Языковая игра и ее перевод в политическом дискурсе

Иначе говоря, адекватность имеет не максимальный, а оптимальный  характер: «перевод должен оптимально соответствовать определенным (порой  не вполне совместимым друг с другом) условиям и задачам» [Швейцер, 1988].

  А. В. Федоров адекватный (полноценный) перевод определяет как перевод, соответствующий подлиннику по функции и по выбору средств переводчиком. Функциональная точность, характерная для адекватного перевода, не только допускает, но нередко и требует отказа от формальных, словарных соответствий. При этом важно помнить, что «перевод — не простое механическое воспроизведение всей совокупности элементов подлинника, а сложный сознательный отбор различных возможностей их передачи. Таким образом, исходной точкой должно быть целое, представляемое оригиналом, а не отдельные его элементы» (цит. по [Рецкер, 1981]).

Л.К. Латышев, объединяя подходы  А.В. Федорова и  Я.И. Рецкер в одну концепцию, выделяет следующие задачи адекватного перевода:

     1. исчерпывающая передача смыслового содержания текста;

     2. передача содержания равноценными, т.е. выполняющими функцию, аналогичную выразительной функции языковых средств подлинника, средствами.

Эти задачи определяют особенности  метода оценки качества перевода, а  именно соотнесение отдельных частей с целым (индукция). Таким образом, переводчик «обязан обобщать и одновременно не упускать из виду особенное и единичное» [Воскобойник, 2007, с. 88].

Также говоря о достижении адекватности перевода, нужно добавить, что  основной задачей переводчика является умелое применение различных переводческих трансформаций (для того, чтобы текст перевода как можно более точно передавал всю информацию, заключенную в тексте оригинала, при соблюдении соответствующих норм переводящего языка).

Трансформацией назовем  основу большинства приемов перевода. Она заключается в изменении  формальных (лексические или грамматические трансформации) или семантических (семантические  трансформации) компонентов исходного  текста при сохранении информации, предназначенной для передачи.   Я.И. Рецкер определяет трансформации как "приемы логического мышления, с помощью которых мы раскрываем значение иноязычного слова в контексте и находим ему русское соответствие, не совпадающее со словарным" (Рецкер 1974).

  Вообще в настоящее  время существует множество классификаций  переводческих трансформаций (далее  ПТ) предложенных различными авторами. Рассмотрим некоторые из них.

Л.К. Латышев (Латышев,1981) дает классификацию ПТ по характеру отклонения от межъязыковых соответствий, в которой все ПТ подразделяются на:

• Морфологические - замена одной категориальной формы другой или несколькими;
• Синтаксические - изменение синтаксической функции слов и словосочетаний;
• стилистические - изменение стилистической окраски отрезка текста;
• семантические - изменение не только формы выражения содержания, но и самого содержания, а именно, тех признаков, с помощью которых описана ситуация;
• смешанные - лексико-семантические и синтактико-морфологические.

В классификации Л.С Бархударова ПТ различаются по формальным признакам: перестановки, добавления, замены, опущения (Бархударов,1975). При этом Л.С. Бархударов подчеркивает, что подобное деление является в значительной мере приблизительным и условным. Перестановками называются изменения расположения (порядка следования) языковых элементов в тексте перевода по сравнению с текстом оригинала. Под заменами имеются в виду как изменения при переводе слов, частей речи, членов предложения, типов синтаксической связи, так и лексические замены (конкретизация, генерализация, антонимический перевод, компенсация). Добавления подразумевают использование в переводе дополнительных слов, не имеющих соответствий в оригинале. Под опущением имеется в виду опущение тех или иных слов при переводе.

Я.И. Рецкер (Рецкер,1974) пишет, что "хотя не всегда можно классифицировать каждый пример перевода из-за переплетения категорий, в общем можно выделить 7 разновидностей лексических трансформаций:

    - дифференциация значений;

    - конкретизация значений; генерализация значений;

    - смысловое развитие;

    - антонимический перевод;

    - целостное преобразование;

    - компенсация потерь в процессе перевода.

Обобщая всё выше упомянутое, можно сказать, что и Л.С. Бархударов (1973), и Л.К. Латышев (1988), и Т.Р. Левицкая с А. М. Фитерман (1973), и В.Н. Комиссаров (1994) с Я.И. Рецкер (1974) подразделяют ПТ на лексические, грамматические и стилистические. Трансформации могут сочетаться друг с другом, принимая характер сложных комплексных трансформаций.

Таким образом, при достижении адекватности перед переводчиком всегда встает непростая задача. Используя всевозможные трансформации, не упуская особенное и единичное конкретно взятого текста и соблюдая все нормативные правила, переводчик должен достигнуть той самой степени верности оригиналу, которая в наибольшей степени определяет уровень профессиональной квалификации переводчика и оценку качества каждого отдельного перевода.

                   2.2.  Языковая игра в речи политиков.

При исследовании функционирования языка в политическом дискурсе с неизбежностью встают две проблемы - язык власти и власть языка. Различаются они, как нам кажется, следующим: язык власти - это то, как говорит, какими языковыми средствами и приемами пользуется нынешняя власть, и это предмет исследования "чистой" лингвистики. А власть языка - то, как воздействуют на массовое сознание эти языковые средства и приемы - должна исследоваться политической лингвистикой.

Речь политика должна уметь  затронуть нужную струну в массовом сознании, его высказывания должны укладываться во "вселенную" мнений и оценок (то есть, во все множество  внутренних миров) его адресатов, "потребителей" политического дискурса. Поэтому умелый политик оперирует символами, архетипами и ритуалами, созвучными массовому сознанию. Характерной особенностью русских политических речей является широкое употребление метафор, которые построены, преимущественно на военной и "больничной" лексике:битва за избирателя, информационная война, атака на демократию, дипломатические битвы; шоковая терапия, общество находится на пути к выздоровлению, правительственный кризис.

Речь политика не всегда аргументирована и логически  связна, и это неслучайно. Иногда достаточно просто дать понять, что  позиция, в пользу которой выступает  говорящий, лежит в интересах адресата. Защищая эти интересы, можно еще воздействовать на эмоции, играть на чувстве долга, на других моральных установках. Еще более хитрый ход - умелое использовании едва заметно соприкасающихся понятий в когнитивной сфере человека. Это и дает неожиданный эффект: совершаются незаметные переходы от одних убеждений к другим, иногда вопреки ожиданиям самого говорящего.

Успех внушения во многом зависит, от качеств личности того, к кому обращена речь, например, от степени  его доверчивости (так, существует патологическая доверчивость на одном полюсе и патологическая подозрительность на другом). Изменить установки адресата в нужную сторону  можно, в частности, манипулируя  ее композицией, например, поместив защищаемое положение в нужное место дискурса.

Власть языка противоречива. С одной стороны, она, казалось бы, должна быть очевидна любому мыслящему  человеку. Ни для кого не секрет, что  споры, которые разворачиваются  в политике по поводу слов, иногда бывают не менее острыми, чем споры по поводу дел. Для сравнения возьмём  недавнюю борьбу российских политиков  со словом "доллар". Еще один пример: освещение в СМИ военных действий в Чечне. В дискурсе ряда СМИ те, кто называл воюющих с федеральными силами чеченцев не террористами или сепаратистами, а повстанцами, а сами военные действия не контртеррористической операцией, а войной, представлялись "чужими", которые были немногим лучше террористов.

Но с другой стороны, для  того, чтобы политики могли влиять на общество посредством языка, большинство  населения не должно осознавать роль языка в полной мере. При этом даже сами политики не всегда признают главнейшую роль языка в политическом дискурсе. Некоторые из них это делают намеренно, а большинство просто не осознает власть языка, а считает язык всего лишь колебаниями воздуха, репрезентацией реальности, в то время как сам язык являет собой реальность.

Рассмотрим лишь один момент манипуляции - языковую игру. Языковая игра понимается нами как генератор смысла. Как уже было замечено выше (раздел 1.1.) феномен игры (игровой культуры), в том числе и языковой, обсуждался в научной литературе многими исследователями и учеными. Говоря же о ЯИ в политической речи, то нужно отметить, что политика, как и поэзия, относится к регистру вымысла и игры, ибо в ней присутствуют признак ирреальности.

Рассмотрим же элементы языковой игры на примере игры слов. В какие  слова играют политики? Мы не ставим своей целью их исчисление, рассмотрим лишь принципы и способы их использования.

Прежде всего, это страна и государство, народ и население, народ и электорат, народная воля и под.

Если мы употребляем слово "народ" в его основном значении - "население государства, жители страны", а именно этого следовало  бы ожидать от политиков общенационального  масштаба, чьи решения влияют на жизнь всего населения, то мы автоматически  подразумеваем миллионы людей, которые  принадлежат к самым различным  социальным группам и могут иметь  самые различные взгляды и  интересы. Но именно этот факт часто игнорируется в политическом дискурсе. Народ как "супер-эго" не может, с их точки зрения, иметь разные взгляды, мнения, ценности. Народом, с точки зрения политика, имеют право называться только те, кто поддерживает руководителя страны, их лично и партию власти; в этой связи любая критика правящего режима (из-за границы, либо внутри страны) подается как неуважение к народу. Явные или мнимые противники власти, имеющие точку зрения, отличную от официальной, - это "чужие", а в определенные периоды - "враги народа", а не его полноправные представители, как это должно было бы следовать из словарной дефиниции слова "народ". Следовательно, политики в угоду собственным интересам меняют значение многих единиц языка и прежде всего лексических.

Итак, языковая игра может  строиться на изменении семантики  слова: народ и население, народ и электорат. В каждой из двух пар словнарод меняет свое значение, приобретая дополнительные смыслы: положительные коннотации в первом случае - "сознательная часть населения" и "способный не только голосовать, но и думать, выбирать сознательно" - во втором. Например, Станем ли мы, наконец, народом, или же по-прежнему будем оставаться населением и электоратом? (В. Костиков, АиФ, №5, 2008).

Страна и государство в обыденном языке чаще всего используются как синонимы. Но в речи политиков государство приобретает то положительные, то отрицательные коннотации: Мы за сильное государство (лозунг) - положительная коннотация и отрицательная: Скажу вам истину одну, / Хоть сил она и не придаст вам: / Любую чудную страну / Испортить можно государством (А. Михневич).

Часто в жизни меняется отношение к объекту, обозначаемому  словом, тогда политики всячески изощряются, чтобы соответственно изменить и  значение слова. Например, известно, что  выборы в СССР вовсе не предусматривали  возможности реального выбора для  избирателей, т.е. как таковыми выборами не являлись. Когда у людей появилась  возможность реально выбирать власть, к этому слову был добавлен эпитет "альтернативные", и это не выглядело тавтологией, так как акцентировало внимание на "возможность действительного выбора между двумя или несколькими кандидатами".

Для сферы политики характерно выхолащивание из слова основного  значения и усиление связанных с  ним коннотаций, как правило, положительных. Воздействие на значение слова может  осуществляться путем воздействия  на его внешнюю форму. Это происходит при различных видах сокращения слов, аббревиациях: Тимошенко продержалась бы в премьерском кресле еще месяц-полтора, если б не события вокруг НЗФ (Никольский завод ферросплавов) - АиФ, № 37, 2005 г.

Теперь рассмотрим следующий способ воздействия на массы - манипулирование номинациями. В отличие от предыдущей группы, оно состоит не на акцентировании на значение слова, а в выборе слова для наименования объекта, которое обеспечит сдвиг объекта по оси модальности в нужную говорящему сторону: Но то правительство пришло к власти, опираясь на националистические структуры, сейчас же настолько очевиден печальный результат бездумной экономической политики украинского руководства, что вопрос о его судьбе, можно сказать, уже решен (АИФ, № 15, 2006). В этом примере негативная оценочная коннотация создается с помощью прилагательных "националистический, печальный, безумный", эксплицитно отражающих оценку субъекта.

По большому счету, побудить говорящего использовать такую номинацию могут две причины: а) необходимость представить объект, к которому аудитория относится положительно или нейтрально, как отрицательный или нейтральный, то есть переместить его по оси модальности вправо. Для создания отрицательного образа объекта используются слова, обладающие устойчивым отрицательным оценочным компонентом, в том числе ярлыки; б) необходимость представить объект, к которому аудитория может относиться отрицательно или нейтрально как положительный или нейтральный, то есть переместить объект по оси модальности влево. Для этой цели используются, соответственно, слова с нейтральной или положительной коннотацией.

Анализ языкового материала  показывает, что на современном этапе  на политический язык оказывают большое  влияние экстралингвистические  факторы, в особенности изменение  мировой политической системы. Сейчас довольно широко используется пейоративная лексика, нежели более мягкая лексика  с негативными коннотациями. Примером могут служить не только отдельные  слова и фразеологизмы типа мочить в сортире или отребье, холуй (из уст политиков), но множество высказываний. Так, Фрадков дал своим министрам полезный совет: "Надо отсортировать то, что плавает…"; вот еще примеры из АиФ: У нас, какой букве закона следуют, на ту его и посылают.

Слов с негативными  коннотациями также становится значительно  больше, что позволяет сделать  следующий вывод: доминирование  социально-политической лексики с  негативным коннотационным ореолом - опасный лингвистический синдром, свидетельствующий о серьезных деформациях в социальной и нравственной жизни народа. Вспомним здесь наблюдения Э. Фромма о том, что язык позднего Маркса стал менее эмоционален, агрессивен, ибо изменилось в лучшую сторону немецкое общество.