Иран и афганский кризис

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 28 Апреля 2013 в 14:01, реферат

Краткое описание

Рост влияния идей иранской революции на политическую актив­ность сторонников ислама в мусульманском мире широко проявляется и в наши дни. Он порожден многими социально-экономическими и идеологическими причинами развития народов Азии в 80–90-е годы. Вероятно, можно сог­ласиться с мнением тех специалистов, которые считают, что т.н. процесс исламского возрождения получил мощное материальное подкре­пление в результате «нефтяного бума» в начале 70-х годов. Окончательно т.н. процесс возрождения ислама сформировался после прихода к власти в Иране аятоллы Хомейни и разгрома левых секуляристских сил в этой стра­не в начале 80-х годов. Все это сопровождалось активным ростом со­циальной дифференциации среди населения нефтедобывающих государств.

Прикрепленные файлы: 1 файл

АФГАНСКАЯ ВОЙНА.docx

— 100.09 Кб (Скачать документ)

К правительству НДПА в Кабуле были лояльны те социальные слои, которые  так или иначе, были вовлечены  в интенсивные процессы модернизации. Это в первую очередь имело  отношение к аппарату государственного управления, армии, системе безопасности, населению крупнейших городов страны. Аппарат государственного управления в условиях специфики процессов  модернизации, проводимой НДПА при  поддержке СССР, а также в связи  с многолетней войной в стране, стал своего рода доминирующей силой  в афганском обществе. В этом заключалась  одновременно как сила, так и слабость сторонников светской модернизации в Афганистане. Концентрированная  мощь государственной системы позволяла  относительно успешно противостоять  попыткам моджахедов вернуть страну к исходному патриархальному  состоянию. В то же время, внутренние ресурсы Афганистана не позволяли  поддерживать мощь государственной  системы в существовавшем на тот  момент состоянии без поддержки  со стороны СССР. Соответственно, судьба процессов модернизации и связанных  с ней слоев афганского общества, равно как и судьба правительства  Наджибуллы, зависели исключительно от развития ситуации в Советском Союзе.

Организации афганских моджахедов были заметно менее организованы, нежели афганская государственная  система управления, созданная при  поддержке СССР за годы советского присутствия. Самостоятельно формирования моджахедов не могли добиться успеха в борьбе против правительства Наджибуллы. Это наглядно продемонстрировала неудача штурма отрядами Пешаварского альянса южного города Джелалабада сразу после вывода советских войск в 1989 году. Штурм укрепленных городов, которые в основном и контролировало правительство Наджибуллы, полупартизанскими нерегулярными отрядами моджахедов не мог иметь успех без наличия тяжелых вооружений и войсковой организации. Стабильность власти режима Наджибуллы зависела от его способности поддерживать коммуникации между контролируемыми правительством городами. Пока кабульское правительство имело достаточно ресурсов, прежде всего не военных, а материальных, поступающих из СССР, оно уверенно контролировало положение в стране. В этих условиях ключевое положение для стабильности режима в Кабуле имели северные провинции Афганистана, расположенные к северу от горного хребта Гиндукуш.

На севере Афганистана проходила  стратегически важная для снабжения  остальной страны дорога от города Хайратон на советско-афганской границе через город Мазари-Шариф, перевал Саланг к столице страны Кабулу. Далее уже кабульское правительство обеспечивало снабжение городов на юге и западе, Джелалабада, Герата и Кандагара. Стабильность на Севере страны поддерживали преимущественно национальные формирования.

Именно необходимость поддержания  стабильности в этом стратегически  важном регионе страны вынудила правительство  в Кабуле допустить возможность  усиления позиций национальных меньшинств. В первую очередь это касалось узбекской общины, лидером которой  был командир 53 “узбекской” дивизии  правительственной армии Афганистана  генерал Дустум, а также общины афганских исмаилитов, возглавляемой Надери.

Правительство в Кабуле, в котором  доминировали представители пуштунской элиты, пошло на это непопулярное среди этнических пуштунов решение ради сохранения стабильности системы в целом. В результате выборов в апреле 1988 года в Народную Джиргу (нижнюю палату Национального Совета - законодательного органа Демократическойи Республики Афганистан) было избрано 184 депутата (из них 9.9 % узбеков), а в Сенат - 115 (из них - 9% узбеков).

Уже в июне 1988 года на первой сессии вновь избранного Национального  Совета депутаты-узбеки требовали включения  в состав правительства Афганистана  своих представителей. Возросшее  политическое влияние узбекской  общины объективно отражало ту роль, которую  она играла в обеспечении стабильности прокоммунистического режима в Кабуле. Во многом, это было связано с  необходимостью нейтрализации на севере страны активности этнических хазарейцев, среди которых доминирующее положение занимала проиранская Партия исламского единства Афганистана (ПИЕА), а также североафганских таджиков, многие из которых были лояльны Исламскому обществу Афганистана (ИОА) во главе с таджиками Раббани и Масудом.

