Взгляды Л.Н. Толстого на государство и право

              Самые ошибки и заблуждения Толстого, породив необходимость их опровержения, дали — в этом опровержении — положительный результат. Ленин разъяснил, что для движения вперед часто оказывается необходимым понять, какие недостатки и слабости препятствовали до сих пор поступательному движению. Но именно эту роль сыграли заблуждения Толстого. «Изучая художественные произведения Льва Толстого, — разъяснял Ленин, — русский рабочий класс узнает лучше своих врагов, а разбираясь в учении Толстого, весь русский народ должен будет понять, в чем заключалась его собственная слабость, не позволившая ему довести до конца дело своего освобождения. Это нужно понять, чтобы идти вперед».

2.5. Проблема патриотизма

  Во время  написания "Войны и мира" изменилось не только отношение Толстого к  "государственному  устройству".  Понятие  государства,  да  еще   и   при монархическом  правлении,  неразрывно  связано с понятием отечества - ведь и самая  война,  о  которой  был   написан   роман,   именовалась   в   России Отечественной.  Если  сразу  же  после выхода романа наиболее консервативные современники Отечественной войны - такие как П.  А.  Вяземский, А. Норов, М. Богданович  -  усмотрели  в  "Войне  и  мире"  "протест  против  1812 года", "отрицание событий минувшего",  то последующие поколения видели в этой книге прежде всего патриотическую эпопею.

              Действительно, в "Войне  и  мире"  читаются  знаменитые  слова  о  "дубине народной  войны";  во  время  разговора  с  князем Андреем Пьер понимает "ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во  всех  тех  людях,  которых  он  видел..." Но в той же сцене князь Андрей говорит,  что "цель войны - убийство,  орудия войны -  шпионство,  измена  и поощрение  ее...  нравы  военного  сословия  -  отсутствие  свободы,  т.  е. дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство". Слушая синодальную молитву о спасении России от вражеского нашествия, Наташа испытывает благоговение,  но она не может "молиться  о  попрании  под ноги  врагов  своих,  когда  она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше,  чтобы любить их,  молиться за них".  А  описывая Бородинское   сражение,  Толстой,  не  делая  различия  между  французами  и русскими,  писал,  что "измученным,  без пищи и отдыха,  людям той и  другой стороны  начинало  одинаково  приходить  сомнение  в  том,  следует  ли  еще истреблять друг друга... Люди чувствовали весь ужас своего поступка...".

              Страхов недаром выражал недовольство тем,  что Толстой  не  показал  "силу русского  народа"  и  идеал,  который спас Россию в 1812 г.  и "живит до сих пор". Уже вскоре после написания "Войны и мира" противоречия между Толстым и его  прежними  друзьями-славянофилами стали особенно заметны.  Наиболее ясно обнаружились эти противоречия  во  время  Балканской  войны.  Как  известно, последняя,  восьмая часть "Анны Карениной" была отвергнута в 1877 г.  М.  Н. Катковым и печаталась вне "Русского вестника" именно  из-за  высказанного  в романе  отрицательного  отношения  к подготовлявшейся войне,  ибо она "такое животное,  жестокое и ужасное дело,  что ни  один  человек,  не  говорю  уже христианин,  не может лично взять на свою ответственность начало войны".

              За это  же мнение осудил Толстого и Достоевский.  В течение нескольких лет он призывал в "Дневнике писателя" к вступлению России в войну,  настаивая на том,  что "Константинополь, рано ли, поздно ли, но должен быть наш". Исходил он при этом,  как и Толстой,  из общих философско-исторических воззрений.  В очерке   "Утопическое  понимание  истории"  Достоевский  объяснил,  что  уже "допетровская Россия...  понимала,  что  несет  внутри  себя  драгоценность, которой нет нигде больше,  - православие, что она носительница... настоящего Христова образа, затемнившегося во всех других верах и всех других народах"; после  Петра "произошло расширение древней нашей идеи".  Иностранцы,  не понимающие всеобщего стремления русских к войне  с  турками,  "проглядели... союз царя с народом своим". Толстой, в отличие от Достоевского, сомневался в том,  что движение в защиту угнетенных славян  действительно  отражало  волю народа. 

              В  "Анне Карениной" Левин спорит с приезжими гостями,  полагающими, что вступление в войну отражает "волю граждан":  "...мы видели и видим сотни и  сотни  людей,  которые  бросают все,  чтобы послужить правому делу..." Но Левин полагает,  что таким же образом множество людей может  соединиться  "в шайку Пугачева",  что "если общественное мнение есть непогрешимый судья,  то почему революция,  коммуна не так  же  законны,  как  и  движение  в  пользу славян?".  Перед нами,  как видим, тот же вопрос, который уже ставился в "Войне и мире":  "если  власть  есть  перенесенная  на  правителя совокупность  воль  масс",  то  почему  ее  представителем  должен считаться легитимный государь,  а не Пугачев?  Достоевский не задавался этим вопросом. "Природа всеединящегося   духа   русского"   представлялась  ему  ясной  и однозначной,  и если "милосердым сердцем своим  царь-освободитель  заодно  с народом  своим",  то  "сравнение  с шайкой Пугачева,  с коммуной и проч." не могло ни с какой стороны быть  применено  "к  его  благородному  и  кроткому движению".

              Не казались Достоевскому убедительными и соображения о жестокости и ужасах войны: "...мудрецы наши схватились за другую сторону дела: они проповедуют о человеколюбии,  о гуманности,  они скорбят о пролитой крови...  Довольно уже нам этих буржуазных нравоучений!..  Что святее и  чище  подвига  той  войны, которую  предпринимает  теперь  Россия?..".  А в очерке "Спасает ли пролитая кровь?" автор "Дневника писателя"  решительно  отвергал  "казенные  фразы  о крови",   доказывая,  что,  "напротив,  скорее  мир,  долгий  мир  зверит  и ожесточает человека,  а не война".  Явно имея в  виду  эти  рассуждения, Толстой писал в начале 1878 г. Страхову, что готов принять разделяемое всеми "предание",  но "когда мне предание...  говорит:  будем все молиться,  чтобы побить больше турок... - я говорю: это предание ложное".

              Толстой не  любил полемики и не стал прямо возражать Достоевскому.  Но был еще один голос в этом споре - голос младшего современника  обоих  писателей, Всеволода  Гаршина.  Гаршин пошел добровольцем на ту самую войну,  к которой призывал Достоевский.  А спустя год в "Отечественный записках" появился  его рассказ "Четыре дня",  основанный на реальных событиях войны.  Это рассказ о русском солдате-добровольце, заколовшем в бою турка, почти сразу после этого раненом и оставшемся на поле боя.

              "Передо мной лежит убитый мною человек.  За что я его убил? Он лежит здесь мертвый,  окровавленный. Зачем судьба пригнала его сюда? Кто он? Быть может, у него,  как и у меня, есть старая мать...  Штык вошел ему прямо в сердце... Вот на мундире большая черная дыра; вокруг нее кровь. Это сделал я. Я не хотел этого.  Я не хотел зла никому,  когда шел драться. Мысль о том, что и мне придется убивать людей, как-то уходила от меня".

              Достоевский, вероятно, читал этот рассказ, но никак не реагировал на него. Но Толстого размышления над событиями Балканской  войны  привели  к  полному разрыву  со  славянофильскими  идеями.  "Одно  из двух:  славянофильство или евангелие", - написал он Страхову.

2.6. Л.Н. Толстой и современность

Взгляды Льва Толстого на власть в свете современных процессов глобализации (по статье Джона Кюна Блаймайера)

              В начале 20 века Лев Толстой написал политическое эссе «Патриотизм и власть», в котором он подверг жестокой критике патриотизм как явление и политику действующей в России в тот момент царской власти. Толстой описал патриотические чувства как примитивные племенные чувства, которые используются недобросовестной властью для сохранения власти в руках меньшинства. Толстой жёстко критиковал правительство за сохранение власти в руках сословного дворянского меньшинства в ущерб большинству: «Правящие классы… могут сохранять свои позиции – исключительно привилегированные по сравнению с положением трудящихся масс – опираясь только на правительственную организацию, которая, в свою очередь, опирается на патриотизм».

              Действительно, Толстой оказался во многом пророком, когда предсказал страшный, опустошительный пожар, который ожидал христианскую цивилизацию в 20 столетии в виде двух разрушительных мировых войн и постоянных социальных потрясений. Корыстные правительства разных стран использовали национальные чувства народов для разжигания ненависти между людьми с целью укрепить собственную власть и сохранить в своих руках контроль над экономикой. Он считал, что эпоха беспрецедентного обогащения милитаристских кругов, которые контролировали военную промышленность и наживались на военных заказах, стала возможной потому, что: «Правящие классы имеют в своих руках армию, деньги, школы, церкви и прессу». Хотя Толстой не делал различия, это утверждение верно в случае Великобритании, Франции, Германии и США. Однако, несмотря на то, что Толстой осуждал правительственную и социальную организацию царской России, мы должны отметить, что Российская империя имела в то время не столь развитую военную промышленность и уступала в этом отношении другим великим державам начала 20 века. Кроме этого, Россия была инициатором первых европейских и мировых мирных переговоров и пыталась установить справедливые нормы международного права на конференции в Гааге.

              Читая Толстого, мы должны помнить, что в первую очередь он писал тогда злободневный политический памфлет. Но отнюдь не серьёзную, глубоко аргументированное философское исследование. Толстой писал умышленно эмоциональную и заострённую против сложившихся status quo отношений, против начавшейся массовой мобилизации европейских народов к войне: «Никакая анархия не может быть хуже того пути, по которому власть ведёт сейчас народ», - писал он. Утверждение более чем спорное! Здесь голос писателя становится, скорее, эмоциональным предупреждением о грядущих неминуемых потрясениях.

              В начале 21 века мы можем спокойно оглянуться назад, на те события, которые предвидел Толстой. Две мировых войны и большое количество локальных конфликтов унесли миллионы жизней и кардинально изменили структуру мирового сообщества. Империи и династии, существовавшие в начале 20 века, тогда большие и сильные, исчезли с мировой сцены. Но интересы корыстного меньшинства, против которого выступал Толстой, сохранились и в наши дни. И всё тоже меньшинство продолжает манипулировать чувствами масс и использовать институты государственной власти в целях своего обогащения.

              В наши дни тактика этих «олигархов» изменилась. В наше время они уже не подогревают патриотизм и не стремятся укреплять национальные правительства. Сегодня они придерживаются концепции антинационализма и стремятся ограничить права национальных государств в интересах мирового финансового капитала. Словно по иронии судьбы, те же корыстные интересы, которые раньше достигались эксплуатацией патриотизма нардов и правительств, сейчас проводятся в жизнь при помощи разрушения национальных культур и государств, путём усиления единой мировой валютно-финансовой системы.

              В условиях, когда многие национальные государства стали исповедовать принцип национального самоопределения, мировая олигархия стала стремиться ограничить национальный суверенитет международными институтами. Так, Международный валютный фонд оказывает финансовую помощь в основном тем странам, которые дают зелёный свет развитию международных экономических структур. Манипулируя международными экономическими процессами, они пытаются диктовать экономическую политику национальным государствам, подчиняя эту политику международным финансовым (читай - олигархическим) интересам. При этом они отрицают права народов самостоятельно определять свою экономическую политику.

              В наши дни нетрудно экстраполировать взгляды и принципы Толстого на процессы, происходящие в современном мире. Совершенно очевидно, что в наши дни Толстой был бы противником тех мировых сил, которые подавляют общественные права, ведут к усилению узких финансовых группировок, приводят к власти антипатриотические и деспотические правительства.

З              лая воля людей привела к тому, что даже правильные общественные институты часто используются во зло. Филиппики Толстого против правительства и патриотизма вовсе не означают, что он в принципе отрицал патриотические чувства и государственную организацию. Патриотизм есть первое и наиболее сильное чувство, которое толкает человека к активным действиям, создаёт у людей чувство одной семьи, одного сообщества. Только патриотизм может побудить людей заботиться друг о друге и о ближних. Только патриотизм лежит в основе деятельности, направленной на улучшение и совершенствование общества в целом. В то же время, государственная власть – это то, что разделяет наше общество и «гоббсианское государство натурального господства», в котором жизнь становится короткой и отвратительной.

              Атаки Толстого на власть были бы значительно более продуктивными, если бы они были направлены против мировых олигархов, которые искажают естественные чувства людей, в частности, патриотизм, преобразуя их в немотивированную агрессию, и которые превращают государственные органы в инструмент личной наживы. Помогая повернуть развитие русских интеллектуалов в сторону патриотизма и русскости, Толстой, к великому сожалению, добился, благодаря своему влиянию, больших успехов. В результате очень многие русские интеллигенты поддержали революцию и способствовали падению династии Романовых.

              По иронии судьбы, коммунистическое государство в России активно эксплуатировало патриотические чувства народа. Особенно ярко это проявилось в годы Великой Отечественной войны, когда только патриотические чувства русских помогли сталинскому режиму выиграть в кровавой войне, а затем противостоять мировому капитализму.