Творчество Ивана Никитича Никитина. Известные портреты

Одно из лучших достижений мастера - так называемый «портрет Напольного гетмана» (Русский музей). Он был  написан, судя по его особенностям, в середине 20-х годов XVIII века.

Характеристика, данная художником изображенному в портрете лицу, настолько  глубока и содержательна, настолько  многоговоряща, что, кажется, не составляет труда воссоздать черты жизни  и личности этого гетмана, даже не зная его по имени. Тем более хотелось бы, разумеется, знать, кто же послужил художнику моделью. Однако попытки  связать с этим прекрасным портретом  имена некоторых исторических деятелей до сих пор еще не увенчались успехом. Старая подпись на обороте свидетельствует  только, что изображен Напольный  гетман, то есть гетман полевых действующих  частей войск, бывавший с ними в походах.

Солнце и знойный ветер  обожгли его лицо. Глаза, привыкшие  всматриваться в степные дали, воспалены, а взгляд их испытующ. Брови  нахмурены, волосы небрежно откинуты надо лбом, седые усы свисают по сторонам большого плотно сжатого рта. Весь облик  гетмана в портрете производит на редкость целостное впечатление  человека простого и мужественного, смелого и решительного. Природный  ум и озабоченность ясно запечатлены  в его лице. Он стоит перед современниками и перед нами не в причудливо огромном парике и не в сверкающих драгоценностями  одеждах придворного, - он покоряет своим внутренним достоинством, своим  обаянием сильной и смелой человеческой личности. Никитин позволил почувствовать  долгую и суровую жизнь, сформировавшую этого человека.

Это замечательное полотно  заставляет оценить не только силу образного выражения в произведениях  Никитина, но и целеустремленность его живописных приемов. Свет, широко льющийся на лицо и грудь гетмана, не выделяет только одно лицо из мрачного сумрака (как это было сделано  с известной долей драматизма в портрете Петра I). Свет как бы соответствует той ясности, которая присуща данному образу. Гетман погружен не в мрак, а в пронизанную светом среду; фон за его фигурой освещен, а темная одежда даже в теневых частях не теряет своей формы и не растворяется в темноте. Звучные красочные пятна чередуются с тончайшими вариациями красочных оттенков и образуют то замечательное живописное богатство, которым усилена жизненная полнокровность произведения.

Портрет Напольного гетмана  в полной мере свидетельствует о  присутствии в русской живописи начала XVIII века глубины и мудрой простоты изображения человека. Он является одним из прекрасных выражений  подлинно гуманистического восприятия человеческой личности.

В русской литературе XVIII века окрепли благородные традиции гуманизма. Они были присущи древнерусскому искусству, они были украшением искусства  Эпохи Возрождения в Европе. Они  были выражены и в творчестве Ивана  Никитина.

Позднейшие работы русских  портретистов XVIII - начала XIX века не уступают по своим живописным качествам и  по тонкости характеристики человека лучшим портретам Никитина. Они могут  даже превосходить их. Но портрет Напольного гетмана стоит выше многих прославленных  произведений своей мужественной силой, кажущейся безыскусственной непосредственностью  и ощущением горячего трепета  самой действительности. В этих отношениях Никитин как бы перекликается  более чем через столетие с  великими мастерами русского реалистического  портрета второй половины XIX века.

Дарование Никитина не изменяло ему и при создании более парадных произведений. Таков портрет царевны  Анны Петровны (Третьяковская галлерея), производящий впечатление чинной торжественности. Тем не менее и в нем художник остался верен себе. Сохраняя общую  схему парадного портрета, уделив немало места богатым аксессуарам, художник все же раскрыл образ  человека просто и интимно.

«Представительным» портретом  является и изображение государственного канцлера и сенатора графа Г.И. Головкина, который «в продолжение канцлерства  своего заключил 72 трактата с разными  правительствами», как сообщает старинная  надпись на обороте холста (портрет  в Третьяковской галлерее, 20-е  годы XVIII века).

Г.И. Головкин изображен по пояс, строго посреди холста, в традиционной для таких портретов позе обращения  к зрителю, указывающим одной  рукой на что-то находящееся за пределами  портрета (быть может, на один из своих  трактатов). Парик оставляет открытым высокий полысевший лоб. Пышные и  мягкие локоны парика подчеркивают характер лица: сухого, с резкими чертами  и строгим выражением. Брови Головкина  нахмурены и придают лицу выражение  серьезности. Под широкими черными  бровями загораются умные и утомленные глаза; в них есть нечто холодно-насмешливое. Никитин внимательно проследил  форму носа - красивого и тонкого. Узкое, со впалыми щеками лицо перерезано широким спокойным ртом. Кажется, что мускулы в правой части  рта заставят сейчас дрогнуть его  затененный уголок и в полуулыбке сдвинется резкая складка, огибающая  рот. Сухое и нервное лицо Головкина  полно мысли и энергии. Мы видим  прежде всего человека сильного характера  и лишь потом воспринимаем черты, присущие гордому вельможе.

