостности.
2. Обновление лексико-грамматической стороны фразеологической единицы при сохранении её семантики и основных черт структуры. Обновление в таких случаях заключается или в замене одного из компонентов синонимом, или в расширении состава фразеологизма новым словом.
3. Использование фразеологической единицы в качестве свободного сочетания слов.
4. Образование по аналогии с фразеологизмами, существующими в общелитературном употреблении, новых индивидуально-художественных оборотов.
5. Употребление фразеологической единицы одновременно и как фразеологического, и как свободного сочетания слов.
6. Употребление с целью особой художественной выразительности не фразеологизма, а его общего образа или содержания.
7. Контаминация двух фразеологизмов.
8. Использование рядом с фразеологизмом одно из образующих его слов.