Творчество поэтов-декабристов

Между тем в 1823 году он был  принят И.И. Пущиным в Северное общество. Здесь Рылеев участвует в обсуждении сроков восстания, принципов нового правительства и новой государственной системы; в его квартире происходит совещание об условиях соединения усилий Южного и Северного союзов. Он принимает в тайное общество А.А. и Н.А. Бестужевых, А.И. Одоевского, В.К. Кюхельбекера, П.Г. Каховского, которому объявляет, что цель общества – «истребление всей императорской фамилии и водворение правления народного». Вместе с А.А. Бестужевым пишет агитационные песни для нелегального распространения среди солдат; вместе с ним же издаёт в 1823 – 1825 годах литературный альманах «Полярная звезда».

В 1824 г. Рылеев был назначен правителем канцелярий Российско-американской компании. На его служебной квартире регулярно происходят знаменитые «Русские завтраки», своеобразные заседания группы близких к декабристским кругам литераторов.

В 1825 г. выходят отдельными изданиями «Думы» и поэма «Войнаровский». К этому времени поэтическое дарование Рылеева мужает, он обдумывает ряд крупных произведений (поэму «Наливайко», трагедии «Богдан Хмельницкий» и «Мазепа»), завершить которые ему было не суждено.

14 декабря поэт находился  в рядах восставших на Сенатской площади, в тот же день арестован и посажен в Петропавловскую крепость (Приложение 3).

13 июля 1826 . К.Ф. Рылеев  был по приговору Верховного  суда повешен на кронверке  Петропавловской крепости вместе  с М.П. Бестужевым-Рюминым, С.И.  Муравьевым-Апостолом, П.Г. Каховским  и П.И. Пестелем.

 

2.4. В.К. Кюхельбекер  – лицейский товарищ А.С. Пушкина.

Особенно сложным, изменчивым было осмысление событий 1825 года в творчестве Кюхельбекера. Вильгельм Карлович Кюхельбекер  родился в Петербурге 10 июня 1797 . в семье выходца из Саксонии, управляющего Каменным островом, который принадлежал  великому князю (позже императору Павлу  I).

Детство Вильгельма прошло в Эстляндии, в имении Авинорм, в 1803 г. он был определён в частный  пансион, а в 1811 г. – в Царскосельский лицей. Здесь складывается репутация  «Кюхли», чудака, восторженного и  «странного» поэта. В лицее Кюхельбекер  постоянно составлял «Словарь» (в  нем принимали участие и другие лицеисты, в том числе Пушкин) – нечто вроде дневника или, вернее, конспекта всего прочитанного и  обдуманного. В «Словаре» под  заголовком «Рабство» написано: «Несчастный  народ, находящийся под ярмом  деспотизма, должен понимать, если хочет  расторгнуть узы свои, что тирания  похожа на петлю, которая суживается сопротивлением. Нет середины: или терпи, как держат тебя на верёвке, или борись, но с твёрдым намерением разорвать петлю или удавиться. Редко, чтобы умеренные усилия не были пагубны». Конечно, верно, что на Кюхельбекера оказали влияние взгляды великих философов и просветителей, прежде всего Руссо. Но в нем жило и какое-то врождённое, или с самого раннего детства воспитанное благородство, чувство справедливости и стремление к благу других, которое не могло не привести его в конечном счёте на Сенатскую площадь. Кюхельбекер, как и многие другие лицеисты, горячо любил чудаковатого учителя Е.А. Энгельгардта и перенял у него, как мог, любовь к Отечеству и любовь к литературе. В этом лицее складывается «тройственный союз» поэтов (Пушкин, Дельвиг, Кюхельбекер). Стихи Кюхельбекера появляются в журналах. Ещё в лицейские годы он наряду с И.И. Пущиным и А.А. Дельвигом становится членом преддекабристского общества Священная артель, организованного офицерами Генерального штаба во главе с И.Г. Бурцевым.

После окончания лицея  он поступает на службу в Коллегию иностранных дел, активно сотрудничает в Вольном обществе любителей  российской словесности, на одном из заседаний которого в 1820 г. читает стихотворение  «Поэты», где протестует против правительственных  гонений на Е.А. Баратынского и А.С. Пушкина. Над головой Кюхельбекера так же сгущаются тучи. Он вынужден уйти со службы. В это время его  приглашает в качестве «секретаря и  собеседника» вельможа А.Л. Нарышкин, отправляющийся в путешествие по Европе. Во время  путешествия Кюхельбекер встречается  с выдающимися европейскими писателями, в их числе – Новалисом и  Гёте. В 1821 г. в обществе французских  либералов «Антей» он читает лекцию о русском языке, наполненную  выпадами против деспотизма и одухотворённую надеждой на «перемену» политического режима в России. Полиция принудила Кюхельбекера после лекции покинуть Париж.