Никитин с большим тактом заменил легким движением пальцев  одной руки Головкина тот импозантный  указующий жест, который обычно воспроизводился  в аналогичных парадных портретах. На темной одежде Головкина с редкой по тем временам скромностью показаны орденские знаки: звезда, крест и голубая андреевская лента. В этом портрете государственного деятеля первой трети XVIII века внешние аксессуары сведены к минимуму. В нем человек остался для Никитина основной целью творческого процесса.

Портреты являются наиболее значительной частью художественного  наследия Никитина. Однако работой  над ними не ограничивалась его деятельность.

Из архивных источников известно, что в 1727 году Никитину было поручено написать картину на тему «Полтавская  баталия». До нас дошло «доношение придворного персонного живописного  дела мастера Ивана Никитина, по которому обязуется он в Летнем доме написать подрядом картину Полтавской баталии живописною работою, на полотне, длиною и поперег близ трех аршин, из своих материалов, в два месяца, ценою за 80 р.». Эту картину он написал «живописным самым добрым художеством».

С именем Никитина связана  другая большая картина - «Куликовская битва» (Русский музей). Она изображает сражение, в котором на первом плане  бьются Дмитрий Донской, Воронцов, Прозоровский, несколько князей Белозерских и  Пересвет, поражающий Челубей-Темпр-Мурзу. Надписи на щитах и одеждах, а  также сами гербы указывают, кого хотел изобразить художник. Кроме  того, на щитах, на знамени и на отдельном  картуше в углу написаны изречения, с которыми сражающиеся идут в  бой. За князьями, помещенными на первом плане, видны их дружины, спешащие в  сечу.

И.И. Никитин. Портрет напольного гетмана

Никитин глубоко своеобразен  в этой картине, несмотря на то, что  он использовал при работе над  ней свое знакомство со знаменитыми  произведениями классического искусства. Более того, для композиции в целом  и для многих фигур Никитиным  была использована гравюра Антонио  Темпеста на библейский сюжет. И при  всем Этом картина не является произведением  подражателя, бездушно повторяющего чужие  образцы. Он осмысленно использовал для передачи своих идей элементы различных изображений, применив «к оной живописной работе для примеру» как «печатные листы», так и картины великих мастеров прошлого. Никитин умел подчинить осваиваемое им целям национального культурного строительства. Он не только свободно переменил композицию гравюры А. Темпеста, вводя в нее новые фигуры или выбрасывая имевшиеся, но и уверенно вносил во все произведение свое содержание, не имеющее аналогий в использованных им образцах. Если для Темпеста битва израильтян и амалекитян лишь повод для демонстрации своего мастерства в изображении сражающихся всадников, то для русского художника его картина является выражением значительного момента из истории борьбы его родины за освобождение от монгольского гнета. Он насытил свою картину пафосом борьбы за справедливое дело, всенародным подъемом патриотических чувств. Художник, работая над картиной, показал свою высокую общественную зрелость.

Он не довольствовался  изображением только нескольких князей на первом плане; для него они являлись лишь олицетворением того боевого подъема, который движет одновременно с ними тысячами русских воинов. Не случайно Никитин написал на щите одного из князей: «Тот князь, тот дворянин, кто  за многих один». Столь же не случайно в картине отведено выдающееся место  князьям Белозерским и их воинству. Их участие в Куликовской битве  было примером самоотверженного служения родине: «Князи Белозерстии (числом двенадесять) вкупе побиени, иже тольма бишася крепко, яко един другого ради умре» (Синопсис).

Всматриваясь в картину, зрители видели, что прославленная  Куликовская битва была выйграна не только князьями, изображенными  на первом плане: за ними движется бесчисленное воинство, устремляющееся в битву  в клубах пыли, среди 30 светлых и  темных дымов, застилающих даль. В  глубине картины, где неразличимы  отряды бойцов, как бы сами холмы  земли русской щетинятся остриями копий и подымаются против врага. В сравнении с батальными сценами, писавшимися в России и на Западе в XVIII веке, картина Никитина выделяется необычностью изображения боя, активным участием в нем вооруженного народа; она говорит о его живом  патриотизме. В нашем искусстве  ей принадлежит особое и почетное место и как одной из первых русских исторических картин (если не первой) и по своеобразию идей и их выражения. Возможно, что Никитин  писал картину не один: характер ее исполнения не во всех частях одинаков. Ему могли помогать его ученики. Они, разумеется, были у него. Один из них, живописец Мина Колокольников, в записке о своей жизни  и работах упоминает об учении у Никитина.

Годы создания «Куликовской битвы» неизвестны. Возможно, Никитин  работал над ней в начале 30-х  годов XVIII века. К этому времени  относится также большая картина, изображающая родословие русских царей  в виде генеалогического древа, произрастающего  от библейских патриархов вплоть до императрицы  Анны Иоанновны и украшенного  портретами упоминаемых в этом родословии лиц и видами Москвы и Киева. Это  произведение Никитина, написанное в 1732 году, кажется работой другого  художника: в нем нет прежней  мастерской живописи, оно условно  по замыслу и композиции и восходит к аналогичным иконописным родословным  сочинениям предыдущего столетия.

В XVIII веке для осуществления  грандиозного строительства Петербурга была организована Канцелярия от строений. Она объединяла различных рабочих  и мастеров, строителей и художников. В составе ее была «живописная  команда». В «живописной команде» работали многие русские мастера  и иконописцы по росписи дворцов, церквей и написанию икон для  иконостасов. Руководил «живописной  командой» сначала иностранец Каравакк, затем Андрей Матвеев, а после его смерти другой талантливый русский мастер - Иван Вишняков.

Известно, что в марте 1725 года Иван Никитин вместе с Каравакком, Иваном Адольским и другими писал  иконостас в церкви «Зимнего дома», а в сентябре 1728 года Канцелярия от строений поручила ему написать для Петропавловского собора две  картины, двенадцать образов апостолов  и другие изображения. В 1730 году Никитину было поручено дать отзыв о четырех  картинах Д. Соловьева, написанных для  купола Петропавловского собора.

Авторитет художника был  высок. В начале XVIII века существовало предположение «сочинить полную академию живописной науки» и назначить  Никитина ее профессором и директором.

Судьба его при преемниках Петра вначале не изменилась. Екатерина I, давно знавшая Никитина (он писал  ее несколько раз), покровительствовала  ему. Вместе с двором Никитин бывал  в Москве и затем поселился  там. Ему принадлежал хорошо убранный дом, комнаты которого он сам украсил  декоративными росписями. В доме находились картины, портрет Петра I, его семьи и других лиц; среди  икон были написанные «не по-иконописному». Кроме того, Никитин имел библиотеку, рукописи, ноты, гравюры, собрание медалей  и скрипку. Он вел образ жизни  образованного человека с широким  кругом интересов.

В то переломное время было еще немало ревнителей старины, обличавших «чужестранные» и «еретические новшества»: справедливый протест против бироновщины , против неметчины, оскорбительных для  национального достоинства русского общества, переплетался с реакционными мечтаниями о восстановлении старинных  порядков. Родственные связи привели  Никитина в Москве в среду, чуждую петровскому духу, настроенную враждебно  и к бироновщине и ко всякой новизне.

В 1732 году обнаружилась его  причастность к имевшему политический характер делу о пасквиле на передового человека своего времени проповедника Феофана Прокоповича. Вместе с родичами Никитин был отправлен в Петербург  в Тайную канцелярию, а затем помещен  в Петропавловскую крепость. В  августе 1732 года в кабинете министров  был первый раз «допрашивай живописец  Иван Никитин против взятых у него писем». Его брат Роман, живописец, бывший с ним в Италии, также был  привлечен к следствию. Братьям  во время содержания в Тайной канцелярии выдавалось кормовых денег по 2 копейки  в день. Несколько раз предполагали пытать Ивана. Прошло пять лет, и наконец  в ноябре 1737 года было указано: «Ивана Никитина бить плетьми и послать  в Сибирь на житье вечно за караулом». Вместе с ним после наказания  был отправлен и Роман.

Некоторые данные позволяют  предполагать, что страшный генерал  А.И. Ушаков, начальник Тайной канцелярии, оказывал художнику некоторые послабления. Быть может, это явилось следствием не только малой вины Никитина, но и  того, что он писал портрет Ушакова. По крайней мере сохранились сходные  между собой портреты А.И. Ушакова  и сенатора Г.П. Чернышева (оба в  Третьяковской галерее), на принадлежность которых кисти Никитина указывают  старые надписи на обороте холстов. В этих небольших портретах дано более интимное истолкование образа, чем в других работах художника. Когда именно были они написаны и  даже в какой мере могут быть связаны  с Никитиным, пока сказать трудно. Если они действительно принадлежат  его кисти, то ими расширяется  не только число его произведений, но и наше представление о творческих возможностях художника.