Актуализация моделей современного ислама в структурах социального дискурса

       Т.о. стремительное возрастание роли ислама во всем мире сопровождается с не менее стремительной эскалацией исламофобии на Западе. При этом весьма влиятельные сегменты политического класса России начали подражать западной исламофобии. Не встретив серьезного сопротивления по мере своего нарастания, это подражание вылилось с 2004г. в настоящую истерию.

       В своих ключевых чертах сегодня  можно выделить три разновидности исламофобии: 1. антиисламское единомыслие большинства российских СМИ и публичных политиков;

2. академическая  исламофобия; 

3. экспертная  исламобоязнь политтехнологов. 

       Об исламе сейчас много пишут,  говорят, размышляют по самым  различным поводам и причинам. И не только те, кто делает это по роду своих основных занятий (историки, философы, мусульманское духовенство). В последнее время явно возрос интерес со стороны журналистов, политиков, спецслужб. Этот интерес обусловлен тем, что после распада СССР усилилось влияние на мусульманское население России со стороны исламских государств (Турции, Ирана, Иордании и др.), а также исламского фундаментализма и модернизма. Но настоящий разгул антимусульманской политики большинства СМИ, в которых использовались самые несдержанные и оскорбительные характеристики, начался после событий 11 сентября 2001г., а затем бесланской трагедии в России. Сама постановка такого популярного ныне вопроса, как «в чем опасность исламизма?», как раз и демонстрирует отношение к религии мусульман, как к противнику.

       Поразительна цепкость антиисламского единомыслия. Так, следуя своему антикоммунистическому синдрому, Маргарет Тэтчер в 2002г. назвала исламизм «новым большевизмом». Иные авторы соотносят исламизм с фашизмом, как это сделал американский исследователь Даниэль Пайпс. В этом же ряду стоят распространенные на Западе мнения о схожести исламизма с нацизмом.

       В самой России большинство  информационных каналов, включая  государственные,  также стали  частью антиисламского фронта. (Например, предложенный Владимиром Познером тезис о необходимости ужесточить подход к исламистам, вообще к мусульманам, живущим в Европе, в частности). Т.о., антимусульманская информационная политика превратилась в важнейший пункт повестки дня российской правящей верхушки: политических кланов, бизнес-групп и медиа-корпораций, продвигающих откровенно антиисламскую политику в нашей стране. При этом любая попытка по сдерживанию антимусульманских кампаний так же, как различные промусульманские настроения, преподносятся ими как «ваххабитская угроза» или попустительство терроризму.

       В академических кругах ислам  рассматривается как противник,  вследствие чего основной тезис  сводится к «прямой линии», якобы  соединяющей Коран и Сунну  с терроризмом. Согласно данному толкованию, зло было заложено в самом акте исламского творения. Тем самым выдвигается априорная связь между Кораном и самопроизвольной радикализацией исламского мира. Так формируется тезис о мусульманском духе, навязывающем свою «террористическую и деспотическую логику» «гуманному» Западу и «беззащитной» демократии. Подобное «исламоведение» представляет собой наиболее ярко выраженную часть антимусульманского академического единомыслия, направленного на закрепление в обществе исламофобского дискурса. [№4].

       Подобные описания не ведут  к пониманию. Гораздо чаще к  ним прибегают для оценки и  толкования. Такой портрет Ислама  крайне схематичен, лишен феноменологической  многомерности. Из рассмотрения  исключаются важнейшие параметры развития – альтернативы, поворотные моменты, феноменологические проявления, пограничные моменты. Они подменяются заданностью, навешиванием ярлыков, телеологией.

       Т.о., как ваххабизм – наиболее радикальное направление ислама, так и отрицание ислама – исламофобия обнаруживают одну и ту же тенденцию, а именно, эссенциализацию исламского дискурса. Ваххабизм не является единым направлением, а существует как множество различных толкований. Предельными интерпретациями ваххабизма являются дискурсы «включения» и «исключения». Ваххабизм как строий ортодоксальный ислам, предписывающий единый закон для всех мусульман, исключает мусульманское сообщество из других сообществ, делает его специфическим. Однако исключительность исламского сообщества предполагает его «эталонность», образцовость для «других».

       Эти «другие» («неверные») должны  быть включены в исламский  мир или уничтожены. Следовательно,  включающий ваххабизм предписывает  «борьбу с неверными» и «священную  войну». Ваххабизм как исключительность  ислама оказывается включением всего мира в ислам, он становится абсолютным принципом существования мира, его сущностью.

       Эссенциализация исламского дискурса  превращает его в идеологию  нетерпимости, с позиции которой  исламское сообщество обозначает  свою исключительность только посредством конфликта.

       Дискурс исламофобии оказывается  зеркальным отражением ваххабизма  как дискурса исключительности, поскольку он также наделяет ислам сущностью, враждебной «христианской цивилизации». Проявления ваххабизма истолковываются с этой позиции как столкновение цивилизаций, т.е. с позиции конфликта. Поскольку как радикальный ислам, так и исламофобия являются вариантами одного и того же языка, «столкновение цивилизаций» есть не что иное, как идеологическая борьба или борьба за власть. В этой ситуации религиозный дискурс исчезает, а вместе с ним перестает существовать и религиозное сообщество, обнаруживаются политические интересы. Религиозные различия становятся политическим ресурсом. Они освобождаются от каких-либо религиозных смыслов, становятся пустыми местами. Именно в этих пустых местах и актуализируется язык конфликта. Т.о., религиозные различия – это пустые места, которые наполняются политическими, социальными, экономическими смыслами, но только не религиозными.

       Т.о. снимается проблема межконфессиональных  конфликтов. Однако это становится возможным за счет постановки нового вопроса, касающегося уже не религиозного, а политического дискурса.    

Глава 2. Современные российские мусульмане: проблема религиозного выбора 

§1. Специфика «новообращенных» мусульман

     Ислам — не только вероисповедание как таковое, но и особый образ жизни и мышления. Мусульманские каноны регламентируют самые различные стороны быта, существенно влияют на особенности психологии приверженцев ислама. Ислам формирует повседневные навыки поведения, бытовые привычки (омовение, регулярную молитву, месячный пост). Все это становится практически условными рефлексами, входящими в плоть и кровь не только правоверного мусульманина, но и его родственников, не считающих себя верующими. Именно такой "бытовой" ислам наиболее устойчив. Мусульманин может легко освободиться от исламской идеологии и религиозного сознания под влиянием образования, жизненного опыта, изменения условий социальной среды или каких-либо иных причин, но бороться с привычками не так-то просто. Чаще всего «вера» мусульманина проявляется в следовании будничным предписаниям ислама, его обыденным регламентациям, в исполнении ставших привычными ритуальных действий, совершаемых без малейшей религиозной экзальтации. Это вызвано тем, что, еще будучи детьми, мусульмане вполне успешно приобщаются к религиозным традициям ислама, овладевают «азами» своего вероучения в процессе первичной социализации, т.е. в семье и через взаимодействие с ближайшим социальным окружением. Кроме того, среди верующих мусульман сильна тенденция выдавать исповедание ислама за признак национальной принадлежности, а мусульманские праздники и обряды — за национальные обычаи и традиции. Однако мусульманство отличается местными особенностями и зачастую далеко от норм классического ислама. Каждый народ в регионах распространения ислама в течение веков приспосабливал новую религию к сложившимся традициям, к существующим отношениям, в результате возникали местные формы проявления ислама. Так, например, традиции и ритуалы в Поволжье отличаются от аналогичных форм на Северном Кавказе. По количеству последователей ислам в России занимает второе место после православия и распространен среди значительной части верующих на Северном Кавказе, в Татарской, Башкирской, Удмуртской, Чувашской и Марийской республиках, Ульяновской, Куйбышевской, Астраханской, Горьковской, Свердловской областях, Пермском крае, а также Москве, Санкт-Петербурге и ряде городов Сибири.

       Религиозное мировоззрение существенной части верующих, относящих себя к исламу, так же, как и в других конфессиональных группах, отличается крайней противоречивостью. Далеко не все из них разделяют даже базовые вероучительные положения своей религии, а многие принимают идеи, несовместимые с ней. Н-р, только 63,2% мусульман верят в загробную жизнь, в конец света – 43,3%, существование нечистой силы признают лишь 42,9% приверженцев ислама, тогда как в гадание и в астрологию из них верят 19%,  в телепатию и экстрасенсов – 20%, в переселение душ – 24,7%. Т.о. высокая религиозная активность и мировоззренческая целостность присущи незначительной части верующих. [№6, с. 50-51].

       Как отмечают исследователи, все больше и больше людей приходит в ислам. [№5]. Новообратившиеся пишут книги, дают интервью, организуются в сообщества. Оказалось, что ислам принимают народы, исконно не исповедовавшие ислам. Удивительно то, что в разных странах женщины, относящиеся к разным этническим группам, принимают ислам по одним и тем же причинам. В основном выделяются две причины принятия ислама или, вернее, две группы женщин. Это 1)те, кто принял ислам, выйдя замуж за мусульманина, и 2)те, кто принял его из-за увиденных противоречий в христианском вероучении, те, кто самостоятельно пришел к вере в Единого Бога, бестелесного и всемогущего.

       Между тем, среди первых есть те, в жизни которых после принятия ислама мало что изменилось, потому что произнесенная шахада так и осталась просто формулой, «превратившей» их в мусульман. «Всплеск новой веры» может привести к «начальной точке», а может и вовсе увести в противоположную от ислама сторону.

       Так, например, достаточно велико  количество девушек, пришедших в ислам «ради любимого». Некоторые эксперты заносят их в число новообратившихся сотнями и даже тысячами. Однако такая статистика не всегда уместна, т.к. среди них есть воспринимающие ислам как набор бессмысленных ритуалов, когда-то придуманных предками будущего мужа и столь трепетно оберегаемых им сегодня. Такие невесты, иногда впадают в заинтересованность национальными обычаями жениха и любопытствуют насчет традиций. Однако принятие ими ислама ограничивается прогулкой в мечеть для проведения «традиционного арабского (турецкого, татарского и т.п.) обряда бракосочетания», после чего сказанная шахада благополучно вылетает из головы. Кроме семейного статуса, в жизни этих женщин не меняется ровным счетом ничего. Разговоры о совершении намаза или хиджабе вызывают у них недоумение, поскольку муж – пример «настоящего мусульманина» - не молится, а хиджаб он называет средневековым предрассудком. Если же жена задает вопросы, это не всегда радует супруга, который обычно выдает за истину то, что ему удобно. Например, не совершающие намаз мусульмане весьма просто объясняют возлюбленным причины, по которым тем не следует торопиться с соблюдением всех исламских предписаний. По их словам, произнесенная шахада уже есть «гарантия попадания в Рай»: как бы ты ни жил, что бы ты ни делал, ты мусульманин - и это главное. Ибо Аллах обещал в Коране, что все мусульмане будут в раю. Таким образом, они «освобождают» себя и жен от обязанности совершения намаза и других «утомительных» процедур, желая наслаждаться жизнью «здесь и сейчас». Выдвигаются серьезные теории о том, что Ислам не запрещает получать удовольствие в этой жизни и даже поощряет, в то время как для молитвы нужно время, усердие, силы, знания… Все это будет позже - когда Аллах того пожелает.

       Подобные теории строятся на  одном, заведомо ложном постулате: будто намазы нужны всевышнему. На самом же деле, это люди нуждаются в том, чтобы поклоняться ему. Принимая ислам, они принимают не абстрактную концепцию, но конкретные обязательства, испытывая потребность совершенствовать свою веру и характер. Никакие «гарантии» не существуют отдельно от воли всевышнего, и если он пожелал, чтобы мы стали мусульманами, он так же может лишить нас этой милости. Напоминание об этом должно следовать незамедлительно, как только мы слышим рассуждения, что мусульманам обещан рай «независимо от их поступков» - якобы за сам факт их мусульманства.

