Пётр 1 Социально-экономические преобразования в стран

Министерство образования и науки Российской Федерации

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

Высшего профессионального образования

Костромской государственный университет им. Н.А.Некрасова

 

Институт экономики

Кафедра: истории России

 

Контрольная работа

по дисциплине: Отечественная  история

На тему: «Пётр 1.Социально-экономические преобразования в стране»

 

 

                                                                                                               Выполнила:

студентка 1 курса

заочной формы обучении

(сокращенные сроки)

Направление подготовки: Экономика

профиль: Бухгалтерский  учет, анализ и аудит

Добрякова Ольга Александровна

Проверил:

Заведующий кафедрой истории России

Шипилов Александр Дмитриевич

 

г. Кострома 2013

 

 

 

 

 

 

Россия, как и другие страны Европы 18 века встала на путь модернизации. Начало этому процессу положили реформы  Петра1, охватившие многие сферы жизни общества.

Реформы, которые претворял  в жизнь Петр 1 и на сегодняшний  день являются актуальными.

Например : реформы развития рыночных отношений, предпринимательства: выход к Балтийскому морю и сегодня способствует росту внешней и внутренней торговли, канал соединяющий Волгу с Невой, является дееспособным звеном во внутренних связях торговли. Налог на импорт и льготы на экспорт, являются действующими и в наше время с корректировкой на сегодняшний день.

Величайшие преобразования Петр 1 провел в армии и флоте.

Например: именно Петром 1, была создана регулярная армия с воинской (рекрутской) повинностью с единым принципом комплектования и обучения. Создание флота открытие воинских училищ. На этой структуре воинской реформы построена и современная армия.

В связи с новой системой рыночных реформ и создания армии  Петру 1 необходимо было уделить внимание промышленности. Петр создал целую сеть металлургических предприятий, в стране заработали судостроительные верфи. Предпринимательство в государстве получило различные субсидии и привилегии – зависимость от импорта значительно сократилась. Принятые меры Петром 1 по развитию промышленности предпринимательству и торговли благоприятствовали формированию Российского рынка. Управляющий аппарат современного государства, точно так же стремиться к тому, чтобы в России был отечественный продукт. Я считаю, что и в этой сфере Петровские начинания являются актуальными и приемлемы к нашему времени.

Большое значение имела реформа  в образовании и культуре. Именно Петр положил начало книгопечатанию, печатанию периодической печати, создал научные центры, привлекал  иностранных учителей и способствовал  получению знаний за границей. Приглашал  в страну архитекторов и построил Петергоф, положил начало коллекции  в Эрмитаже. На современном витке  системы образования и современники нашего времени борются за качество образования, но наша система образования  еще не совершенна и является насущной проблемой, как и в Петровские времена.

 Именно со времен  Петра была введена подушная  перепись населения, которая действует и посей день. Именно Петром 1 была предпринята попытка искоренения нищенства, и сегодня мы стремимся к тому же. Поддерживание дружеских связей между народами нужны нам и сегодня. 

Я считаю, что Петр 1 уделил мало внимания сельскому хозяйству, а оно и в наше время является плохо организованной отраслью, и у нашего современного правительства не хватает времени и возможностей поднят с «колен» наше сельское хозяйство и сделать его процветающим и приносящим доход государственной казне.

Каждую из реформ и преобразований Петра 1 можно соотнести с нашим временем и каждая из них будет актуальна на сегодняшний день.

Петр Великий по своему духовному складу был один из тех  простых людей, на которых достаточно взглянуть, чтобы понять их.

Петр был великан, без  малого трех аршин ростом, целой  головой выше любой толпы, среди  которой ему приходилось когда-либо стоять. Христосуясь на пасху, он постоянно  должен был нагибаться до боли в  спине. От природы он был силач; постоянное обращение с топором и молотком еще более развило его мускульную силу и сноровку. Он мог не только свернуть в трубочку серебряную тарелку, но и порезать ножом кусок сукна  на лету. Потомство патриарха Филарета обладало династической хилостью. Первая жена царя Алексея не осилила этого  недостатка фамилии. Зато Наталья Кирилловна оказала ему энергичный отпор. Петр уродился в мать и особенно походил  на одного из ее братьев, Федора. У Нарышкиных живость нервов и бойкость мысли  были фамильными чертами. Впоследствии из среды их вышел ряд остряков, а один успешно играл роль шута-забавника  в салоне Екатерины 2.

