Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества

Признак реальности превращает угрозу из вида обнаружения  умысла в уголовно наказуемую категорию. В этом случае угрожающий не заботится  о применении таких средств внушения, которые бы создали у адресата угрозы опасения ее реализации, не преследует цели изменения его поведения.

Признание угрозы реальной не зависит ни от того, была ли она объективно реализуемой, ни от субъективной оценки ее осуществимости со стороны потерпевшего, а также истинных намерений виновного. Например, осужденный наставляет искуссно сделанный макет пистолета на сотрудника учреждения уголовно-исполнительной системы и, угрожая причинением вреда здоровью, высказывает незаконные требования. При оценке данной ситуации не имеет значения, что из макета нельзя произвести выстрел, а в случае отказа сотрудника выполнить требования угрожающего, последний не собирался их осуществить. Юридически значимой в этом случае является возможность действий вкупе с обстановкой и применяемым предметом воздействовать на психику потерпевшего так же, как и при объективно реализуемой угрозе.

На этой позиции  стоит и Пленум Верховного Суда РФ. В упоминавшемся постановлении  от 22 марта 1966 г. говорится (п.13), что если виновный угрожал негодным оружием или имитацией оружия, например, макетом пистолета, игрушечным кинжалом и т. д., не намереваясь использовать эти предметы для причинения телесных повреждений, его действия следует квалифицировать как угрозу применения насилия.

Специалистами предпринимались попытки определить признаки, свидетельствующие о реальности угрозы. Думается, что это практически  сделать невозможно, поскольку данный признак относится к числу  оценочных, устанавливаемых судом  по обстоятельствам конкретного дела на основе индивидуального криминологического прогнозирования. В качестве соответствующих ориентиров для признания угрозы реальной можно назвать следующие моменты: а) форма, характер, содержание и интенсивность; б) обстановка; в) наличие оружия или предметов, используемых в качестве таковых; в) агрессивный характер поведения; г) причины, побудившие угрожающего действовать подобным образом; д) предшествующие взаимоотношения; е) количество угрожающих, их характеристика и т. д.

Надо сказать, в последнее время высказываются предложения отказаться от учета признака реальности при определении угрозы, наказуемой в уголовно-правовом порядке. Остановимся на двух точках зрения. Так, В. И. Зубкова полагает, что коль скоро в ряде случаев реальность угрозы либо невозможно доказать, либо деяние, в котором она проявляется, трудно отграничить от приготовления или покушения на совершение другого преступления, то целесообразно вообще ее не принимать во внимание.

С. Н. Тулин приводит иные доводы. Он полагает, что уголовная ответственность за угрозу, не являющуюся реальной, оправдана, если она адресована представителю власти, который подлежит привилегированной охране.

Вряд ли можно  согласиться с этими утверждениями. В первом случае приводимые аргументы  не затрагивают сущности угрозы, находятся не в области уголовного права, а, скорее, криминалистики и уголовного процесса, во втором случае ошибочными являются утверждения о привилегированности чьей-либо охраны, на что мы уже указывали. Кроме того, принятие данных предложений фактически привело бы к необоснованному расширению границ действия закона, объективному вменению.

Преступления, предусмотренные ч. 1 и 2 ст. 321 УК РФ, имеют формальный состав и считаются  оконченными с момента совершения указанных в законе действий.

С субъективной стороны рассматриваемое деяние характеризуется прямым умыслом. В  ч. 1 ст. 321 УК РФ указаны цель и мотив  совершения преступления: воспрепятствовать  исправлению осужденного или  из мести за оказанное содействие администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной системы.

В ч. 2 данной статьи цель совершения преступления не зафиксирована. Если следовать буквальному толкованию уголовно-правовой нормы, то следует  признать, что совершение указанных  в законе действий в отношении  сотрудника места лишения свободы  или содержания под стражей образует состав рассматриваемого преступления и при отсутствии цели дезорганизации деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества. Однако это будет противоречить сути уголовно-правового запрета. Во избежание расширительного толкования закона и в целях устранения возникшего противоречия между названием статьи и содержанием ее диспозиции следует внести уточнения в ч. 2 ст. 321 УК РФ.

Субъект рассматриваемого преступления общий, им может быть не только осужденный, но и любое другое лицо, достигшее возраста 16 лет.

С. осужден по ч. 2 ст. 321 УК РФ за то, что он, выполняя просьбу своего брата, отбывающего  наказание в исправительной колонии, применил в отношении сотрудника колонии К., якобы несправедливо  относившегося к осужденному, насилие, не опасное для жизни и здоровья, требуя при этом от потерпевшего, чтобы "он оставил в покое брата".

Осужденные, отбывающие наказание в воспитательных колониях, не достигшие возраста 16-ти лет, не могут  нести ответственность по рассматриваемой  статье. Действия, совершенные указанными лицами, подлежат квалификации по статьям о преступлениях против личности.

Согласно ч. 3 ст. 321 УК РФ, ответственность наступает "за деяния, предусмотренные частями  первой и второй настоящей статьи, совершенные организованной группой либо с применением насилия, опасного для жизни или здоровья". Сопоставление данной части статьи с указанными частями, на наш взгляд, наглядно показывает ее несовершенство. Если еще можно себе представить насилие, не опасное для жизни и здоровья, примененное организованной группой лиц, то это невозможно сделать в отношении следующих сочетаний, допускаемых редакцией анализируемой нормы:

1) применение  насилия, не опасного для жизни  и здоровья (ч. 1 и 2), с применением  насилия, опасного для жизни  и здоровья (ч. 3);

2) угроза применения  насилия (ч. 1 и 2) с применением  насилия, опасного для жизни  и здоровья (ч. 3).

Уже одно это, думается, свидетельствует о необходимости  суброгации уголовно-правовой нормы.

Содержание  признаков ч. 3 ст. 321 УК РФ в литературе по существу раскрывается одинаково. В соответствии со ст. 35 УК РФ преступление признается совершенным организованной группой, если оно совершено устойчивой группой лиц, заранее объединившихся для совершения одного или нескольких преступлений.

В упоминавшемся выше постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 22 марта 1966 г. содержится определение насилия, опасного для жизни и здоровья. Оно признается таковым в тех случаях, когда было сопряжено с причинением легкого, средней тяжести или тяжкого вреда здоровью, либо когда насилие не повлекло причинение вреда здоровью потерпевшего, но ставило его жизнь или здоровье под угрозу опасности причинения такого вреда.

Причинение  смерти не охватывается понятием насилия, опасного для жизни и здоровья. Оно требует самостоятельной квалификации. В упоминавшемся постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. "О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)" указывается (п. 19): "Убийство сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей либо осужденного с целью воспрепятствовать его исправлению или из мести за исполнение им общественных обязанностей, совершенное лицом, отбывающим наказание в виде лишения свободы или содержащимся под стражей, надлежит квалифицировать, помимо соответствующей части ст. 105 УК РФ, по ст. 321 УК РФ, предусматривающей ответственность за дезорганизацию нормальной деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества".

В литературе же обычно указывается, что в зависимости  от потерпевшего применению подлежат ст. ст. 105 или 317 УК РФ. В целом, как нам представляется, это более точная рекомендация. Но ко всем ли ситуациям причинения смерти при дезорганизации деятельности учреждений уголовно-исполнительной системы она применима?

В случае, если оказывается потерпевшим сотрудник места лишения свободы или места содержания под стражей, квалификация деяния возможна либо по ч. 2 ст. 105 УК РФ как убийство лица в связи с осуществлением им служебной деятельности, либо по ст. 317 УК РФ как посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа. В том случае, если деятельность сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей не была связана с охраной общественного порядка или обеспечением общественной безопасности (например, главный бухгалтер учреждения или врач, имеющие специальные звания, т. е. относящиеся к числу сотрудников уголовно-исполнительной системы) в учреждениях уголовно-исполнительной системы, то действия виновного подпадают под признаки ч. 2 ст. 105 УК РФ (при наличии других обязательных признаков), если же убийство преследовало цель воспрепятствования законной деятельности указанных лиц по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности в исправительных колониях, арестных домах и следственных изоляторах (например, при предотвращении или пресечении противоправных посягательств), то их надлежит квалифицировать по ст. 317 УК РФ.

Однако в  связи с этим встает другой вопрос: какой частью ст. 321 УК РФ будет охватываться подобное деяние, коль скоро имеет  место совокупность преступлений? Согласно постановлению Пленума Верховного Суда СССР от 22 сентября 1989 г. № 9 "О применении судами законодательства об ответственности за посягательства на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции, народных дружинников, а также военнослужащих в связи с выполнением ими обязанностей по охране общественного порядка", под посягательством на жизнь следует понимать как убийство, так и покушение на него. Оно образует оконченное преступление независимо от наступления преступного результата (п. 5). Любое возможное решение (квалификация по ч. 2 или 3 ст. 321 УК РФ) будет, скорее, вынужденным, чем отражающим юридическую сущность содеянного и хотя бы потому, что у виновного не было умысла на насилие, его действия были направлены на лишение жизни потерпевшего.

К тому же, вряд ли можно признать допустимым положение, в соответствии с которым одни и те же действия, совершенные по тем же мотивам и с той же целью, подлежат различной правовой оценке либо как преступление против жизни (ч. 2 ст. 105 УК РФ), либо как преступление против порядка управления (ст. 317 УК РФ). Например, лишение жизни начальника отряда колонии в связи с осуществлением воспитательных мероприятий или в связи с пресечением нарушения режимных требований, поскольку первые действия не относятся к деятельности по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности, а вторые можно признать таковыми.

Но более сложная ситуация возникает при оценке аналогичных  действий, совершенных в отношении  осужденного. Вполне понятно, что здесь речь может идти только о совокупности дезорганизации деятельности учреждений уголовно-исполнительной системы и преступления против жизни.

В соответствии со ст. 321 УК РФ возможно убийство осужденного: а) с  целью воспрепятствовать его  исправлению и б) из мести за оказанное им содействие администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной системы.

Лишение жизни по указанному мотиву, на наш взгляд, можно относить к убийству в связи с выполнением  общественного долга (п. "б" ч. 2 ст. 105 УК РФ), как и рекомендуется Пленумом Верховного суда РФ. В этом же постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. "О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)" указывается (п. 6), что под выполнением общественного долга следует понимать осуществление гражданином как специально возложенных на него обязанностей в интересах общества или законных интересах отдельных лиц, так и совершение других общественно полезных действий (пресечение правонарушений, сообщение органам власти о совершенном или готовящемся преступлении либо о местонахождении лица, разыскиваемого в связи с совершением им правонарушений, дача свидетелем или потерпевшим показаний, изобличающих лицо в совершении преступления, и др.).

Убийство осужденного  с целью воспрепятствовать его исправлению по действующему законодательству подпадает под признаки ч. 1 ст. 105 УК РФ (выполнение режимных требований, отказ от традиций преступного мира и т. д. трудно признать выполнением общественного долга; это входит в обязанности осужденного, отбывающего наказание.

Таким образом, надо признать, что уголовный закон не обеспечивает одинаковую уголовно-правовую охрану жизни осужденного.

Выход из создавшегося положения  видится в создании специальной  уголовно-правовой нормы, предусматривающей ответственность за лишение жизни сотрудника уголовно-исполнительной системы и осужденного при совершении действий, дезорганизующих деятельность учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества.

Указанными моментами  не исчерпываются проблемы законодательной регламентации рассматриваемого преступления.

Статья 771 УК РСФСР предусматривала  ответственность за организацию  в местах лишения свободы группировок  или активное участие в них (данный признак, как было показано, имеется  в законодательстве ряда других стран). В ст. 321 УК РФ эти действия не указаны, чем, по нашему мнению, во-первых, уменьшен предупредительный потенциал уголовно-правовой нормы, во-вторых, создана ситуация, при которой создание таких группировок в учреждениях уголовно-исполнительной системы, представляющее большую опасность для нормального их функционирования, остается вне сферы уголовного права. "Между тем, — пишет А. В. Бриллиантов, — не секрет, что в местах лишения свободы преступные группировки играют весьма значительную роль. Их лидеры не только устанавливают и обеспечивают соблюдение осужденными неформальных правил поведения, но и пытаются воздействовать на поведение администрации исправительных учреждений, в том числе иногда и путем организации посягательств на жизнь и здоровье сотрудников администрации. Лидеры и подчиненные им преступные группировки в местах лишения свободы организуют связь с членами преступных организаций, находящимися на свободе, поступление в места лишения свободы денег, алкоголя, наркотиков, участвуют в организации совершения преступлений за пределами исправительных учреждений. Нередко они вершат суд и расправу над осужденными, не подчиняющимися их правилам поведения. Все перечисленные и иные действия преступных группировок в учреждениях, обеспечивающих изоляцию от общества, крайне отрицательно воздействуют на нормальную работу этих учреждений".

Статья 210 УК РФ, предусматривающая  ответственность за организацию  преступного сообщества (преступной организации), содержит указание на специальную  цель — совершение тяжких или особо тяжких преступлений. Подобные организации в исправительных колониях, как правило, создаются с иной целью — установления контроля над поведением осужденных, насаждения собственного порядка и т. д. Следовательно, они не подпадают под признаки указанной статьи. Вряд ли такое положение отвечает требованиям обеспечения надлежащей деятельности исправительных учреждений. Думается, что организация преступных группировок в учреждениях, обеспечивающих изоляцию от общества, или активное участие в таких группировках следует признать самостоятельным видом преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ.