В
отличие от многих республиканских
теоретиков, которые недоверие к
правительственной власти и, особенно,
к централизованной правительственной
считали ценностью самой по
себе, Вашингтон видел в сильном,
энергично действующем федеральном
правительстве лучшую гарантию
свободы и безопасности граждан.
Так, отчетливо подчеркнутый Мэдисоном
в газете федералистов федеративный
элемент не нравился ему, потому
что во время войны он узнал
правительства штатов более как
мешающий фактор. Он уважал их
конституционные права, но не
мог себе представить "разделение
власти" с ними. С другой стороны,
Вашингтон понял значение революционного
принципа суверенитета народа
и знал, что может основать
власть федерального правительства
только на согласии своих соотечественников.
Он понимал президентство как
символ национального единства
и как инструмент формирования
еще не сложившегося "американского
характерам населения. Утомительные
поездки, которые он предпринимал
как глава государства в первые
годы своего пребывания на
посту президента в различные
части союза, служили усилению
национального согласия и завоеванию
лояльности граждан по отношению
к федеральному правительству.
При этом он умело использовал
свою личную популярность и
харизму, чтобы наделить институт
президентов прочным авторитетом.
Стремление к республиканскому
достоинству определило общественный
стиль правительства, разработанный
им в Нью-Йорке и с осени
1790 года разрабатываемый в Филадельфии.
Еженедельные аудиенции и торжественные
обеды, на которых Вашингтон
держался с формальной и несколько
чопорной серьезностью, должны были
способствовать впечатлению, что
ведомство президента образует
политический и общественный
центр нации. Даже Марта Вашингтон,
которая с ее природной скромностью
мало радости находила в репрезентации,
должна был вносить свой вклад
регулярными утренними приемами
и чаепитиями. Хотя эта церемония
была, в сравнении с этикетом
и пышностью европейских дворов,
очень скромной, появились критики,
бичевавшие "президентскую помпу"
как нарушение республиканских
нравов. Еще больше они обиделись
на Вашингтона за то, что он
позволил федералистам организовать
для него официальное празднование
дня рождения, и наряду с 4 июля
установили второй национальный
праздник 22 февраля. Сам Вашингтон
мало придавал значения культу
своей персоны; но предоставил
это право своим сторонникам,
потому что принимал их почитание
как проявление верности новому
порядку.
На
фоне забот об авторитете централизованного
государства и национальной сплоченности
следует рассматривать участие
Вашингтона в создании предусмотренной
в конституции столицы. Решением
переместить округ Колумбия на
границу между Мерилендом и
Виргинией и создать федеральный
город на Потомаке большинство
Конгресса пошло навстречу южным
штатам, которые с самого начала
жаловались на ущемленное политическое
и экономическое положение в
союзе. Вашингтон, естественно,
выигрывал от этого лично, так
как был одним из крупнейших
землевладельцев в регионе. Он
постоянно ездил из Филадельфии
в Джорджтаун, чтобы влиять на
планирование города, который с
сентября 1791 года официально назывался
городом Вашингтона. В своих мечтах
о будущем он видел его как
метрополию американской империи,
простиравшейся далеко на запад
до Миссисипи, включая области,
которые надеялся освоить с
помощью судоходной компании
Потомок, принимая в ней финансовое
участие.
В
историографии Вашингтон нередко
представлен как президент, чье
практически-политическое воздействие
уступало символическому, который
реализовал планы других, особенно
Гамильтона, содействовал консолидации
федерального государства, но
сам не являлся ее двигателем
и, в конечном счете, служил
лишь ростральной фигурой. Это
мнение, вызнанное у историком
XIX века чрезмерным прославлением
Вашингтона, в последующее время
уступило место более позитивной
оценке, согласно которой Вашингтон
располагал четко продуманной
и удивительно когерентной общей
концепцией, которую целеустремленно
воплощал на практике. Как президент
он был "прагматичным пророком",
умевшим связать консервативный,
ориентированный на общество
республиканизм с современными
экономическими убеждениями, направленными
на свободу индивидуума. Прежде
всего, он чувствовал себя обязанным
форсировать интеграцию американских
штатов в новой конституционной
системе. Ведомству, которое возглавлял
сам, отвел функцию "силового
центра" союза.
Первый
период пребывания Вашингтона
в должности проходил под знаком
дискуссий о национальной экономической
и финансовой программе, которую
Гамильтон представил Конгрессу.
Президент почти не вмешивался
в законодательную работу, однако
не допускал сомнения в том,
что разделяет взгляды своего
секретаря по финансам на финансовую
независимость федерального правительства
от штатов, на обеспечение государственных
долгов и единую денежную систему.
Ядром программы Гамильтона было
создание национального банка,
который должен был управлять
государственными финансами и
предоставлять инвестиционный капитал
для экономического развития. Это
дало повод для первых значительных
разногласий по конституции, так
как министр иностранных дел
Джефферсон в своем заключении
для Вашингтона оспаривал право
Конгресса на создание банка.
Гамильтон приводил аргументы
в пользу того, что компетенции
Конгресса не должны ограничиваться
задачами, однозначно указанными
в конституции. Более того, Конгресс
мог бы опираться в вопросе
о банке на оговорку конституции
о необходимом и надлежащем, которая
дает ему право на широкие,
не явно выраженные компетенции
во имя общего блага. Когда
Вашингтон присоединился к такой
"широкой интерпретации" конституции
и в феврале 1791 года подписал закон о банках,
успех пакету мероприятий Гамильтона
был практически обеспечен. Финансовое
наследие Войны за независимость было
урегулировано, правда, односторонне,
в пользу имущих, состоятельных кругов,
что дало толчок для оппозиции республиканцев.
Зато федеральное государство имело, благодаря
пошлинам и налогам на ввоз, а также единой
валюте в виде доллара, солидный фундамент,
на котором, несмотря на бремя долгов,
могло постоянно развиваться. Вашингтон
поддерживал также желание Гамильтона
стимулировать отечественные мануфактуры,
чтобы сделать Соединенные Штаты экономически
независимыми от Европы. В этом пункте
они оба далеко опередили свое время, чтобы
успешно противостоять аграрным интересам
и интересам отдельных штатов.
Следующим
большим достижением была декларация
прав (Билль о правах), проведенная
Мэдисоном через Конгресс и
добавленная в 1791 году в форме
первых десяти поправок к конституции.
выполнение обещания, данного во
время дебатов по ратификации,
полностью соответствовало линии
Вашингтона, направленной на то,
чтобы парализовать критиков
конституции и достигнуть широкого
конституционного согласия. Снова
и снова президент почти скрупулезно
показывал свое собственное уважение
к конституции, предполагая, что
тем самым можно способствовать
выработке конституционного сознания
в государственном масштабе. На
начальной фазе французской революции
он надеялся на сдерживание
и самообладание народа. Своему
другу Лафайету, вручившему ему
символическим жестом в подарок
ключ от Бастилии, подробно разъяснял
значение конституции для работоспособного
правительства и для защиты
от демагогов и господства
черни.
Большую
озабоченность вызывало у Вашингтона
неясное отношение к индейцам,
которые искали защиты от надвигающихся
переселенцев на юго-западе у
испанцев, а на северо-востоке
у британцев. Президент неоднократно
выступал за справедливое обращение
с коренным населением, верил
в его способность к ассимиляции
и лично вел переговоры с
вождями. Однако также говорил
и об "искоренении", когда его
представлениям об империи угрожали
отдельные племена. Как главнокомандующий
он чувствовал себя непосредственно
ответственным за поражения, которые
недостаточно вооруженные и плохо
руководимые американские экспедиционные
войска потерпели от индейцев
в долине Огайо в 1790 и 1791
годах. Поэтому он почувствовал
гордость и облегчение, когда
генерал Энтони Уэйн несколько
лет спустя победил союзные
северо-восточные индейские племена
на озере Эри, и Соединенные
Штаты смогли осуществить свое
притязание на суверенитет в
регионе Огайо при заключении
мира в Гринвилле в 1795 году.
В
своих посланиях к Конгрессу
Вашингтон был подчеркнуто оптимистичен
и регулярно делал положительные
выводы. В частной жизни он
был менее уверенным, такому
подавленному настроению способствовало
обострение политического положения
в Европе и, прежде всего,
появление в конце первого
срока пребывания на посту
президента напряжения и трещин
в собственном правительстве.
Хотя Вашингтон до самоотречения
старался сохранить мир в своем
кабинете, он все менее мог
преодолевать идеологические противоречия
между Джефферсоном и Гамильтоном,
накаленные событиями во Франции.
Аграрно-уравнительно настроенный
министр иностранных дел все
больше укреплялся во мнении,
что Гамильтон взял курс на
аристократию или монархию и
хочет использовать Вашингтона
как вывеску. Джефферсон вдохновил
Мэдисона начать борьбу против
этих опасных тенденций в форме
анонимных статей в газете. В
свою очередь, Гамильтон обвинил
противников в намерении создать
в Соединенных Штатах "французские
обстоятельства". Это опасение
полностью разделял "не сильно
загруженный" работой вице-президент
Адаме. Одновременно все сильнее
проявлялись секционные разногласия,
потому что позицию Джефферсона
разделяли многие жители южных
штатов, в то время как Гамильтон
и Адаме находили поддержку
прежде всего в Нью- Йорке
и Новой Англии. При таких обстоятельствах
неудивительно, что Вашингтон
иногда с трудом сохранял вошедшее
в поговорку самообладание и
серьезно сомневался, выдвигать
ли еще раз свою кандидатуру
на выборы. Опять потребовалось
много уговоров друзей, чтобы
переубедить его. Для самого
Вашингтона, который чувствовал, как
постепенно тают его силы, эта
уступка означала действительную
жертву, которую мог оправдать
только грозящий развал союза.
Его популярность не уменьшилась,
и свидетельством тому служило
единогласное утверждение его
в должности членами выборной
коллегии на рубеже 1792-93 годов.
В
своей второй инаугурационной
речи 4 марта 1793 года - несколько недель
спустя после казни Людовика XVI
- Вашингтон обещал содействовать
тому, чтобы конституционная форма
правления пустила корни "в
девственной почве Америки". Весь
срок пребывания в должности
проходил под знаком войны
в Европе, которая обостряла конфликты
во внутреннем положении США.
В вопросах внешней политики
и дипломатии Вашингтон с самого
начала отвоевал преимущество
исполнительной власти перед
законодательной и оставил за
собой большое пространство для
действий. Теперь требовались благоразумие
и надежное руководство, потому
что война заставила по-настоящему
осознать американцев их щекотливое
положение: торговля со странами
Карибского моря и Европой
будет зависеть от благополучия
британского и французского флота.
На границах, недостаточно обеспеченных
войсками, наметились конфликты
с испанцами в дельте Миссисипи
и с британцами в долине
Огайо. На этом фоне Вашингтон,
не колеблясь, провозгласил 22 августа
1793 года нейтралитет Соединенных
Штатов, хотя симпатии большинства
его соотечественников были на
стороне французской "сестры-республики".
Одновременно он дал понять, что
США признали французское революционное
правительство и считают действительным
американско-французский союз 1778 года.
Сначала с этим согласились
все министры, но в последующее
время кабинет все больше распадался.
В то время как Гамильтон
ставил на британскую карту,
Джефферсон склонялся к французам,
посланник которых Жене решительно
потребовал поддержки и через
голову президента апеллировал
к солидарности американцев. Только
сам Вашингтон твердо и последовательно
придерживался намеченного нейтралитета.
В конце концов Джефферсон
ушел в отставку с поста
министра иностранных дел и
начал вместе с Мэдисоном собирать
оппозицию против тех сил, которые
воспринимал как "монархическую",
подчиненную Англии, партию.
Так
как возрастающее число британских
нарушений нейтралитета вызвало
опасность войны с Англией,
Вашингтон послал Джона Джея
в мае 1794 года как посла по
особо важным вопросам в Лондон
- еще один прецедент, на который
ссылались многие из его последователей.
В то время как Джей вел
переговоры в английской столице,
президент столкнулся с тяжелым
кризисом в собственной стране.
На западе Пенсильвании и в
некоторых соседних штатах фермеры
отказались платить налог на
виски, который Конгресс ввел
как часть финансовой программы
Гамильтона. Вашингтон не только
опасался за с трудом завоеванный
авторитет федерального правительства
в налоговых вопросах, но и,
казалось, уже видел сепаратистские
устремления в западных областях.
В отличие от Гамильтона, настаивающего
на широкой демонстрации военной
силы, президент исчерпал сначала все
возможности на пути переговоров. Только
когда крепкое ядро сопротивления было
политически изолировано, Вашингтон вместе
с Гамильтоном направился в .октябре 1794
года во главе 3-тысячного войска (по дороге
оно увеличилось, благодаря присоединению
милиции штатов, до 13 000 человек) из Филадельфии
на запад. Ввиду такого военного набора
так называемое восстание из-за виски
закончилось прежде, чем дошло до настоящих
боев. Предводители были приговорены к
смерти, но позже помилованы и отпущены
Вашингтоном. Это было сделано, чтобы смягчить
внутренние политические вол нения, вызванные
самим предприятием, а в большей степени
последующим обоснованием Вашингтона
перед Конгрессом: в своей речи от 19 ноября
1784 года президент объявил, что около 30
демократических обществ, возникших между
тем по образцу якобинских клубов в США,
являются ответственными за восстание
и угрозу "неделимому союзу". Оппозиция,
которая называла себя республиканской
партией, поняла эту атаку как недопустимое
вмешательство во внутреннюю политику
и резко критиковала ее. Таким образом,
концепция политически сбалансированного
правительства Вашингтона потерпела практически
крах, так как президент односторонне
зависел теперь от поддержки федералистов
и должен был учитывать этот факт при раздаче
административных должностей. Таким образом,
администрация все больше принимала характер
федералистского партийного правительства,
в котором доминируют политики северных
штатов. Наиболее спорный сотрудник, Александер
Гамильтон, подал в январе 1795 года в отставку,
но это только усилило в Вашингтоне чувство
одиночества.
Несколько
месяцев спустя разгорелся спор
вокруг договора с Англией,
который Джон Джей выторговал
в Лондоне. Чтобы сохранить
мир, посол по особым вопросам
во многих пунктах пошел навстречу
британцам, например в определении
контрабанды и в регулировании
некоторых еще открытых вопросов
договора 1783 года. Когда сенат после
ратификации опубликовал договор
Джея в июне 1795 года, разразилась
буря негодования, которая могла
бы смести менее сильного президента,
чем Вашингтон, вместе с его
правительством. Республиканцы обвинили
правительство в подчинении британцам
и измене французскому союзнику.
Даже сам Вашингтон начал колебаться,
но к середине августа добился
подписания договора. Его недоверие,
однако, уже зашло так далеко,
что он начал подозревать министра
иностранных дел Рэндольфа в
тайном сговоре с французами.
На самом же деле Рэндольф,
ушедший сразу в отставку, стал
жертвой интриг, которые не смог
разглядеть и сам Вашингтон.
Спор партий приобрел резкий
тон, и личность самого президента
все чаще становилась мишенью
для враждебных нападок республиканских
газетчиков, вплоть до обвинения,
что Вашингтон регулярно превышает
свое годовое жалованье в 25
000 долларов и обогащается за
счет государства. В действительности
же президент платил из этой
суммы не только жалованье
своему секретарю и всем служащим
в доме, но и оплачивал все
расходы на поездки и приемы.
Вашингтон утешал себя мыслью,
что такая клевета является
ценой за "безграничные преимущества",
которые несет в себе свободная
пресса.
В
феврале 1796 года дискуссия вокруг
договора Джея вспыхнула еще
раз, потому что республиканское
большинство в палате представителей
отказалось предоставить необходимые
деньги на исполнение отдельных
оговорок договора. Требование депутатов,
чтобы президент огласил всю
дипломатическую корреспонденцию,
касающуюся договора, Вашингтон
отклонил, ссылаясь на свои привилегии
исполнительной власти и предварительное
информирование сената. Из этого
последующие президенты, кончая
Ричардом Никсоном, вывели для
себя далеко идущие права неразглашения
тайны. В действительности же
речь шла об исключении, так
как отношение Вашингтона к
Конгрессу характеризовалось откровенностью.
В этом случае он принял
пробу политических сил, потому
что на карте стояло не менее
чем постоянно используемая им
конституционная привилегия президента
определять направления внешней
политики. Конфликт был смягчен,
когда республиканский спикер
палаты, немец по происхождению,
Фредерик А. Муленберг, в решающем
голосовании 28 апреля 1796 года при
равенстве голосов отдал свой
голос за предоставление денег.
После того как договор окончательно
вступил в силу, парижская Директория
расторгла альянс 1778 года. Эта негативная
реакция была, однако, предварительно
уравновешена тем, что другой
посол Вашингтона по особым
делам Томас Пинкни заключил
в октябре 1795 года выгодный
договор с испанским правительством,
обеспечивавший американцам свободное
судоходство по Миссисипи и
беспошлинный вывоз их товаров
через Новый Орлеан.