  Одиннадцатилетний Петр был живым, красивым мальчиком, как описывает его иноземный посол, представлявшийся в 1683 г. ему и его брату Ивану. « Между тем, как царь Иван, в мономаховой шапке, нахлобученной на самые глаза, опущенные вниз,  и ни на кого не смотревшие, сидел мертвенной статуей на своем серебряном кресле под образами -  рядом с ним на таком же кресле,  в другой мономаховой шапке, сооруженной по случаю двоецария, Петр смотрел на всех живо и самоуверенно, и ему не сиделось на месте.» Впоследствии это впечатление портилось следами сильного нервного расстройства, причиной которого был либо испуг во время кровавых кремлевских сцен 1682 г., либо слишком часто повторявшиеся кутежи, надломившие здоровье еще не окрепшего организма, а вероятно, то и другое вместе. Очень рано, уже на двадцатом году, у него стала трястись голова и на красивом круглом лице в минуты раздумья или внутреннего волнения  появлялись безобразившие его судороги. Все это вместе с родинкой на правой щеке и привычкой на ходу широко размахивать руками делало его фигуру всюду заметной. В 1697 г. в саардамской цирюльне по этим приметам, услужливо сообщенным  земляками из Москвы, сразу узнавали русского царя в плотнике из Московии, пришедшего  побриться. Непривычка следить за собой и сдерживать себя сообщала его большим блуждающим глазам резкое, иногда даже дикое выражение, вызывающее невольную дрожь в слабонервном человеке. Чаще всего встречаются два портрета Петра. Один написан в 1698 г. в Англии по желанию короля Вильгельма 3  Кнеллером. Здесь Петр с длинными вьющимися волосами  весело смотрит своими большими круглыми глазами. Несмотря на некоторую слащавость кисти, художнику, кажется, удалось поймать неуловимую веселую, даже почти насмешливую мину лица, напоминающую сохранившийся портрет бабушки Стрешневой. Другой портрет написан голландцем Карлом Моором в 1717 г., когда Петр ездил в Париж, чтобы ускорить окончание Северной войны и подготовить брак своей 8-летней дочери Елизаветы с 7-летним французским королем Людовиком ХV. Парижские наблюдатели в том году изображают Петра повелителем, хорошо разучившим свою  повелительную роль, с тем же проницательным, иногда диким взглядом, и вместе политиком, умевшим приятно обойтись при встрече с нужным человеком. Петр тогда уже настолько сознавал свое значение, что пренебрегал приличиями: при выходе из парижской квартиры спокойно садился в чужую карету, чувствовал себя хозяином всюду, на Сене, как на Неве. Не таков он у К.Моора. Усы, точно наклеенные, здесь заметнее, чем у Кнеллера. В складке губ и особенно в выражении глаз, как будто болезненном, почти грустном, чуется усталость: думаешь, вот-вот человек попросит позволения отдохнуть немного. Собственное величие придавило его; нет и следа ни юношеской самоуверенности, ни зрелого довольства своим делом. При этом надобно вспомнить, что этот портрет изображает Петра, приехавшего из Парижа в Голландию, в Спа, лечиться от болезни, спустя 8 лет его похоронившей. 