После долгих хлопот друзья определяют его на службу в Тифлис в канцелярию наместника Кавказа  А.П. Ермолова, где Кюхельбекер тесно  сошёлся с А.С. Грибоедовым и  откуда он вынужден был уехать после  дуэли с родственником Ермолова. В 1824-1825 гг. совместно с князем В.Ф. Одоевским Кюхельбекер издаёт альманах «Мнемозина», в котором печатается его программная статья «О направлении  нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие», отрицающая достоинства утвердившейся в  русской литературе вслед за Жуковским  элегической поэзии и требующая  от поэтов высокого гражданского пафоса.

В Северное тайное общество Кюхельбекер был принят за месяц  до восстания, но это было закономерным этапом всей его прежней деятельности и отвечало его творческой программе  поэта-пророка, борца с деспотизмом  и рабством.

14 декабря Кюхельбекер  участвовал в восстании с оружием  в руках, после восстания пытался  скрыться, но был опознан в  Варшаве и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Начались долгие годы тюрем и ссылок: Петропавловская крепость, Шлиссельбург, Динабургская крепость, Вышогодский замок г. Ревела, тюрьма г. Свеаборга, Баргузин, Акша, Тобольск. В заключении Кюхельбекер много пишет: стихи, поэмы, драмы, прозу, ведёт дневник, которые по сути дела становится литературно-критическим журналом, отражающим круг чтения узника (прежде всего это русские журналы начала 1820-х годов). Однако безуспешными оказываются почти все его попытки вернуться в литературу; не последнюю роль здесь играло его желание как-то упрочить своё материальное положение, поистине бедственное, особенно после женитьбы на дочери баргузинского почтмейстера Д.И. Артеневой и рождения детей. А.С. Пушкину удалось без указания имени автора опубликовать романтическую мистерию «Ижорский» (после этого в критике Кюхельбекер упоминался как автор «Ижорского»).

Между тем в ссылке Кюхельбекер  писал так же чрезвычайно много. Не все в его художественном наследии равнозначно, лучшей его частью остаются лирические стихотворения, посвященные  трагическим судьбам лучший людей  его поколения: Грибоедова, Пушкина, Рылеева, Якубовича и других.

В 1827 г. в камере Шлиссельбургской крепости он написал стихотворение  «Тень Рылеева», самое раннее из дошедших до нас произведений, созданным  им после разгрома восстания. В первых его строках обрисован сам  Кюхельбекер – человек, сохранивший  верность идеалам, за которые боролся. Он в заключении, н свободен духом: его «думы – вольные». Воспоминания о прежних днях прерываются появлением образа, «узнику знакомого», образа Рылеева. Казненный год назад  вождь Северного общества несёт  своему товарищу по борьбе привет:

Из области, где  нет тиранов,

Где вечен мир, где вечен свет,

Где нет ни бури, ни туманов.

Блажен и славен мой удел:

Свободу русскому народу

Могучи гласом я воспел,

Воспел и умер за свободу!

Счастливец, я  запечатлел

Любовь к земле  родимой кровью!

И ты - я знаю –  пламенел

К отчизне чистою любовью.

Рылеев пришёл, чтобы помочь своему другу заглянуть в будущее  и проникнуться верой в него. Прежде поэт, лежавший «на узничьем одре», считал, что «не придут обратно  дни былые: прошла пора надежд и снов». Нет, говорит ему Рылеев,

Поверь: не жертвовал  ты снам,

Надеждам будет  исполненье!

И это чудесное пророчество  сбывается: раздвигаются тюремные стены, исчезают затворы, и восторженный певец  видит исполнение той великой  цели, во имя которой пожертвовали собою герои 14 декабря:

На Руси святой

Свобода, счастье  и покой!

Стихотворению Кюхельбекера принадлежит своё и значительное место в декабристской поэзии. В нём нашёл сильное и правдивое  воплощение образ Рылеева, бестрепетного  борца, погибшего смертью мученика и оставшегося в глазах потомков высоким символом самоотверженности, беззаветной преданности делу освобождения родины. В нём – вера в то, что борьба, которую вели Рылеев и Кюхельбекер, не была напрасной, что «темницы рухнут» и свобода будет уделом новых поколений.

Судьбы участников восстания, оказавшихся в застенке после  разгрома, складывались по-разному. Неодинаковой была тяжесть кары, которую обрушил  николаевский режим на своих поверженных  противников. Неодинакова была и сила сопротивления этой каре. Участь Кюхельбекера оказалась из самых тяжелых. К нему с момента разгрома восстания и до последнего дня было приковано мстительное внимание самодержца.

После заключения в Шлиссельбургской и Динабургской крепостях Кюхельбекера с фельдъегерем отправили в Баргузин. Тяжкий физический труд, которым ему  пришлось заниматься, был ему не под силу и окончательно подорвал его здоровье. У него прогрессировал туберкулёз. К осени 1845 года он ослеп. И, наконец, на стол царя лёг «всеподданнейший доклад» шефа жандармов А.Ф. Орлова, где сообщалось, что «поселенный  в Курганском округе Тобольской губернии государственный преступник Вильгельм  Кюхельбекер 11 числа Августа умер». На полях этого документа, сохранившегося в фондах Ш Отделения, рукой Дубельта написано: «Его величество изволил читать 4 сен. 1846».

