Жизнь и творчество Исаака Левитана

       Осень была любимейшим временем года для  Левитана, и он посвятил ей более  сотни картин. Одной из самых любимых  публикой картин является эта Золотая  осень, хотя она и не столь уж характерна для творчества художника - слишком  ярко, смело, мажорно выполнена она. Возможно, что и сам Левитан был не вполне удовлетворен ею, ибо через год написал еще одну картину с тем же названием, но написанную более мягко, нежно, хрустально...

       Левитан «чувствовал в природе то, что  живет и хвалит Создателя; слышал своим чутким ухом, как бьется сердце самой природы» (Бенуа). Раскрытие «сокровенной тайны» в природе, ее большого духовного содержания было постоянным стремлением Левитана на всем протяжении его недолгой творческой жизни.

       Один  из немногих среди русских художников, Левитан умел наслаждаться кистью и краской, умел не только правильно, но и красиво писать. Все его картины сами по себе явления чисто живописного характера. Поэтому так трудно о них говорить, но зато так легко ими любоваться, отдаваться их необъяснимому очарованию.

       Начиная с картины "Осенний день. Сокольники", Левитан создал много картин, посвященных  русской осени, которые в совокупности образуют уникальную, чрезвычайно богатую  эмоциональными оттенками "осеннюю  сюиту". На картинах Исаака Левитана осень представлена во всем ее многообразном великолепии. По свидетельству исследователей, в творческом наследии художника около ста "осенних" картин, не считая этюдов, эскизов, многочисленных рисунков и набросков.

       Этой  же осенью Левитан пишет "Осенний  день. Сокольники". Это была первая его картина и единственный пейзаж художника, где присутствует человек, да и то женскую фигуру написал Николай Чехов. И после этой картины люди ни разу не появлялись на его полотнах.

       "...По  дорожке Сокольнического парка,  по ворохам опавшей листвы шла молодая женщина в черном...

       Она была одна среди осенней рощи, и  это одиночество окружало ее ощущением  грусти и задумчивости. "Осенний  день в Сокольниках" первая картина  выдающегося русского художника  Исаака Левитана, где серая и золотая  осень, печальная, как тогдашняя русская жизнь, как жизнь самого Левитана, дышала с холста осторожной теплотой и щемила у зрителей сердце..." - так писал о творчестве Исаака Левитана известный советский писатель Константин Паустовский.

       Картина "Осенний день. Сокольники" была замечена зрителями и получила, пожалуй, высшую из возможных в то время оценок - приобретена Павлом Третьяковым, основателем знаменитой Государственной Третьяковской Галереи, чутким любителем пейзажной живописи, выше всего ставившим не "красоты природы", но душу, единство поэзии и правды. В последствии Третьяков уже не выпускал Левитана из поля своего зрения, и редкий год не приобретал у него новых работ для своего собрания.

       Но, пожалуй, наиболее популярна среди  этих работ именно картина "Золотая  осень", отличающаяся яркостью, повышенной декоративностью.

       В повести о Левитане писатель Константин Паустовский дал очень емкую, но удивительно образную оценку этим работам:

       "Никто  из художников до Левитана  не передавал с такой печальной  силой неизмеримые дали русского ненастья. Оно так спокойно и торжественно, что ощущается как величие.

       Осень снимала с лесов, с полей, со всей природы густые цвета, смывала дождями  зелень. Рощи делались сквозными. Темные краски лета сменялись робким золотом, пурпуром и серебром.

       Левитан, так же как Пушкин и Тютчев и  многие другие, ждал осени, как самого дорогого и мимолетного времени  года.

       Ощущение  жизненной полноты, свежести чувств в солнечный осенний день создается  во многом благодаря бурлению краски в изображении червонного золота листвы и смелому, энергичному письму синего неба, яркой зелени озимей и темной синей реки, на фоне которой вспыхивают покрасневшие листья боярышника.

       По  своей повышенной чувственной напряженности  и сгущенности в восприятии природы  эта картина представляется даже не совсем «левитановской», ибо подобный тип мироощущения был характерен для несколько более молодых мастеров -  Станислава Жуковского или писателя Ивана Бунина.

       Интересно, что в этой работе, как и в  «Вечернем звоне» и ряде других работ  Левитана, постижение «русского аккорда» природы приводит художника к решению, чем-то напоминающему старинные фрески ярославских и ростовских церквей XVII - нач. XVIII века.

       Характерно, что сам Левитан был не вполне доволен этой, по-своему, прекрасной картиной. Он говорил, что картина «грубая», и год спустя написал другой вариант с тем же названием, в котором запечатлел сходное по основному цветовому аккорду, но иное по настроению состояние природы, тихое, как бы хрустальное и при всей яркости осенних красок, как писал Чехов, «необыкновенно грустное, приветливое и красивое», когда хочешь «улететь вместе с журавлями».