Петр был гостем у себя дома. Он вырос и возмужал  на дороге    и на работе под открытым небом. Лет  под 50, удосужившись оглянуться на свою прошлую жизнь, он увидел бы, что  он вечно куда-нибудь едет. В продолжение  своего царствования он исколесил широкую  Русь из конца в конец, от Архангельска и Невы до Прута, Азова, Астрахани и Дербента. Многолетнее безустанное движение развило в нем подвижность, потребность в постоянной перемене мест, в быстрой смене  впечатлений. Торопливость стала его привычкой. Он вечно и во всем спешил. Его обычная походка, особенно при понятном размере его шага, была такова, что спутник с трудом поспевал за ним вприпрыжку. Ему трудно было долго усидеть на месте: на продолжительных пирах он часто вскакивал со стула и выбегал в другую комнату, чтобы размяться. Эта подвижность делала его в молодых летах большим охотником до танцев. Он был обычным  и веселым гостем на домашних праздниках вельмож, купцов, мастеров, много и  недурно танцевал, хотя не проходил методически  курса танцевального искусства, а перенимал его «с одной практики» на вечерах у Лефорта. Если Петр не спал, не ехал, не пировал или не осматривал чего-нибудь, он непременно что-нибудь строил.  Руки его были вечно в работе, и с них не сходили мозоли. За ручной труд он брался при всяком представлявшемся к тому случае. В молодости, когда он еще многого не знал, осматривая фабрику или завод, он постоянно хватался за наблюдаемое дело. Ему трудно было оставаться простым зрителем чужой работы, особенно для него новой: рука инстинктивно просилась за инструмент; ему все хотелось сработать самому. Охота к рукомеслу развила в нем быструю сметливость и сноровку: зорко вглядевшись в незнакомую работу, он мигом усваивал ее. Ранняя наклонность к ремесленным занятиям, к технической работе обратилась у него в простую привычку, в безотчетный позыв: он хотел узнать и усвоить всякое новое дело, прежде чем успевал сообразить, на что оно ему понадобиться. С летами он приобрел необъятную массу технических познаний. Уже в первую заграничную его поездку немецкие принцессы из разговора с ним вывели заключение, что он в совершенстве знал до  14 ремесел. Впоследствии он был как дома в любой мастерской, на какой угодно фабрике. По смерти его чуть не везде, где он бывал, рассеяны были вещицы его собственного изделия, шлюпки, стулья, посуда, табакерки и т.п. Дивиться можно, откуда  только брался у него досуг на все эти бесчисленные безделки. Успехи в рукомесле поселили в нем большую уверенность в ловкости своей руки: он считал себя и опытным хирургом и хорошим зубным врачом. Бывало, близкие люди, заболевшие каким-либо недугом, требовавшим хирургической помощи, приходили в ужас при мысли, что царь проведает об их болезни и явится с инструментами и предложит свои услуги. Говорят, после него остался целый мешок с выдернутыми им зубами – памятник его зубоврачебной практики. Но выше всего ставил он мастерство корабельное. Никакое государственное дело не могло удержать его, когда представлялся случай поработать топором на верфи. До поздних лет, бывая в Петербурге, он не пропускал дня, чтобы не завернуть часа на два в адмиралтейство. И он достиг большого искусства в этом деле; современники считали его лучшим корабельным мастером в России. Он был не только зорким наблюдателем и опытным руководителем  при постройке корабля: он сам мог сработать корабль с основания до всех технических мелочей его отделки. Петр гордился своим искусством в этом мастерстве и не жалел ни денег, ни усилий, чтобы распространить и упрочить в России. Из него вышел истый моряк, которому морской воздух нужен был, как вода рыбе. Этому воздуху вместе с постоянной физической деятельностью он сам приписывал целебное действие на свое здоровье, постоянно колеблемое разными излишествами. Отсюда же, вероятно, происходил и его несокрушимый, истинно матросский аппетит. Он  мог есть всегда и везде; когда бы ни приехал он в гости, до или после обеда, он сейчас же готов был сесть за стол. Вставая рано, часу в пятом, он обедал в 11 – 12 часов и по окончании последнего блюда уходил соснуть. Даже на пиру в гостях он не отказывал себе в этом сне и, освеженный им, возвращался к собеседникам, снова готовый есть и пить.

Печальные обстоятельства детства  и молодости, выбившие Петра из старых, чопорных порядков кремлевского дворца; пестрое и невзыскательное общество, которым он потом окружил себя; самое свойство любимых занятий, заставлявших его поочередно браться  то за топор, то за пилу или токарный станок, то за нравоисправительную  дубинку , при подвижном, непоседливом образе жизни - сделали его заклятым врагом всякого церемониала. Петр ни в чем не терпел стеснений и формальностей. Этот властный человек, привыкший чувствовать себя хозяином всегда и всюду, конфузился и терялся среди торжественной обстановки, тяжело дышал, краснел и обливался потом, когда ему приходилось на аудиенции, стоя у престола в парадном царском обличии, в присутствии двора выслушивать высокопарный вздор от представлявшегося посланника. Будничную жизнь свою он старался устроить возможно проще и дешевле. Монарха, которого в Европе считали одним из самых могущественных и богатых в свете, часто видали в стоптанных башмаках и чулках, заштопанных собственной женой или дочерьми. Дома, встав с постели, он принимал в простом стареньком халате из китайской нанки, выезжал или выходил в незатейливом кафтане из толстого сукна, который не любил менять часто.  Летом, выходя недалеко, почти не носил шляпы; ездил обыкновенно на одноколке или на плохой паре и в таком кабриолете, в каком, по замечанию иноземца-очевидца, не всякий московский купец решился бы выехать. Петр не любил просторных и высоких зал и за границей избегал пышных королевских дворцов. Странно: выросши на вольном воздухе, привыкнув к простору во всем, он не мог жить в комнате с высоким потолком и, когда попадал в такую, приказывал делать искусственный низкий потолок из полотна. Вероятно, тесная обстановка детства наложила на него эту черту. В Петербурге Петр построил также небольшие дворцы, зимний и летний, с тесными комнатами: При Петре не видно было во дворце ни камергеров, ни камер-юнкеров, ни дорогой посуды. Обыкновенные расходы двора, поглощавшие прежде сотни тысяч, при Петре не превышали 60 тысяч в год. Обычная прислуга из 10 – 12 молодых дворян, большею частью незнатного происхождения, называвшихся денщиками. Впрочем, в последние годы Петра у второй его царицы был многочисленный и блестящий двор, может быть для того, чтобы заставить окружающих забыть ее слишком простенькое происхождение. 

Ту же простоту и непринужденность вносил Петр и в свои отношения  к людям; в обращении с другими  у него мешались привычки властного  хозяина с замашками бесцеремонного мастерового. Придя в гости, он садился, где ни попало, на первое свободное  место; когда ему становилось  жарко, он не стесняясь при всех скидал с себя кафтан. Петр вообще не отличался тонкостью в обращении, не имел деликатных манер: запросто садился играть в шахматы с простыми матросами, вместе с ними пил пиво и из длинной голландской трубки тянул их махорку, не обращая внимания на танцевавших в этой или соседней зале дам. После дневных трудов, в досужные вечерние часы он бывал весел, обходителен, разговорчив, любил и вокруг себя видеть веселых собеседников, слышать непринужденную беседу за стаканом венгерского, в которой и сам принимал участие и терпеть не мог ничего, что расстраивало такую беседу, никакого ехидства, выходок, колкостей, а тем паче ссор и брани; провинившегося тотчас наказывали, заставляли «пить штраф», опорожнить бокала три вина или одного  «орла» (большой ковш), чтобы «лишнего не врал и не задирал». Господствовавшая в обществе Петра непринужденность располагала неосторожных или чересчур прямодушных людей высказывать все, что приходило на ум. Добрый по природе как человек, Петр был груб как царь, не привыкший уважать человека ни в себе, ни в других; среда, в которой он вырос, и не могла воспитать в нем этого уважения.  Природный ум, лета, приобретенное положение прикрывали эту прореху молодости; но порой она просвечивала и в поздние годы. Любимец Алексашка Меньшиков в молодости не раз испытывал на своем продолговатом лице силу петровского кулака. Простота обращения и обычная веселость делали иногда обхождение с ним столь же тяжелым, как и его  вспыльчивость или находившее на него по временам дурное расположение духа, выражавшееся в известных его судорогах. Приближенные, чуя грозу при виде этих признаков, немедленно звали Екатерину, которая сажала Петра и брала его за голову, слегка ее почесывая. Царь быстро засыпал, и все вокруг замирало, пока Екатерина неподвижно держала его голову в своих руках. Часа через два он просыпался бодрым, как ни в чем не бывало. Но и независимо от этих болезненных припадков прямой и откровенный Петр, не всегда бывал деликатен и внимателен к положению других, и это портило непринужденность, какую он вносил в свое  общество. В добрые минуты он любил повеселиться и пошутить, но часто его шутки шли через край, становились неприличны или жестоки. Его хлебосольство порой становилось хуже демьяновой ухи. Привыкнув к простой водке, он требовал, чтобы ее пили и гости, не исключая дам. Счастливым считал себя тот, кому удавалось ускользнуть. В 1721 г. на свадьбе старика-вдовца князя Ю.Ю.Трубецкого, женившегося на 20-летней Головиной,  подали большое блюдо со стаканами желе.  Петр велел отцу невесты, большому охотнику до этого лакомства, как можно шире раскрыть рот,  и принялся совать ему в горло кусок за куском, даже сам раскрывал ему рот, когда тот разевал его недостаточно широко. Такой юмор царя сообщал тяжелый характер увеселениям, какие он завел при своем дворе.