Отряды проиранской ПИЕА контролировали горный Хазарджат в центре страны, однако, в активных боевых действиях не участвовали, занимая до 1992 года выжидательную позицию. Это во многом соответствовало в целом сдержанной позиции официального Тегерана по отношению к событиям в Афганистане. Формирования ИОА концентрировались в Панджшерской долине, имевшей прямой выход на перевал Саланг. В ходе всей войны именно отряды ИОА во главе с влиятельным полевым командиром Ахмад Шах Масудом постоянно оказывали давление на перевал Саланг через Панджшер, угрожая прервать коммуникации Кабула с Советским Союзом.Во многом, современная ситуация, сложившаяся в конце девяностых годов в Северном Афганистане была обусловлена именно событиями, происходившими в этом регионе в период между выводом советских войск из Афганистана в 1989 году и падением режима Наджибуллы в 1992 году.

Пока советское присутствие  в Афганистане носило полномасштабный  характер, существовала относительная  системная целостность интересов  управляющей системы афганского общества, представленной НДПА и частью провинциальной элиты. Интересы локальных  политических, этнических и социальных групп носили частный характер по сравнению с глобальными задачами модернизации жизнедеятельности афганского общества и геополитическими целями советского присутствия в этой стране.

1.2 Вооружение правительственных  войск. Причины неудач переговорного  процесса между оппозицией и  правительством

В то же время, армия правительства  Наджибуллы весной 1992 года располагала значительным количеством военной техники и запасами вооружений. На 1 апреля 1992 года на территории Афганистана находилось 30 пусковых установок Оперативно-Тактических и Тактических Ракет, 930 танков (Т-54-55, Т-62, ПТ-76), 550 БМП-1, 250 БРМД, 1100 БТР, свыше 1000 орудий буксируемой артиллерии калибров 76, 85, 100, 122, 130 и 152 мм, 185 Реактивных Систем Залпового Огня (122,140 и 220 мм.), более 1000 минометов (82, 107 и 120 мм.), безоткатные орудия (73 и 82 мм.), свыше 60 орудий ЗА (23,37,57,85, 100 мм.). В составе авиации находились 30 МиГ-23, 80 Су-17 и Су-20 и Су-22, 12 Су-25, 80 Миг-21, 24 Л-39, 24 Л-29, 12 АН-12, Ан-24, 15 Ан-26, 6 Ан-32, Ил-18, 12 Ан-2, 15 Як-11 и Як-18, 30 Ми-24, 25 Ми-8, 35 Ми-17.

Все это обеспечивало колоссальное военное преимущество над силами оппозиции. Кроме того, правительство  пользовалось определенной поддержкой части городского населения, вовлеченного в процессы модернизации. Следовательно, изначально у правительства Демократической  Республики Афганистан были на руках  серьезные козыри, которые могли  бы помочь при возможном проведении ставших весной 1992 года актуальными  переговоров с политическими  организациями моджахедов из Пешаварского альянса.

Вопрос о необходимости таких  переговоров стал для правительства  Наджибуллы неизбежен после окончательного распада СССР в конце 1991 года. В Кабуле наверняка отдавали себе отчет в необходимости серьезных уступок своим политическим оппонентам. Однако, очевидно, намеревались выторговать наиболее оптимальные условия. Для этого правительство Наджибуллы располагало в качестве аргумента достаточной военной мощью. К тому же, неоднородность оппозиции оставляла возможность для политического маневра. Пока оставалось неясным, какую форму могла бы принять предстоящая неизбежная смена власти, и кто из организаций моджахедов окажется лидером на финише, у правительства Наджибуллы были шансы на успешное для себя проведение переговоров. От развития ситуации в Кабуле и от позиции влиятельных политиков кабульского режима напрямую зависело, кто получит в качестве наследства огромные военные ресурсы правительственной армии. А это, в свою очередь, предопределило бы доминирование такой организации в послевоенном Афганистане. То есть, шансы НДПА на “почетную капитуляцию” были весьма высоки.

Характерной особенностью ситуации в  Афганистане в 1991-1992 годах было наличие  значительного числа политических и военных организаций, как национального  всеафганского, так и местного характера, каждая из которых стремилась реализовать свои интересы в новых условиях. Гегемония в движении моджахедов Исламской партии Афганистана Гульбеддина Хекматиара носила во многом номинальный характер и напрямую зависела от масштабов военной и материальной помощи со стороны Пакистана. Именно благодаря особым отношениям с Пакистаном организация Хекматиара могла обеспечивать лояльность значительного большинства местных полевых командиров моджахедов.

Это позволяло Хекматиару опираться на формальную лояльность местных полевых командиров, однако сильно мешало в концентрации усилий местных ополчений для решения стратегических задач. “Слабость племенных ополчений пуштунов заключалась в том, что из-за своих хозяйственных интересов и родственных отношений они были привязаны к местам своего расселения и вряд ли могли быть с успехом использованы в широком масштабе в других районах боевых действий”.  К тому же, лояльность многочисленных местных отрядов была переменчива. Это лишний раз подтверждает значительное количество моджахедов, переходивших на сторону официального Кабула и обратно в ходе компаний по национальному примирению.

Кроме того, с доминированием Хекматиара не могли согласиться другие влиятельные политические организации моджахедов. Среди организаций Пешаварского альянса выделялось Исламское Общество Афганистана (ИОА) во главе с Раббани. Собственную позицию на перспективы Афганистана имели шиитские организации, опиравшиеся на поддержку Ирана. Самой крупной из них была Партия Исламского Единства Афганистана (ПИЕА) во главе с Мазари. Отсутствие единства интересов в оппозиции стало еще более заметно после ухода советских войск. А перспективы вполне возможной победы только усилили противоречия между различными политическими организациями моджахедов.

Правительство Наджибуллы намеревалось вести переговорный процесс с оппозицией на равных. Контролируя все крупные города Афганистана, располагая хорошо вооруженной и организованной армией, системой государственного управления, кабульский режим был в принципе готов пойти на компромисс с оппозицией. Фактически, правительство в Кабуле всегда располагало возможностью вернуться, например, к так называемому “римскому плану” урегулирования афганского конфликта. “Римский план” был выдвинут в 80-е годы бывшим королем Мухаммад Захир-шахом, проживающим в Риме и предусматривал созыв всеафганской ассамблеи Лоя Джирга, традиционного форума, некогда использовавшегося пуштунскими племенами, а позднее вошедшего в качестве своеобразного надпарламентского органа в структуру конституционного устройства Афганистана. Согласно плану, Лоя Джирга должна была сформировать правительство Афганистана.  Следовательно, сам факт переговорного процесса в рамках Лоя Джирги между сторонниками НДПА и организациями моджахедов позволил бы прийти к определенному компромиссу во внутриафганском урегулировании.

Подобный вариант в той тупиковой  внутриполитической ситуации, которая  сложилась к весне 1992 года в Афганистане, мог бы стать реальной возможностью сохранить единство афганского государства  и выйти из состояния гражданского конфликта с минимальными издержками. Однако объективно в условиях Афганистана  в 1992 году это все же являлось политической утопией. Слишком глубоки были системные  противоречия между противоборствующими  сторонами. К тому же, одна из сторон имела все основания считать  себя победителем в гражданской  войне. Особенно после распада СССР, главного действующего лица на афганской  политической сцене в восьмидесятые  годы. Естественно, что для лидеров  моджахедов не могло быть и речи о сотрудничестве с режимом в  Кабуле, скомпрометированном сотрудничеством  с Советским Союзом.

Именно ожесточение гражданской  войны, присутствие советских войск  и масштабы вмешательства в систему  организации традиционного афганского общества привели к формированию устойчивых идеологических стереотипов. Моджахеды в самом общем смысле вели борьбу за традиционные ценности афганского общества, включая в их число и исламские, против попыток  их глобального изменения, предпринимавшихся сторонниками НДПА при поддержке Советского Союза. Так как глобальные изменения традиционного афганского общества в годы советского присутствия и правления НДПА проходили в рамках процессов модернизации, следовательно, традиционные и исламские ценности находились в этой стране в прямой конфронтации с самим процессом модернизации. Соответственно, победа моджахедов означала неизбежный крах идей, результатов и достижений модернизации в Афганистане.

Кроме того, за годы гражданской войны  и войны против советского присутствия  система осуществления государственной  власти также подверглась глубокой модернизации. Ее усиление было неизбежным в силу необходимости координации  процессов модернизации и управления страной в условиях военного конфликта. К тому же, общая ориентация на советский  опыт управления в критических ситуациях  делало неизбежным усиления роли системы  государственного управления в Демократической  Республике Афганистан. Это привело  к тому, что институты централизованного  афганского государства, функционировавшие  в Кабуле во времена правления  там прокоммунистического режима, во внутриафганском конфликте идей вызывали неприятие, равно как и проводившиеся им процессы модернизации традиционного общества.

Вполне возможное поражение  НДПА, ставшее очевидным после  распада СССР, несомненно, привело  бы к разрушению достигнутых результатов  модернизации, имея в виду, в том  числе, и основные институты государственной  власти. То есть, современное состояние  дезорганизации государства и общества в Афганистане в конце девяностых годов является прямым следствием противоречия между стремлением части афганской элиты в лице сторонников НДПА к модернизации и нежеланием значительной части общества поступиться традиционными ценностями и традиционным образом жизни. Победив в гражданской войне, после 1992 года моджахеды разрушили практически все достижения модернизации, включая в их число и структуры системы государственного управления.

Общественно-политическая обстановка в Афганистане перед падением режима Наджибуллы в Кабуле характеризовалась дальнейшей усилением интересов различных военно-политических организаций, усиливших свои позиции в ходе войны и входивших в состав противоборствующих группировок, в первую очередь, Пешаварского альянса и правительства Наджибуллы. Проблема Афганистана заключалась в том, что среди оппозиции правительству Наджибуллы не оказалось политической силы, способной предъявить единоличные права на политическую власть и в той или иной форме обеспечить преемственность государственного строительства. Напротив, организации моджахедов фактически выступили против модернизации и тесно связанных с ней государственных институтов.

Информация о работе Иран и афганский кризис