       Среди новообратившихся есть  и те, кто, искренне уверовав, оказался в условиях временной изоляции от исламской общины. Определенная их часть, несмотря ни на какие трудности, старается самостоятельно получить все необходимые навыки, другие же останавливаются и ждут «перемен». Ожидание затягивается. Из всей почерпнутой об Исламе информации особенно запоминается то обстоятельство, что для «новичков» здесь разрешены некоторые послабления, понимаемые ими по-своему. Получается, носить платок девушка должна, когда «будет к этому готова», а совершать намаз следует, когда мусульманин или мусульманка «окончательно научатся». В итоге же – спешить оказывается некуда, и такой неторопливости находится масса объяснений. Эти мусульмане убеждены, что Коран учатся читать те, «у кого полно свободного времени». А мечеть для тех, кто «умеет все правильно делать, потому что совсем неопытных там просто засмеют». Если посоветовать таким новым мусульманам обратиться к каким-либо источникам, чтобы получить сведения о намазе, то у них непременно найдутся отговорки.

       Все это, конечно, не означает, что такие новообратившиеся мусульмане не хотят совершать намаз. Их желание «подавлено» страхами, вызванными убежденностью в том, что, как только они встанут на намаз, «обратной дороги не будет», и от чрезмерной требовательности к себе так и не выполняют те или иные предписания. Им кажется, что совершающий намаз мусульманин «идеален» в своей вере, в то время как они сами пока не настолько «чисты», чтобы предстать перед всевышним. Отчасти это вызвано активной идеализацией последователей ислама, чему способствует и первоначальное восторженное отношение к обретенной вере, и усердие братьев-сестер, живописующих о достоинствах уммы и замалчивающих проблемы и недостатки. Со временем же мусульманин учится принимать объективную реальность.

       Многие новообратившиеся, вдоволь порадовавшись приобретению себя в исламе, также оказываются в некотором вакууме. К ним уже не тот интерес, не таким безоблачным кажется будущее и не такими совершенными единоверцы, не смотря на то, что сами они вроде бы «все делают правильно». Ощущение, что скоро жизнь, благодаря принятию ислама, приобретет беззаботно-ласковый оттенок, притупляется. Появляются проблемы и трудности, которые почему-то не исчезают от чтения молитв, халяльной колбасы и правильно завязанного платка. Этот период каждый новообратившийся переживает по-своему. Особую роль начинают играть привычки прошлого и сложившееся окружение. Именно в этой почве пустивший корни мусульманин ищет пищу для размышления. От того, какую точку опоры он выберет, зависит его следующий шаг. Здесь следует вспомнить, что принятие ислама никогда не являлось личной заслугой человека, точно так же, как и правильное решение не является лишь достижением ума, а приобретается по воле всевышнего и с его помощью. Исходя из этого, при каждом сомнении или дискомфорте, в депрессии или раздумьях мусульманин в самую первую очередь должен обратиться к своему создателю. Но этот шаг дается некоторым новым мусульманам с большим трудом. Намаз за намазом словно уходит из-под ног и ложится грузом на совесть мусульманина, тяжелея день ото дня. Откладывая молитву до того времени, когда придет раскаяние, - а придет оно, думается, «само по себе», когда-нибудь, - мусульманин погружается в пучину беспокойства, от которого пытается отвлечься, уходя с головой в работу или в рассуждения, ведущие к смятению в вере. Так, уже имея немалый багаж знаний, он может пуститься в рассуждения о дозволенности пропускать намаз в его личной конкретной ситуации. В книгах мусульманских ученых он находит «недостатки» и «неточности», за исправление которых берется, по сути, для того, чтобы оправдать свои долги перед всевышним. В конце концов, он вступает в споры, чтобы убедить себя в «безграмотности других» и удостовериться в своей «особой миссии», статус которой позволяет отбросить некоторые «формальные условности религии» вроде намаза или поста. И чем дальше он уходит, тем туманнее становится перспектива его возвращения, несмотря на абсолютную уверенность в том, что намаз «никуда не денется». А между тем, каждый день, каждую минуту, по милости всевышнего, ему дается шанс – вернуться к соблюдению исламских предписаний. Благочестивые мусульмане, время от времени встречающиеся ему в жизни, вызывают у него чувство стыда, которое он пытается загнать в угол. Но рано или поздно ему придется либо покорно последовать за своими заблуждениями, либо собраться с силами и сделать новый шаг – провести смелый, непредвзятый и честный анализ своего состояния, без отговорок и оправданий. И это будет решение волевого человека, обязанного помнить, что он бессилен перед всевышним, но способен преодолеть любое испытание с его помощью, в которой, не смотря ни на что, так нуждается. [№5].