Но Петр от природы не был лишен средств  создавать  себе более приличные развлечения. Он, несомненно, был одарен здоровым чувством изящного, тратил много хлопот и денег, чтобы доставать хорошие картины и статуи в Германии и Италии: он положил основание художественной коллекции, которая теперь помещается в петербургском Эрмитаже. Он имел вкус особенно к архитектуре; об этом говорят увеселительные дворцы, которые он построил вокруг своей столицы и для которых выписал за дорогую цену с Запада первоклассных мастеров, вроде, например, знаменитого в свое время Леблона, «прямой диковины», как называл его сам Петр, сманивший его у французского двора за громадное жалованье. Построенный этим архитектором Петергофский дворец Монплезир, со своим кабинетом, украшенным превосходной резной работой, с видом на море  и тенистыми садами, вызывая заслуженные похвалы от посещавших его иностранцев. Правда, незаметно, чтобы Петр был любителем классического стиля; он искал в искусстве лишь средства для поддержания легкого, бодрого расположения духа; упомянутый его Петергофский дворец украшен был превосходными фламандскими картинами, изображавшими сельские и морские сцены, большею частью забавные. Привыкнув жить кое-как, в черной работе, Петр, однако, сохранил уменье быть неравнодушным к иному ландшафту, особенно с участием моря, и бросал большие деньги на загородный дворец, с искусственными  террасами, каскадами, хитрыми фонтанами, цветниками и т.п. Он обладал сильным эстетическим чутьем; только оно развивалось у Петра несколько односторонне, сообразно с общим направлением его характера и образа жизни. У него было чувство формы и симметрии, удивительный глазомер, геометрическая меткость взгляда. Петру легко давались пластические искусства, нравились сложные планы построек, но он сам признавался, что не любит музыки и с трудом переносил на балах игру оркестра.

По временам на шумных увеселительных собраниях Петровой компании слышались  и серьезные разговоры. Чем шире развертывались дела войны и реформы, тем чаще Петр со своими сотрудниками задумывался над смыслом своих  деяний. Сквозь табачный дым и звон стаканов пробивается политическая мысль, освещающая этих дельцов с  другой стороны. К концу шведской войны Петр и его сотрудники сознавали, что достигнутые военные успехи и исполненные реформы еще  не завершают их  дела, и их занимал  вопрос, что предстоит еще сделать. Дело было в 1717 г., когда блеснула надежда  на скорое окончание тяжелой войны. Сидя за столом на пиру со многими знатными людьми, Петр  разговорился о своем  отце, об его делах в Польше, о  затруднениях, какие наделал ему  патриарх Никон. Потом, подошедши к  князю Я.Ф.Долгорукому, не боявшемуся спорить с царем в Сенате, и, став за его стулом, говорил ему: «Вот ты больше всех меня бранишь и так больно досаждаешь мне своими спорами, что я часто едва не теряю терпения; а как рассужу, то и вижу, что ты искренно меня и государство любишь и правду говоришь, за что я внутренне тебе благодарен; а теперь я спрошу тебя, как ты думаешь о делах отца моего и моих, и уверен, что ты нелицемерно скажешь мне правду». Долгорукий отвечал: «Изволь, государь, присесть, а я подумаю». Петр сел подле него, а тот по привычке стал разглаживать свои длинные усы. Все на него смотрели и ждали, что он скажет. Помолчав немного, князь говорил так: