Самостоятельность

 Самостоятельность

Вряд ли существует более ценное качество личности, чем  самостоятельность, и, казалось бы, более  ясное и определенное. Мы, не задумываясь, можем перечислить те черты характера  и поведения, которыми наполняем  это понятие, — внутренняя свобода, внутреннее своеобразие, самобытность, нестандартность, оригинальность. Однако задумаемся...

Да, действительно, самостоятельность как свойство личности предполагает, во-первых, независимость, способность самому, без подсказки  извне, принимать и проводить  в жизнь важные решения, во-вторых, ответственность, готовность отвечать за последствия своих поступков  и, в-третьих, убеждение в том, что  такое поведение реально, социально  возможно и морально правильно.

Но разве не столь  же очевидно, что все эти моменты  взаимосвязаны, отсутствие любого из них  неизбежно деформирует целое? Независимость  и решительность характера в  сочетании с социальной безответственностью  приводят к самодурству, капризному и неуправляемому индивидуалистическому произволу. Развитое чувство личной ответственности, накладываясь на нерешительность, лишает человека способности действовать, обрекая на постоянные колебания и мучительное чувство вины за несделанное. Неуверенность же в реальной возможности или нравственной необходимости самостоятельных действий благоприятствует росту социальной пассивности или приспособленчеству.

Иными словами, понятие  «самостоятельность» оказывается  столь расплывчатым, что возникает  вопрос: а можно ли считать его  устойчивой чертой личности, которая  будет проявляться во всех жизненных  ситуациях и на всех этапах индивидуального  развития?

Психологи выделили целый ряд свойств, составляющих сущность самостоятельности и связанных  с нею психических явлений: способность  к самоутверждению, поддержанию  стабильности Я, самоконтроль, умение регулировать собственное поведение и эмоциональные реакции, умение сохранять собственное мнение вопреки внешнему давлению, склонность брать на себя ответственность за важнейшие события своей жизни, а не винить в них других людей, объективные обстоятельства или судьбу и т. д. Тщательно, в течение многих лет вели наблюдения за изменением этих качеств у одних и тex же людей (такой метод исследования называется лонгитюдным). И выяснилось: несмотря на то что люди весьма различны — одни отличаются высоким постоянством личностных черт, другие же изменчивы и непредсказуемы, важнейшие, глубинные характеристики самостоятельности весьма устойчивы.

По данным американских психологов Джерома Кагана и Говарда Мосса, обследовавших 89 человек от рождения до 24 лет, склонность к пассивному уходу из напряженных ситуаций и зависимость от семьи, обнаружившаяся в детстве, в значительной степени сохраняются и у молодых взрослых. Эти выводы подтверждались и другими исследователями. Группа психологов во главе с Д. Фандером проводила психологическое тестирование 59 мальчиков и 57 девочек в 3, 4, 5, 7 и 11 лет. И выяснилось, что мальчики, которые в 4-летнем возрасте умели контролировать свои желания, противостоять соблазну, и в более старшем возрасте, 7 лет спустя, отличались внимательностью, способностью . следить за своими эмоциональными импульсами, умением сосредоточиться, склонностью к размышлению и т. д. Напротив, мальчики, у которых самоконтроль был плохо развит в 3—4-летнем возрасте, так и остались беспокойными, суетливыми, эмоционально экспрессивными, агрессивными, раздражительными и неустойчивыми, в стрессовых ситуациях проявляли незрелость. (Подобная взаимосвязь существует и у девочек, однако у них она выглядит сложнее.)

Высоким постоянством отличается и стиль поведения  в конфликтных или критических  ситуациях. Один человек, столкнувшись с какими-то трудностями, собирается с силами и пытается исправить  не удовлетворяющую его обстановку. Другой же сравнительно легко приспосабливается  к ней, меняя ради этого свое поведение, цели и установки. А третий, вместо того чтобы преодолеть неблагоприятные обстоятельства или самому приспосабливаться к требованиям среды, предпочитает уйти из травмирующей его ситуации или уклоняется от ее осознания (психологическая самозащита!)

Такие или подобные им устойчивые типы поведения обусловлены  помимо особенностей воспитания и прошлого опыта личности врожденными свойствами темперамента и типа высшей нервной  деятельности. И вполне возможно, за всем этим стоят индивидуальные особенности  взаимодействия мозговых структур —  гипоталамуса, лобной коры, миндалины  и гиппокампа. Безусловно, это очень сложная самостоятельная проблема, выходящая за пределы данной статьи. Однако — и это тоже безусловно — свести проблему к психофизиологической индивидуальности невозможно: проявление даже самых стабильных черт личности неразрывно связано с конкретными обстоятельствами. Экспериментальные исследования показали, например, что отстаивание собственного суждения зависит и от уверенности в себе, и от значимости возникших разногласий, и от меры авторитетности группы, сформировавшей неприемлемое суждение, и от положения индивида в этой группе, и от желания во что бы то ни стало остаться членом этой группы, и от наличия или отсутствия психологической поддержки — один против всех или меньшинство против большинства — и т. д. Полную «независимость» от окружающих обнаруживают только шизофреники, не обращающие никакого внимания на ситуацию. Абсолютное подчинение (конформность) также свидетельствует о психических отклонениях. Нормальный же человек в эксперименте, как и в жизни, определяет свою линию поведения с учетом всей доступной ему информации как о себе самом, так и об окружающем мире. Иными словами, как и другие личностные черты, самостоятельность неразрывно связана с социальными условиями и содержанием жизнедеятельности человека. И особенно ясно это видно в труде.

Труд, безусловно, важнейшая  сфера самореализации личности. Но, по образному выражению английской писательницы Оливии Шрейнер, трудом создан человек, трудом же можно лишить его всего человеческого. Подневольная деятельность, не приносящая полезных результатов, — «сизифов труд» — бессмысленна вдвойне. Однако и результативный труд во имя чуждых интересов приносит работнику мало радости. В классово-антагонистических обществах самостоятельность и инициатива угнетенных проявлялись столько же в труде, сколько в умении уклониться от него. В любом фольклоре, наряду с героем-тружеником, терпеливым и искусным Мастером, действует герой-трикстер, лукавый обманщик, который ловко водит за нос всех своих хозяев, вплоть до самого господа бога. Работа «на себя» и «на хозяина» всегда воспринималась и делалась по-разному. Производительность труда крепостного крестьянина в личном хозяйстве неизменно была значительно выше, чем на барщине, — в этом проявлялась не только материальная незаинтересованность, но и молчаливый социальный протест, борьба за свое человеческое достоинство. Однако, как показал К. Маркс на примере капиталистического производства, отчуждение труда и сопутствующие ему чувства бессилия, бессмысленности и самоотчуждения работника зависят не только от макросоциальных условий (форма собственности и т. д.), но и от степени самостоятельности работника в конкретном процессе труда.

Правильность этой мысли была недавно еще раз  подтверждена целым рядом исследований, в которых ученые выясняли, как  общественный статус и конкретные условия  труда влияют на ценностные ориентации и психическое функционирование личности. Положение индивида в обществе, уровень его образования, место  в иерархической структуре предприятия, характер выполняемой работы и другие объективные факторы статистически  сопоставлялись с ценностными ориентациями испытуемых, гибкостью их мыслительных процессов, самоуважением, эмоциональным  состоянием и т. д.

Как и предполагалось, между общественным положением и  характером труда, с одной стороны, и ценностными ориентациями, психическими процессами и самосознанием личности, с другой, существует обратная связь. По мере повышения общественного  статуса люди начинают выше ценить самостоятельность, возможность самим  принимать ответственные решения, причем это сказывается не только в труде, но и на самосознании, отношении к обществу и к собственным детям. Существенны и конкретные условия труда. Доказано, что более сложная и самостоятельная работа благоприятствует формированию более сложного и гибкого мышления и более самостоятельного отношения к себе и к обществу. Рутинный же труд, ограничивающий самостоятельность работника, делает его мышление более инертным и стереотипным.

Таким образом, свойства личности зависят от содержания и  степени самостоятельности ее в  трудовой деятельности. Это заключение полностью соответствует психологической  теории деятельности А. Н. Леонтьева  и выводам советской социологии труда и представляет большой  социально-психологический интерес.

Человек, чья трудовая деятельность относительно автономна, свободна от мелочного внешнего контроля, лучше воспринимает и осознает внутренний смысл и социальную ценность своего труда. Напротив, тесный внешний контроль вызывает у работника чувство  собственного бессилия, что сказывается  на его мировоззрении, а иногда даже приводит к нервно-психическим расстройствам. Чем меньше у человека самостоятельности  в труде, тем больше он склонен  и в других сферах жизнедеятельности  ориентироваться на внешние авторитеты, считать окружающий мир враждебным и угрожающим и тем вероятнее  появление у него различных эмоциональных  расстройств. А качества, формирующиеся  в труде, находят применение и  в быту. Люди, занятые более сложным  и самостоятельным трудом, отличаются большей избирательностью и интеллектуальностью  досуга. Более самостоятельные в  труде и обладающие большей психологической  гибкостью люди выше ценят самостоятельность  и в собственных детях и  соответственно их воспитывают. Существует и обратная связь: интеллектуальная активность, гибкость и самостоятельность  личности повышают уровень ее требований к содержанию и условиям своего труда. Те же самые закономерности проявляются  и в учебе.

Доказано, что и  здесь самостоятельность не только стимулирует учащихся к творчеству, но и существенно улучшает их мысленные  процессы, повышает удовлетворенность  учебой и т. д. С другой стороны, более  развитые и самостоятельные учащиеся склонны предъявлять повышенные требования к содержанию и методам  учебного процесса. Лейтмотивом жалоб  наших старшеклассников на школу  в течение многих лет является именно недостаток самостоятельности, чрезмерная мелочная опека со стороны  учителей, причем это касается и  методов обучения, и общего стиля  взаимоотношений. А учителя, со своей  стороны, то и дело сетуют на пассивность  и — оборотная сторона медали! — на безответственность и недисциплинированность учащихся.

Итак, рутинный труд и нетворческое обучение формируют  людей, ориентированных на так называемый репродуктивный, нетворческий стиль  жизни. И естественно, такие люди, в свою очередь, воспроизводят этот стиль в воспитании собственных  детей. Можно ли разорвать порочный круг?

Индивидуально - психологические  предпосылки самостоятельности  весьма устойчивы, но вовсе не неизменны. Внушительные данные о громадном  значении раннего детства в становлении  личности привели к распространению  фаталистических взглядов, будто  первые годы жизни раз и навсегда предопределяют будущие свойства взрослого  человека. На самом же деле в детстве  закладываются только предпосылки  и возможности будущего развития, а как именно и насколько они  реализуются — это зависит  от последующего жизненного опыта.

Задатки, не находящие  себе применения, с возрастом могут  атрофироваться — кто не встречал людей, казавшихся в детстве весьма самобытными, которые позже становились  унылыми соглашателями?

Известно и обратное: оказавшись в условиях, требующих  ответственных решений, человек  резко повышает свою самостоятельность, и это происходит не только с подростками, но и со сложившимися взрослыми людьми. А благоприобретенный опыт в сфере деятельности пробуждает вкус к творчеству в других областях: от труда — к досугу, от художественного творчества — к общественно-политической активности и т. д. Итак, казалось бы, все достаточно ясно — потребность в самодеятельности и творчестве заложена в самой природе человека, нужно только разбудить ее. Однако...

Это привычный нам, «европейский», канон самостоятельного человека ассоциируется с высокой социальной активностью, сильной потребностью в достижении конечных «осязаемых» целей, развитым чувством личной ответственности, относя пассивность, зависимость, покорность судьбе к свойствам несамостоятельности. А традиционная восточная философия, как известно, не придает особого значения предметной деятельности, утверждая, что творческая активность, составляющая сущность Я, раскрывается лишь во внутреннем, духовном пространстве. Деятельности, направленной на преобразование мира, она противопоставляет принцип созерцательного «недеяния», воздержания от действий, а идее самоутверждения — требование освобождения от «самости».

На первый взгляд это кажется просто следствием недостаточного развития индивидуальности, подобно  тому как в первобытном обществе всякое выделение личности из общины считалось нехорошим и подозрительным. В действительности вопрос гораздо сложнее. «Предметно-активистская» модель личной самостоятельности могла сложиться только в таких условиях, в которых индивид активной деятельностью имел реальную возможность добиться каких-то социально значимых результатов. Но история человечества знает длительные эпохи застоя, тупиковые периоды, когда возможности конструктивной общественной деятельности и личной автономии предельно суживаются, вынуждая личность искать выход либо в бунте, либо в отказе от преобразовательной деятельности, уходе в себя. У человека, воспитанного в духе «европейского активизма», такое умонастроение возникает сравнительно редко, главным образом в моменты безысходного отчаяния, когда единственным спасением представляется бегство, попытка скрыть или перечеркнуть свой ненужный миру талант. Это трагическое мироощущение прекрасно передает в одном из своих эмигрантских стихотворений Марина Цветаева:

А может, лучшая победа

Над временем и тяготеньем —

Пройти, чтоб не оставить следа,

Пройти, чтоб не оставить тени

На стенах...

Может быть — отказом

Взять? Вычеркнуться из зеркал?

Так: Лермонтовым  по Кавказу

Прокрасться, не встревожив скал.

На Древнем Востоке, когда периоды «социальной немоты»  масс длились столетиями, культура выработала нормативную «реакцию ухода»: из жизни вообще (самоубийство), из общественной жизни (монашество) или из связанных  с нею горестей и разочарований (созерцательное «недеяние»). Не случайно мысль, что величайшие люди проходят незамеченными, так часто повторяется индийскими философами.

Разумеется, восточный  «культ ухода», как и средневековый  монашеский идеал, был сугубо элитарным, не рассчитанным на всеобщее употребление. Чтобы кто-то мог предаваться  медитации, другие в поте лица должны добывать хлеб насущный. Тем не менее эти религиозно-философские установки наложили определенный отпечаток и на массовое сознание, породив иную, чем на Западе, ценностную иерархию, иные критерии самостоятельности.

Таким образом, подытоживая, можно сказать: жизненный опыт действительно  способствует развитию самостоятельности, но «вектор» этой самостоятельности  тесно связан с урокам той школы, в которой он приобретен. Причем школы не только общекультурных традиций, но и индивидуального, бытового опыта.

Возьмите типичную современную ситуацию, оживленно  обсуждаемую прессе: мужчина, энергичный и самостоятельный на работе, в  семье становится пассивным исполнителем воли своей жены. Объясняется ли это тем, что жена подавляет его  самостоятельность и инициативу? Или что вся его энергия  уходит в работу и домашняя опека, позволяющая избегать ответственных  решений, его психологически вполне устраивает? А может быть, семейные заботы кажутся ему менее важными, их решение не входит в его определение  мужской социальной роли, которая  мыслится как творческая вне дома и исполнительская — в семье? Соответственно меняется и постановка проблемы. В первом случае речь идет о столкновении индивидуальных характеров (сильная женщина и слабый мужчина). Во втором — о рациональном распределении  энергии в зависимости от того, какой вид деятельности кажется  более значимым. В третьем —  о стереотипах «мужских» и  «женских» обязанностей.