       Осень на картинах Левитана очень разнообразна. Невозможно перечислить все осенние  дни, нанесенные им на полотно. Левитан  оставил около ста "осенних" картин, не считая этюдов.

       На  них были изображены знакомые с детства  вещи: ...одинокие золотые березы, еще  не обитые ветром; небо, похожее на тонкий лед; косматые дожди над лесными  порубками. Но во всех этих пейзажах, что  бы они ни изображали, лучше всего передана печаль прощальных дней, сыплющихся листьев, загнивающих трав, тихого гудения пчел перед холодами и предзимнего солнца, едва заметно прогревающего землю".

       Левитан писал  березовые рощи, возвышавшуюся на лесистом крутом берегу часовню, "Ветхий дворик", 1889), крепкие избы среди сияющих зеленями осенних полей ("Осень. Слободка", 1889), окруженную лесом мельницу ("Осень. Мельница", 1888), жемчужно струящиеся ручьи. В Плёсе были написаны первые из известных натюрмортов Левитана - изображения любимых художником полевых и лесных цветов "Одуванчики", конец 1880-х; "Ночные фиалки и незабудки", 1889 и другие. Но более всего Левитан писал в Плёсе Волгу, представшую теперь на его картинах соразмерной и дружественной человеческой душе. Вдохновенно, с удивительным многообразием цветовых гармоний и мелодий, вечером и утром, в тихие и ветреные дни изображал он в своих этюдах и картинах ее плёсы, перекаты и заливы.

       Написанная  же в 1892 году картина «Вечерний звон», являет собой красоту не просто русской  осени, но и широких русских просторов.

       Картина выставляется и находится на хранении в Государственной Третьяковской  галерее в Москве.

       На  данном полотне Левитана изображен  окруженный осенним лесом монастырь  у излучины полноводной реки. Левитан  снова в своей работе приглашает каждого нового зрителя зайти в благой, новый, лишенный зла мир. В отличие от близкой по мотиву Тихой обители, где взгляд зрителя направлялся по центральной оси в глубь картины, к монастырю, а горизонт был закрыт дубравой, в «Вечернем звоне» доминируют плавные, эллипсоидные линии реки, течение которой уводит взгляд вдаль.

       Кажется, как – будто картину проникает  круговое движение, красота вечернего  освещения, румянящего и золотящего плывущие по небу легкие облака и белые  стены монастырских зданий. Кому-то может показаться, что «эхо» отражений на зеркальной глади воды создают ощущение торжественного и мелодичного «звучания» картины, и кажется, что в ее пространстве, как и в одном из рассказов Чехова, «собрались отдыхать и люди, и природа, и лес, и солнце, отдыхать и, быть может, молиться». В картине нашла выражении связь Левитана и Нестерова. На картине изображено «типично русское, даже отшельническое умиление перед красотой вечера в "святом месте"». Живописец довольно чутко относится к художественному своеобразию церковной архитектуры, ее единству с окружающей природой

       Подобно другим художникам, наиболее близким  ему и ценимым им (Серову, Нестерову, Коровину), которые сохраняли цельность  и гуманную основу искусства, он оставался  чужд групповым интересам и тем исканиям, о которых, наверное, мог бы сказать словами Тимирязева: "Напрасно жрецы новой красоты рвутся из пределов действительности, пытаясь дополнить ее болезненными фантазиями мистики или бредом морфиномана. Одна действительность была и будет предметом истинного, здорового искусства".

       Это качество Левитана сознавали и уважали  мирискусники: Александр Бенуа, писавший, что Левитан – самый яркий  представитель простого здорового  реализма в пейзаже, гениальный, широкий, здоровый и сильный поэт, тесно  сжившийся с природой. Сергей Дягилев, считавший, что если искать в полотнах наших художников свежести тургеневского утра, аромата толстовского сенокоса или меткости чеховских штрихов, то Левитан может подать руку этим поэтам.

       Эти определения относятся и к  Левитану последних лет его жизни, когда образы его искусства вплотную приблизились к художественной проблематике, абсолютизированной символизмом, явили собой опрозраченный реализм, непроизвольно сросшийся с символизмом, ибо в них "момент жизни при углублении в него становится дверью в бесконечность" (слова Андрея Белого о Чехове). Но понятия бесконечности, вечности, сущности оставались для Левитана не умозрительными, отчужденными от живой жизни природы, но присносущими, едиными с прекрасной жизненной правдой.