За два десятилетия, проведенные  в застенке и ссылке, упадок физических и духовных сил не раз давал  себя знать. Следы этого упадка хранят и стихи Кюхельбекера. В стихотворении  «19 октября 1828 года» поэт бросил в  своё прошлое взгляд, полный печали и безнадёжности:

Какой волшебною  одеждой

Блистал пред нами мир земной!

С каким огнём, с какой надеждой,

С какою детской  слепотой

Мы с жизнию вступали в бой.

Но вскоре изменила сила,

И вскоре наш огонь  погас;

Покинула надежда  нас,

И жизнь отважных победила!

Ещё большая мера душевной слабости оказалась в стихотворении  «На новый год» (1831). Кюхельбекер  вернулся мыслею к событиям 14 декабря, ко дню,

Кода ужасным, общим потопленьем

Вдруг были сорваны  и вдаль увлечены

Все, все мои  златые сны,

Мои надежды и  мечтанья

Все алчной бездною  поглощены

И самые желанья

В растерзанной моей груди задушены

Рукой хладною  страданья…

Вернулся – для чего? Чтоб прославит Николая I, которго он называл «наследником юным» «венца и доблести Петра»:

Но мужа, кто  тогда неколебим,

Когда падут, как  дождь, перуны

И расступается земля  пред ним, -

Такого мужа да прославят струны!

Упомянутый в конце  стихотворения «дерзостный мятежник», поставленный вместе с «бледным мором» - холерой в ряд бедствий, от которых  поэт хотел уберечь отечество, - это  характеристика не только польского  восстания, но и выступления декабристов.

Покаянные настроения сказались  и в других стихотворениях начала 1830-х годов.

Не презри твоего созданья;

Твоё творенье я, творец!

Нечистые мои  мечтанья

Сорви, исторгни, как волчец;

Низвергни в море преступленья

Грех буйной юности моей;

Даруй мне тихие  моленья;

Очисти взор моих очей! –

Восклицает он в «Молитве». А в «Молитве узника»:

Боже мой! Тяжки  мои преступленья,

Мерила нет  моим тяжким делам…

Читая эти строки, можно  подумать, что Кюхельбекер был  безнадёжно сломлен и склонен  бесконечными покаяниями искупать «преступления» своей молодости. Но это не так. Он сохранил способность Антея испытывать прилив новых сил, прикасаясь к земле. Такой землёй была для него поэзия. Когда обращался он к поэзии, когда  мыслил себя поэтом, сама его участь представлялась ему иной.

Предел безмолвный, тёмный уголок,

Немая пристань, где наставник – рок,

Спасительный, но в строгость облегчённый,

Назначил мне  приют уединённый, -

Святыней будь сегодня для меня!

Я ныне полон чистого  огня:

Объемлет горний пламень грудь поэта…

«Безмолвный уголок», «спасительный» «наставник-рок», «приют уединённый», ставший святыней, - эти мирные перифразы  так далеки от реальности, окружавшей узника Кюхельбекера, они пришли в  его стихи из мирных «сельских  элегий», воспевавших благость уединения. Но не тв этих словах смирения с неволей, они воспевают то внутреннее освобождение, которое дарит поэту «чистый огонь» его высокого искусства. Полный этого огня, поэт чувствует себя выше, свободнее и счастливее тех, кто обладает бренными благами мира, своих гонителей и палачей:

Пусть упиваются  любимцы счастья

Отравою земного сладострастья…

Они умрут, и сгложет  червь их кости,

Имён их не помянут  даже гости,

Участники распутных  их пиров:

Я узник, но мой  жребий не таков.

Крылатые создания души спасут их творца от забвения:

…Тот, на чьём челе печать избранья,

Тот и в далёких  будет жить веках;

Не весь истлею я: с очей потомства

И стихнет гул  вражды и вероломства.

Умолкнет злоба  чёрной клеветы, забудут заблужденья  человека,

Но воспомянут чистый глас певца.

Сознание своей высокой  миссии, вера в то, что грядущие поколения  не будут «слепы», подобно современникам, ведёт к тому, что Кюхельбекер  бросает своим гонителям слова  гневного обвинения. Не правый суд обрёк  поэта на его нынешнюю участь, а  «гул вражды и вероломства», «злоба чёрной клеветы». Называет ли Кюхельбекер «заблужденьями человека» свое решение выйти на Сенатскую площадь? Трудно сказать, но если и так, славя «чистый глас певца», он славит поэта-вольнолюбца, поэта-трибуна. В полёте поэзии для Кюхельбекера всегда крылось бунтарское начало: