Шпаргалка по "Политической этике как науке"

 

14. «Теория справедливости»  Дж. Ролза.

 

Джон Ролз (англ. John Bordley Rawls; 21 февраля 1921, Балтимор — 24 ноября 2002) — американский философ, основоположник либерально-государственной концепции внутреннего и международного права, в значительной степени лежащей в основе современной политики США.

 

Известен как автор  «Теории справедливости» — одной  из самых значительных книг в политической философии XX века. Этой книгой Джон Ролз возродил интерес к политической философии и стал одним из самых цитируемых современных философов.

 

Справедливость — это  первая добродетель общественных институтов, точно так же как истина — первая добродетель систем мысли. Теория, как  бы она ни была элегантна и экономна, должна быть отвергнута или подвергнута  ревизии, если она не истинна. Подобным же образом законы и институты, как  бы они ни были эффективны и успешно  устроены, должны быть реформированы  или ликвидированы, если они несправедливы. Каждая личность обладает основанной на справедливости неприкосновенностью, которая не может быть нарушена даже процветающим обществом. По этой причине  справедливость не допускает, чтобы  потеря свободы одними была оправдана  большими благами других. Непозволительно, чтобы лишения, вынужденно испытываемые меньшинством, перевешивались большей  суммой преимуществ, которыми наслаждается большинство. Следовательно, в справедливом обществе должны быть установлены свободы  граждан, а права, гарантируемые  справедливостью, не должны быть предметом  политического торга или же калькуляции  политических интересов. Единственное, что позволяет нам неохотно принимать  ошибочную теорию, — это отсутствие более лучшей теории. Аналогично, несправедливость терпима только тогда, когда необходимо избежать еще большей несправедливости. Будучи первыми добродетелями человеческой деятельности, истина и справедливость бескомпромиссны.

 

Таким образом, защита законом  свободы мысли и свободы совести, свободный рынок, частная собственность  на средства производства, моногамная семья — это примеры основных социальных институтов. Взятые вместе в рамках одной схемы, основные институты  определяют права и обязанности  людей и влияют на их жизненные  перспективы — кем они надеются быть и как они надеются осуществить  это. Базисная структура — это  первичный субъект справедливости, поскольку ее воздействие весьма глубоко и присутствует с самого начала. Интуиция говорит нам, что эта структура содержит различные социальные положения, и что люди, занимающие различные социальные положения от рождения, имеют различные ожидания, которые определяются как политической системой, так и экономическими и социальными обстоятельствами. В этом отношении институты общества с самого начала одни социальные положения ставят выше других. Они существенно углубляют неравенство. Они не только всепроникающи, но они также воздействуют на исходные жизненные шансы людей; тем не менее, они не могут быть оправданы апелляцией к понятиям заслуг. Именно к такого рода неравенствам, по предположению, неизбежным в базисной структуре любого общества, должны в первую очередь применяться принципы социальной справедливости. Эти принципы регулируют выбор политического устройства и основные элементы социальной и экономической системы. Справедливость социальной схемы существенно зависит от того, как приписываются фундаментальные права и обязанности, а также от экономических возможностей и социальных условий в различных слоях общества.

 

Скорее, основная идея здесь  в том, что принципы справедливости для базисной структуры общества являются объектами исходного соглашения. Это такие принципы, которые свободные  и рациональные индивиды, преследующие свои интересы, в исходном положении  равенства примут в качестве определяющих фундаментальные соглашения по поводу своего объединения. Эти принципы должны регулировать все остальные соглашения; они специфицируют виды социальной кооперации, которые могут возникнуть, и формы правления, которые могут быть установлены. Этот способ рассмотрения принципов справедливости я буду называть справедливость как честность.

 

Справедливость для институтов и индивидов!....

 

15. Н. Луман о морали и политике.

 

В своей теории автопоэзиса Луман радикализовал тезис о самодостаточности и автономности систем. Каждая система поддерживает свое существование посредством собственных операций и, соответственно, имеет дело только с собственными определениями. Согласно лумановскому учению о «структурных соответствиях» (Strukturelle Kopplung) [см. Luhmann 1998: 92ff], окружение влияет на систему не позитивно и предметно, но только негативно и неопределенно. Оно способно лишь «ирритировать» систему, вызывая нестабильность, стимулирующую ее на поиск утерянного равновесия. Именно этот поиск баланса воспринимается системой как «воздействие» окружения. Экономический коллапс может привести к гибели многих общественных подсистем, однако при этом каждая будет «умирать» в собственной «агонии», вследствие исчезновения собственных коммуникаций. В условиях экономического кризиса политика «срывается на крик» на языке не денежных трансакций, но политических коммуникаций (заявления, запреты, программы, смены правительств и т. д.).

 

В функционально дифференцированных обществах каждая функция может  реализовываться в каком-то одном  социальном сегменте. Это – суть системно-функционального подхода, который представляет Луман. Для политики такой системообразующей функцией, по Луману, является«способность к коллективно связывающим решениям» [Luhmann 2002b: 84]. Решение образует ключевое звено политической коммуникации, где каждое отдельное решение оказывается, с одной стороны, следствием, а с другой – предпосылкой иных решений. Постоянство и непрерывность данного процесса обуславливают самовоспроизводство политики как системы. В поддержании процесса смены решений заключается сущность политических коммуникаций. «Коллективное связывание» отличает политику от иных сфер, в которых решение играет ключевую роль, в частности – от других организационных образований.

 

Ядром системных отношений, позволяющих обозначить границы  политической системы, выступает понятие  власти. Впрочем, не так просто идентифицировать саму власть. Формулируя свое определение  власти, Луман опять же исходит не из каких-то ее свойств, а из системной функции. Эта функция состоит в редукции комплексности политической системы, что имеет для последней центральное значение. Каждый момент в жизни политической системы характеризуется наличием множества возможностей, открытостью будущего и, тем самым, абсолютной неопределенностью. Дабы «переварить» эту неопределенность, система перераспределяет ее между властными инстанциями, в результате чего она приобретает форму неизвестности последующих действий власти.Именно с такой формой «усвоения» неопределенности имеет дело политическая система. Неопределенность является источником власти. «Тот, кто в состоянии устранить неуверенность других или хотя бы ее использовать, так сказать, «зарабатывает» власть» [Luhmann 2002b: 19]. Поэтому возможность повлиять на неопределенность отождествляется в политике со способами получения доступа к власти и власть имущими.

 

Общество есть коммуникация, утверждает немецкий социолог. Смысл  – субстанция власти. Власть – смысл  политики, форма смысловой коммуникации в рамках политической системы. Это  объясняет, как власть функционирует  в системе.

 

Значение власти для политической коммуникации определяется тем, что  она выступает «символически  генерализирующим медиумом», обеспечивающим непрерывность процесса принятия или  отклонения сообщений. Ее роль аналогична роли языка в социальной коммуникации, денег в экономике, истины в науке, сексуальности в любви и т. д.

 

16. Нравственная  сущность анархизма.

 

Анархи?зм (от др.-греч. ??????: ??, «ан», — «без» и ????, «архэ», — «власть») — политическая философия, идеология, заключающая в себе теории и взгляды, которые выступают за ликвидацию любого принудительного управления и власти человека над человеком.

Существует много типов  и традиций анархизма, и не все  они взаимоисключающие: как правило, конкретные анархисты являются сторонниками нескольких подвидов анархизма одновременно как дополняющих друг друга[3]: например, анархист может быть одновременно сторонником  безгосударственных коммунистических идей и феминизма. Большинство анархистов традиционно считаются левыми, выступающими против не только государственности, но также частной собственности, капитализма, рыночных отношений[источник не указан 368 дней]. К данному направлению относятся анархо-коммунисты, большинство анархо-коллективистов и анархо-синдикалистов. В то же время анархизм всегда включал в себя индивидуалистическую составляющую[4].

При этом часть современных  анархистов даже выступают в поддержку  капиталистических отношений (например, рыночные анархисты, агористы и др.), часть являются сторонниками рыночных отношений, но отрицают при этом капитализм (мутуалисты)[6]. При этом всё-таки представители «правого» анархизма и составляют меньшинство относительно анархистского движения в целом, в то время как большая часть анархистов по всему миру придерживается идей левого толка.

Направления анархистской философской  мысли включают в себя широкий  спектр идей от крайнего индивидуализма до безгосударственного коммунизма. Одна часть анархистов отрицает любые виды принуждения и насилия (например — толстовцы, представители христианского анархизма), выступают с пацифистских позиций. Другая же часть анархистов наоборот поддерживает насилие, как необходимую составляющую повседневной борьбы за свои идеалы, в частности выступая с позиций пропаганды социальной революции, как единственной возможности достижения анархистского идеала вольного общества.

 

17. Природа и сущность  патриотизма.

Патриоти?зм (греч. ????????? — соотечественник, ?????? — отечество) — нравственный и политический принцип, социальное чувство, содержанием которого является любовь к Отечеству и готовность подчинить его интересам свои частные интересы. Патриотизм предполагает гордость достижениями и культурой своей Родины, желание сохранять её характер и культурные особенности и идентификация себя с другими членами народа, стремление защищать интересы Родины и своего народа. Исторический источник патриотизма — веками и тысячелетиями закреплённое существование обособленных государств, формирующее привязанность к родной земле, языку, традициям. В условиях образования наций и образования национальных государств патриотизм становится составной частью общественного сознания, отражающего общенациональные моменты в его развитии.

 

Приписывая другим лицам  патриотические чувства, а некоторым  событиям патриотическую окраску, оценивающее  лицо тем самым чаще всего даёт положительную характеристику.[1][2]

 

Патриотизм — особое эмоциональное  переживание своей принадлежности к стране и своему гражданству, языку, традициям.

 

Представления о патриотизме  связываются с трепетным отношением к Родине, но представление о сущности патриотизма у разных людей разное.[3][4][5] По этой причине одни люди считают  себя патриотами, а другие себя таковыми не считают.

 

Патриотизм может проявляться  в следующих формах:

полисный патриотизм —  существовал в античных городах-государствах (полисах);

имперский патриотизм — поддерживал  чувства лояльности к империи и её правительству;

этнический патриотизм —  в основании имеет чувства  любви к своему этносу;

государственный патриотизм — в основании лежат чувства  любви к государству.

квасной патриотизм (ура-патриотизм) — в основании лежат гипертрофированные чувства любви к государству  и своему народу.

 

Патриотизм отвергается  универсалистской этикой, полагающей, что человек в одинаковой мере связан нравственными узами со всем человечеством без изъятия. Эта  критика началась ещё философами Древней Греции (киники, стоики —  в частности, киник Диоген первым описал себя как космополитa, то есть «гражданина мира».

 

18. Терроризм и  политика. Нравственные оправдания.

 

Борьба за политическую свободу  и социальную справедливость посредством  политических убийств требовала определенного этического обоснования или, если угодно, морального оправдания. Терроризм как политическое действие не может обойтись не только без опоры на идеологическую, но и на этическую систему.

 

Вопрос о нравственном оправдании политических убийств был  поставлен в первой же программной  статье Чернова о терроризме. "Самый  характер террористической борьбы, связанный прежде всего с пролитием крови, таков, - писал главный идеолог эсеров, - что все мы рады ухватиться за всякий аргумент, который избавил бы нас от проклятой обязанности менять оружие животворящего слова на смертельное оружие битв. Но мы не всегда вольны в выборе средств" .

 

Нарисовав ужасающую картину  положения трудящихся в "стране рабства", которая, при всех преувеличениях и  обычной для революционной литературы экзальтации во многом соответствовала  действительности, Чернов патетически  заявлял: "в этой стране, согласно н а ш е й нравственности, мы не только имеем нравственное право - нет, более того, мы нравственно о б я з а н ы положить на одну чашку весов - все это море человеческого страдания, а на другую - покой, безопасность, самую жизнь его виновников".

 

Что же понималось под "нашей", т. е. революционной, нравственностью? Абсолютные нравственные ценности, или "нравственность не от мира сего", отрицались: "Не человек для субботы, а суббота для человека". В  общем, оправдывался хорошо известный  тезис о цели, которая извиняет средства. Как обычно в таких случаях, цель была высокой, а риторика настолько  выспренней, что переходила в полную безвкусицу и пошлость. "Нет, наша нравственность - земная, она есть учение о том, как в нашей нынешней жизни идти к завоеванию лучшего  будущего для всего человечества, через школу суровой борьбы и  труда, по усеянным терниям тропинкам, по скалистым крутизнам и лесным чащам, где нас подстерегают и дикие звери и ядовитые гады" .

 

Германский историк М.Хилдермейер справедливо замечает, что в эсеровских декларациях террористические акты получали дополнительное оправдание при помощи моральных и этических аргументов. "Это демонстрировало примечательный иррационализм и почти псевдо-религиозное преклонение перед "героями-мстителями". . . Убийства объяснялись не политическими причинами, а "ненавистью", "духом самопожертвования" и "чувством чести". Использование бомб провозглашалось "святым делом". На террористов распространялась особая аура, ставившая их выше обычных членов партии, как их удачно называет Хилдермейер, "гражданских членов партии" . Ведь террористы должны были быть готовы отдать жизнь за дело революции.

 

Почти религиозным экстазом проникнуты слова Чернова о террористической борьбе, которая "подняла бы высоко престиж революционной партии в  глазах окружающих, доказав на деле, что революционный социализм  есть единственная нравственная сила, способная наполнять сердца таким  беззаветным энтузиазмом, такой  жаждой подвигов самоотречения, и выдвигать  таких истинных великомучеников  правды, радостно отдающих жизнь за ее торжество!"

 

Если вычленить общие  черты, свойственные рациональному  обоснованию терроризма в трудах его идеологов, то они сводятся к  следующим основным положениям: терроризм  должен был способствовать дезорганизации правительства; в то же время он являлся  своеобразной формой "диалога" с  ним - угрозы новых покушений должны были заставить власть изменить политику; терроризм рассматривался как средство "возбуждения" народа, с тем, чтобы, возможно, подтолкнуть его к восстанию или хотя бы привлечь внимание к деятельности революционеров; наконец, подорвать "обаяние" правительственной силы.

 

19. Нравственные  проблемы цезаризма.

 

Цезаризм — это политический режим, при котором авторитарная власть организуется на псевдодемократических  принципах. Правитель, сосредоточив в  своих руках верховную власть в полном объеме, сохраняет при  этом для вида демократические учреждения и формально признает, что власть делегирована ему народом, который  остается единственным сувереном. Впервые  в истории такой режим был  установлен Юлием Цезарем в Римской  республике в I веке до н.э.