Принцип Талиона

Своеобразным ограничением талиона явилось требование его скрупулезно-точного осуществления. Это было новшеством по сравнению с более ранней практикой, когда не только убийство, но и целый ряд других обид (оскорбление очага колдовство и пр.) карались смертью. «Кто убьет какого-либо человека, тот предан будет смерти, кто убьет скотину, должен заплатить за нее, скотину за скотину, кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал: перелом за перелом, око за око, зуб за зуб; как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать» («Ветхий завет», Левит, 24, 17–20). Попытка точного соблюдения равенства в воздаянии никогда, однако, не могла быть строго осуществлена, поскольку во многих ситуациях это было просто физически невозможным. Например, мусульманское право, в котором талион получил подробную разработку, в тех случаях, когда соблюдение необходимой точности телесного повреждения является делом сложным, реализацию равного возмездия поручает особому хирургу. Но если хирург не смог соблюсти соответствующую меру, то он в свою очередь подлежал отмщению. Талион мерил одной меркой все враждебные действия чужих – представителей других родов. Он изживает себя в новых условиях, когда появляется потребность более конкретного и дифференцированного подхода к социальным действиям.

Далее талион мог более или менее эффективно действовать в условиях застойного, равного самому себе состояния,когда соседи и вообще внешние связи были четко фиксированы и когда, следовательно, можно было предвидеть ближайшие следствия своих действий. Дело изменилось с нарастанием социальной динамики, усложнением общественных связей и соответственно возросшей неопределенностью человеческого бытия. Ощущение того, что день грядущий будет повторением раз и навсегда данного порядка, исчезает. Появляется чувство неопределенности, страха и, как естественная приспособительная реакция к новой ситуации, осторожность в общении с чужеплеменниками: «...когда поселится пришелец в земле вашей, не притесняйте его... ибо и вы были пришельцами в земле Египетской» («Ветхий завет», Левит, 19, 33–34).

Неопределенность судьбы, изменчивость человеческого счастья невольно заставляют смотреть на ситуацию не только со своей колокольни, но и глазами другого, ибо каждый может попасть или попадал в его положение.

Талион фиксирует в себе двоякое отношение: во-первых, факт цельности, спаянности, безусловной взаимной поддержки внутри родственного коллектива, который в то же время является законченным хозяйственным целым, и, во-вторых, факт взаимной вражды и отчужденности между различными родами. Характер отношений между родами и племенами в значительной степени был враждебным. Талион как бы поддерживал состояние равновесия в условиях этой враждебности. Цивилизация с ее разделением труда и торговлей установила взаимную зависимость различных местностей и этнических групп. Теперь вред другим (соседям, окружающим) есть одновременно в какой-то мере вред самому себе. «Себе самому строит зло человек, который другому зло устраивает», – пишет Гесиод («Работа и дни», ст. 265), и этот мотив повторяется в его поэме неоднократно. Точно такое же рассуждение встречаем мы в сочинении Продика о Геракле: «Если ты желаешь, чтобы тебя любили друзья, ты должен делать друзьям добро; если ты хочешь уважения к себе со стороны какого-нибудь города, ты должен приносить пользу этому городу»(7). Талион, следовательно, уже не способствовал социально-регулированной жизни, а дезорганизовывал, разрушал ее. В новых условиях он стал неудобен, невыгоден, лыжи хороши зимой, летом они мешают.

Наконец, решающее обстоятельство заключается в том, что над ивидуализацией социального бытия был открыт новый неизведанный мир субъективных человеческих помыслов. Постепенное обособление индивидов от родовой общины, а также нежелание группы брать на себя всевозможные отрицательные следствия поступков своих членов привело к тому что осуществление талиона стало делом отдельных семей. Отдельная личность, порвавшая пуповинную связь с кровнородственным объединением, получает социально-нравственную реальность. Но одни голые поступки, взятые вне соотнесения с внутренними замыслами, не дают правильного представления об отдельном человеке и, следовательно, норму равного возмездия уже не могут эффективно регулировать отношения между социально-индивидуализированными субъектами. Именно в основном по этой линии идет ревизия талиона как формы общения.

Клеон в речи, направленной против митиленян, восставших против Афин, основной упор делает на злоумышленность их деяния. «Ведь они причиняли нам вред по доброй воле, они злоумыслили против нас сознательно; а прощается только невольное прегрешение» (Фукидид. История, III, 40, I). «Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти; но если кто не замышлял, а бог попустил ему попасть под руки его, то я назначу у тебя место, куда убежать (убийце)» («Ветхий завет», Исход 21, 12–13).

Это решение, сделавшее исключение для непреднамеренных поступков и вместе с тем прорвавшее ощутимую брешь в древнем законе равного возмездия, далось, по-видимому, не сразу и не без мучительной борьбы. Рассказывают, что Протагор и Перикл проспорили целый день о том, кто или что повинно в смерти человека, происшедшей на играх: метательное ли копье, сам мечущий или устроитель игр. Первобытность и цивилизация, столь резко противостоящие друг другу, отличаются также и различным решением вопроса о вменяемости.

Словом, новая ситуация требовала преодоления воздающей справедливости как решающего регулятора взаимоотношений человека с внеродственным кругом. Преодоление талиона происходило, по крайней мере, в двух направлениях(8).Из него выросли, с одной стороны, определенные государственно-правовые нормы (защиту индивида, которая раньше гарантировалась родственным коллективом, теперь берет на себя государство), а с другой стороны – нравственные. Нас интересует только второе направление.

Талион и золотое правило: критический анализ сопряженных контекстов

Талион и золотое правило обычно рассматриваются как выражение исторически последовательных ступеней в развитии нравственности. Устоявшееся мнение заключается в том, что талион - lex (jus) talionis - это форма социальной регламентации соответствующая довольно ранней (но не примитивной, как это полагают некоторые) стадии развития человеческих сообществ. При сугубо историческом рассмотрении талион (от лат. talio - возмездие, равное преступлению, от talis - такой же) предстает восходящим к архаическому обычаю кровной мести и преодолевающим его пpaвилoм наказания за совершенное преступление - правилом, по которому возмездие должно строго соответствовать нанесенному ущербу [1]. В современных нормативных исследованиях талион нередко трактуется более широко - как правило равного воздаяния, что исторически некорректно, но в теоретическом анализе допустимо для обобщенного представления особого типа регуляции взаимоотношений между людьми. Именно в таком контексте понятно принятое мнение, что с развитием и обогащением социальных отношений талион вытесняется на периферию человеческих связей другой, более утонченной нормативной формой - золотым правилом, появление которого знаменует оформление морали, или нравственности в современном смысле этого слова [2]. Талион таким образом, рассматривается как доморальная форма социальной регуляции; хотя если брать талион в указанном строгом значении, то исторически он оказывается предшествующим не столько нравственности, сколько праву, институционализированному закону [3].

Однако, как показывает опыт, с развитием нравственности поступки по логике талиона не только, сохраняются, но и продолжают составлять важную часть поведения цивилизованного, в том числе современного, человека, и отнюдь не только в форме "пережитка" (хотя норой и не без этого). В живом моральном сознании талион и золотое правило могут различаться; но нередко они и не различаются, и отнюдь не только из-за недостатка гуманитарной образованности или моральной нечуткости В действительности в современной нормативной культуре и талион, и золотое правило, в том числе в своей более развитой и содержательно определенной форме заповеди любви функционируют в различных взаимонакладывающихся императивно-ценностных контекстах. Талион вопреки осуществленной этико-философской и морализирующей критике то и дело оказывается востребованным в практических отношениях людей как насущный регулятивный, конфликто-разрешающий и сдерживающий избыточную, деструктивную агрессивность инструмент. Наоборот, доверчивость к существующим этическим рационализациям, в которых золотое правило и талион оказались разделенными по принципу моральное - внеморальное, обезоруживает человека, заботящегося о нравственной определенности своих решений, и загоняет его тем самым в этический тупик. Совмещениям правил способствует и их формальная близость, обусловленная тем, что золотое правило исторически (как было отмечено) и нормативно-логически (как будет показано) вырастает на базе талиона - в его прогрессирующем нормативном перетолковании. Но совмещения правил чреваты и их неправомерным смешением.

Критический разбор сопряженных и пересекающихся контекстов талиона и золотого правила позволяет переосмыслить эти регулятивные формулы и переоценить их действительное место в современной нормативной культуре.

В данной статье я развиваю существенно иной взгляд на талион и золотое правило по сравнению с тем, что был предложен мною в статье "Золотое правило" [4], хотя уже в анализе девиаций и вариацийзолотого правила, предпринятом в той статье, можно было проследить текучесть имеющихся различных интерпретаций золотого правила. Здесь в порядке реконцептуализации талиона и золотого правила и при намеренном использовании некоторого иллюстративного материала из той статьи, я намерен показать, что: а) этическое содержание талиона и золотого правила может быть уточнено и специфицировано при условии расширения их нормативного контекста; б) в частности. при условии их более определенного соотнесения с христианской заповедью любви; в) золотое правило представляет собой обобщение как талиона, так и ветхозаветной заповеди любви к ближнему, г) талион и в своей изначальной форме может рассматриваться не только как непосредственно предшествующий нравственности, но и как по существу нравственный регулятив; д) талион или "пост-" и "пара-талионныс" императивные формы продолжают играть важную и незаменимую позитивную роль и на высоких ступенях ее развития.

Формулы правил и модальность действий

Различия между правилом талиона и золотым правилом несомненны. Однако выделяемые в литературе различия между ними в действительности относятся к разным уровням - порой не только к правилам, но и к предполагаемым личностным качествам индивидов, включенных в пространство действенности этих правил, а также к характеристике социальных отношений, которые в этих правилах отражаются или которые ими обеспечиваются. В настоящем рассмотрении я сосредоточусь лишь на характеристиках талиона и золотого правила как именно требований, однако взятых в более широких нормативных контекстах. При этом я полагаю, что нет однозначного соответствия между правилом (талионом или золотым правилом) и качествами личности или уровнем нравственного развития личности, которая к нему прибегает, так же, как и характеристиками социума, в котором оно оказывается задействованным.

Принято считать, что золотое правило существует в двух формах - негативной ("Не делай другим того, чего себе не желаешь") и позитивной ("Поступай по отношению к другим так, как ты желал бы, чтобы другие поступали по отношению к тебе"). А.А. Гусейнов, посвятивший различию формулировок золотого правила несколько страниц, указывает на Г. Функе как, возможно, единственного исследователя, который не видел различия между негативной и позитивной формулировками золотого правила. Большинство же исследователей (например, X. Томасиус, Г. Рейнер) не просто фиксируют существование различных формулировок, но и усматривают в этом различии отражение разных сторон нравственности, шире социально-нормативной регуляции поведения. Негативная формулировка ассоциируется с правом, автономией личности, позитивная - с универсальной нравственностью, уважением и почтением к другой личности [5]. Принципиальную с этической точки зрения классификацию предложил B.C. Соловьев. Не прибегая к термину "золотое правило", он рассматривал обе формулировки как отдельные выражения (разные стороны) принципа альтруизма; при этом в отрицательной формулировке он видел правило справедливости, а в положительной - правило милосердия [6]. Зафиксируем эти дистинкции.

Также принято считать, что существенным отличием золотого правила (именно в его позитивной формулировке) от талиона является то, что золотое правило апеллирует к чувству и намерению человека; талион как будто апеллирует к сложившейся ситуации, к действию, совершенному другим. Золотое правило предполагает, таким образом, инициативное действие, т.е. оно определяет, как (и с чем) следует вступать в отношение с другим. Талион же предполагает ответное, или реактивноедействие, т.е. он указывает, как следует поступать в отношениях, заданных другими. Если принять точку зрения, что талионом и золотым правилом конституируются различные нормативные системы [7], а исторически так оно и было, то здесь возникает существенный вопрос; как истолковать такую их разноориентированность? Как так получается, что в одном случае приоритет отдается реактивному действию, а в другом - инициативному?

Можно допустить, что для нормативно-ценностной системы, основанной на талионе, как исторически ранней, инициативное действие было безразлично. Но как объяснить невнимание к реактивному действию в нормативно-ценностной системе, основанной на золотом правиле, - системе, которая вполне обоснованно квалифицируется как нравственная?

Недоразумения здесь неизбежны. Но они преодолимы при условии изменения рамки рассмотрения. Что касается талиона, его исключительная сориентированность на реактивное действие может указывать либо на то, что мы не обладаем всей полнотой информации об этой системе, либо на то, что это правило не является парадигмальным для соответствующей нормативной системы. Само по себе первое предположение маловероятно. Имеется довольно много достоверных описаний нравов и обычаев различных народов на родовой и позднеродовой стадиях развития; этот материал представляется практически исчерпывающим для реконструкции нормативного и нравственного (т.е. относящегося к нравам) контекста талиона. Достаточным может считаться и Пятикнижие, в котором "этика талиона" представлена пусть и не как преобладающая, но, тем не менее, как существенная для Моисеевой этики.

Второе предположение требует разъяснения. В описаниях талиона и рассуждениях о нем по умолчанию как бы принимается, что талион является всеохватывающим правилом на определенной стадии развития социальной регуляции поведения и нормативного сознания. Талион действительно был приоритетным правилом на ранних стадиях развития позднеродового и раннеисторического общества, поскольку представлял собой наиболее важный механизм ограничения индивидуального произвола, в частности обуздания мстительности выходящего из варварства человека. Однако он не мог быть всеохватывающим или даже доминирующим правилом, если допустить, что отношения с чужими не сводились только к отношениям вражды, но включали и торговые, союзнические отношения, отношения гостеприимства и т.д. Судя по Пятикнижию и гомеровскому эпосу, талион был правилом, которое регулировало отношения не только между чужими как представителями различных племен, но и отношения между представителями разных родов. На основании историко-этнографического материала следует уточнить: между представителями конкурирующих родов одной половины внутри экзогамной социальной организации; что в более поздние эпохи сохранилось в отношениях между отдельными, как правило, соседствующими семьями-кланами. Как в отношениях с чужими, так и в отношениях с соседями талион не только был призван восстанавливать равенство, но и оберегать эти позитивные отношения сотрудничества (партнерства), союзничества, гостеприимства и т.д. Особое внимание уделялось ограничению возмездного действия, поскольку именно в чувстве мести как чувстве, обусловленном конкретными обстоятельствами, а именно, преступлением или оскорблением, совершенным конкретным другим, индивид оказывался как бы ничем не ограниченным. Все остальные, так сказать, "позитивные" действия с большей или меньшей строгостью регулировались разнообразными обычаями.