Целостный анализ рассказа М. Горького «Старуха Изергиль»

 

Далее ученики выделяют в  исповеди Изергиль основные эпизоды  и, учитывая то, что почти все они  представляют собой компактные микроновеллы, стараются, во-первых, в каждом проанализировать конфликт и его разрешение, и, во-вторых, установить связь между всеми  этими микроновеллами, найти сквозную конфликтную линию и раскрыть ее пафос.

 

Организуя анализ основных эпизодов в исповеди Изергиль, преподаватель  ненавязчиво направляет внимание на главенствующее значение в жизни  Изергиль двух стихий — любви и  свободы как высших духовных ценностей и ориентирует на рассмотрение очень непростых отношений между этими стихиями в сюжетах микроновелл.

 

Уже первые четыре эпизода  исповеди Изергиль («Рыбак с Прута  и гуцул», «В поисках любви», «Отвергнутый «мешок червонцев», «Достойный пан  с изрубленным лицом») раскрывают ее понимание любви как полной самоотдачи, и высокий дар Изергиль — любить, как она говорит, «чтоб  хватило крови». Изергиль любит страстно и бескорыстно и такой же полной мерой берет любовь. В любви  она не прощает унижений, и когда  «маленький полячок», «смешной и подлый», оскорбил ее словом, она «закипела, как смола», и расправилась с обидчиком. Она отдается любви не по расчету  или по принуждению, а только по собственной  свободной воле.

 

Уже анализы этих эпизодов позволяют читателям придти к  выводу о том, что для Изергиль любовь и свобода — взаимообусловленные  понятия, одно не замещается другим, а  есть условие другого. Этот принципиальный вывод мы закрепляем анализом двух других эпизодов, идущих один за другим: с толстым паном («У него было такое  толстое, сырое лицо, и живот —  как большая подушка. Он смотрел, как сытая свинья») и с «достойным паном с изрубленным лицом. Этих персонажей сопоставляет сама рассказчица. Толстый пан, осыпавший Изергиль золотыми монетами, олицетворяет в  ее глазах образ жизни, недостойный  человека — любовь он мерит деньгами. А пан с изрубленным лицом, который ходил воевать за греков, вызывает восторг Изергиль: «О, этот, рубленый, был хороший человек!»; «Вот человек!.. Что ему греки, если он поляк?» Именно здесь, в рассказе о «достойном пане», Изергиль произносит тот афоризм, в котором для  нее открывается высшее проявление личности: «А когда человек любит  подвиги, он всегда умеет их сделать  и найдет, где это можно. В жизни, знаешь ли ты, всегда есть место подвигам».

 

В жизни Изергиль много  любви, она дарит ее достойным  людям щедро и неистово. Но она  никогда не становится рабой чувства, никогда не поступится ради него своей  свободой: «Я порву цепи, как бы крепки они ни были». И если в любви  нет горения, нет полноты чувств, Изергиль ее отвергает. «Только поет да целует, ничего больше! Скучно это  было уже», — говорит она о  рыбаке с Прута. «Целую неделю жила, — ничего... Но скучно стало», — вспоминает Изергиль о своей жизни в гареме у турка.

 

Проанализированные эпизоды  позволяют сделать вывод о  философии человеческого существования, которую исповедует Изергиль. В ее оценках людей и событий четко  противопоставлены: жизнь «жадная», то есть насыщенная страстью, любовью, жизни вялой, скупой на чувства, то есть «скучной»; свобода — неволе; бунт и непокорство — покорности; благородство — подлости; бескорыстие — корысти; и, наконец, мелочной расчетливости, стремлению не тратить себя — готовность за все взятое у жизни «платить собой», и полной мерой. Последнее свойство — главное в натуре Изергиль, и она особо ценит его в  себе.

 

Заключительная микроновелла в исповеди Изергиль наиболее важна  для понимания ее характера и  ее судьбы. Если до этой микроновеллы можно  было говорить о некоей гармонии отношений  героини с миром, то в анализе  истории отношений Изергиль с  Аркадэком ученики с помощью  учителя устанавливают, что принцип  равновесия между присвоением и  воздаянием нарушается — здесь «плата собой» обретает трагический смысл, горький и героический одновременно.

 

Вкратце наметим ход анализа  заключительной микроновеллы. Сама Изергиль называет свою любовь к Аркадэку «последней игрой». По сути же, словом «игра» героиня  обозначает свой самый отчаянный, даже безрассудный с точки зрения «здравого  смысла», поступок. Когда Аркадэк  попал в плен, Изергиль сделала  всё, чтобы вызволить его —  она пошла на подвиг самопожертвования  во имя любимого, хотя и не любящего ее человека. Почему же подвиг самопожертвования  нарушил гармонию отношений героини  с миром?

 

Мы обращаемся к последнему эпизоду микроновеллы — разговору  Изергиль и Аркадэка после того, как она спасла жизнь ему и  его товарищам. Бескорыстное самопожертвование  Изергиль вызывает в ответ вроде  бы благородное чувство — желание  отблагодарить. Но Аркадэк измеряет благородство обывательскими мерками: «...Так выходило, что теперь он в  благодарность за то, что я увела  его, будет любить меня...». Вольно или  невольно, но Аркадэк оскорбил бескорыстное самопожертвование Изергиль. Дальнейшее поведение Аркадэка и его друзей соответствует той же обывательской  логике. После того, как оскорбленная женщина ударяет Аркадэка — «лживую  собаку», он и его товарищи предполагают, что теперь Изергиль непременно предаст  их. «Вот какие подлые!» — комментирует Изергиль. И вновь знаком разочарования  героини в обывательской мере вещей становится ключевое слово: «Мне тогда стало — помню — только скучно очень, и такая лень напала на меня...».

 

Однако завершается исповедь Изергиль не на печальной, а на мажорной ноте: «И живу я вот! Одна живу... Нет, не одна, а вон с теми (...) Любят  они меня. Много я рассказываю  им разного, им это надо. Еще молодые  все. И мне хорошо с ними».

 

Вот теперь мы с учениками  возвращаемся к анализу портрета, а точнее — портретов, Изергиль. Мы помним, что внешний облик героини  в начале ее исповеди («Я посмотрел  ей в лицо. Ее черные глаза были все-таки тусклы, их не оживило воспоминание...»  и т. д.) задавал своеобразную интригу: не слишком ли дорогой ценой расплатилась героиня за радость жить так, чтоб «хватило крови»? Далее, словно делая  паузу в череде рассказов-микроновелл  Изергиль, повествователь силою воображения  сопоставляет ее с лицами тех людей, которых она любила когда-то. Все  они теперь — «только бледные  тени, а та, которую они целовали, сидит рядом со мной живая, но иссушенная временем, без тела, без крови, с  сердцем без желаний, с глазами без огня, — тоже почти тень». Таким уравниванием живую Изергиль и умерших людей при помощи одного сравнения («тень») автор снова акцентирует внимание читателей на том, насколько же беспощадна мера, которую избрала героиня — за все платить собой!

 

На этом этапе урока  мы ставим вопрос о том, правомерно ли называть историю жизни Изергиль легендой. Да, в ней нет фантастического  элемента, нет чуда и метаморфоз, нет образов-символов. Но в этой истории  есть высокий накал чувств, есть постоянный порыв из обыденности  к необычайному, есть «мятежность» героини, способной идти против течения  и готовой к подвигу самопожертвования  ради любви. Рассуждая таким образом, ученики доказывают, что сама Изергиль тоже принадлежит романтическому миру и что жизнь ее по-своему легендарна.

 

Ребята отмечают также, что  исповедь Изергиль и сюжетно, и стилистически  вписывается в систему легенд, из которых выстроен весь рассказ  Горького. Да и эмоционально-оценочный  «фон» здесь создается теми же средствами: морским пейзажем и рефлексией героя-слушателя. Ученики отмечают положительную экспрессию в пейзаже: «...И старухе вторил теперь только шум морских волн, — задумчивый, мятежный шум был славной второй рассказу о мятежной жизни». Отмечают они и иную, чем прежде, реакцию  Максима на рассказ Изергиль —  на этот раз он не вступает с нею  в полемику. Значит, сама история  «мятежной жизни» героини убеждает Максима в правоте ее жизненной  философии. И поэтому своеобразной патетической кодой, завершающей исповедь героини становится не диалог со своим  слушателем, а ее авторитарный монолог, которому Максим внимает, не прекословя: «Я не вижу разве жизнь? Ох, всё вижу, хоть и плохи мои глаза! И вижу я, что не живут люди, а все примеряются, примеряются и кладут на это всю  жизнь. И когда обворуют сами себя, истратив время, то начнут плакаться  на судьбу. Что же тут — судьба? Каждый сам себе судьба!».

 

Этот монолог — самый  сильный укор обывательской философии  существования. Так жить нельзя, это  противоестественно, это ненормально  — считает Изергиль. Свою же собственную  жизнь она ничуть не считает необычной  или исключительной. По Горькому, нравственное кредо Изергиль: брать от жизни  полной мерой и отдавать полной мерой  — это и есть та норма, которой  может и должен следовать человек, если хочет прожить достойную  и наполненную смыслом жизнь.

 

Монолог Изергиль, преисполненный укора людям, а также последняя  микроновелла из ее исповеди становятся органическим переходом к последней, третьей легенде — легенде  о Данко. Ее анализ составляет следующий  этап урока. Ученикам было предложено следующее индивидуальное опережающее  задание:

 

Задание 8.

 

Дайте аналитический комментарий  легенды о Данко.

 

Опорные задания и вопросы:

 

    Почему племя  оказалось в бедственном положении  и не имело права погибнуть?

    Почему, по мнению  Изергиль, именно Данко взялся  вывести племя из болот?

    Как развиваются  взаимоотношения Данко и племени  по мере развития сюжета? Какими  видит рассказчица Данко и  племя в каждый момент их  отношений?

    В чем состоит  подвиг Данко?

 

(Задание может быть  распределено между несколькими  учениками, ввиду его объема  и сложности.) Подробный анализ  легенды дает возможность развивать  у ребят навык «медленного  чтения»: учителю приходится многократно  возвращать учеников к тексту, находить в нем смысл тех  или иных поступков Данко и  племени, сложную вязь образных  ассоциаций, не упускать возможности  для эстетического наслаждения  секретами художественного текста.

 

Прежде всего ученики  отмечают особенности ввода легенды  о Данко в рассказ. Легенда  словно опоясана пейзажем, в который  входят образы моря, тучи, луны, степной  дали — причем, каждый из этих образов  эмоционально насыщен, создавая атмосферу  таинственности и необычайности: «море  шумело»; «туча — черная, тяжелая, суровых очертаний, похожая на горный хребет»; «от облаков падали на землю  густые стаи теней...»; «на месте луны осталось только мутное опаловое пятно...»; «и в степной дали, теперь уже  черной и страшной...» ...В этой атмосфере  оказываются вполне органичными  фантастические «знаковые образы», задающие эмоциональный камертон легенды. Таким камертоном к легенде о  Данко становятся как бы противоборствующие с ночной чернотой степи «маленькие голубые огоньки», «очень странные голубые языки огня, намекавшие на что-то сказочное». И как в первой легенде, «знаковые образы» становятся первотолчком для интриги: «Это искры  от горящего сердца Данко. Было на земле  сердце, которое, однажды, вспыхнуло  огнем...» — говорит Изергиль, предваряя легенду. Упоминанием  об искрах и об их происхождении  Изергиль и завершает ее: «Вот откуда они, голубые искры степи, что  являются перед грозой».

 

Далее ученики самостоятельно (а порой — направляемые наводящими вопросами учителя) размышляют о  композиционном положении легенды  о Данко в рассказе. Эта легенда  — последняя, следовательно, она  каким-то образом связана с двумя  предыдущими и, по-видимому, как-то завершает  тот спор о смысле жизни, который  прямо и косвенно шел в течение  всего рассказа.

 

Возвращая ребят к монологу Изергиль, предваряющему легенду, учитель  акцентирует внимание на звучащей здесь  тоске по настоящим, красивым людям  и пронизывающих речь рассказчицы  интонациях укора. Надо, чтобы ученики  не упускали из виду, что та же интонация  укора будет играть существенную роль в повествовании об отношениях между Данко и племенем — это  позволит верно определить эстетический пафос, которым пронизан конфликт в  легенде.

 

Начиная анализ конфликта  через основные компоненты сюжета, школьники обращают внимание на нагнетание рассказчицей в экспозиции драматических  обстоятельств, в которых оказалось  племя. Некогда «веселые, сильные  и смелые люди» были загнаны в  ядовитые болота и непроходимые леса. И «уже хотели идти к врагу и  принести ему в дар волю свою, и н и — к т о испуганный смертью, не боялся рабской жизни... Но тут явился Данко и спас всех о д и н». (Разрядкой мы выделили слова, на которые стараемся обратить внимание учеников.)

 

Возникает вроде бы тривиальная  оппозиция «Герой и Толпа», которая  в демократической литературе зачастую решалась в плане дискредитации  Героя, что эгоистически противопоставлял себя толпе, высокомерно возвышаясь над нею. Горький придает этой оппозиции совершенно новое осмысление. Его герой, Данко, не в вожди рвется, не самоутверждения жаждет — он хочет спасти погибающее племя и  его заветы (заветы — это и  есть тот бесценный вековой опыт, в незнании которого Изергиль упрекала нынешнее поколение). Что же отличает Данко от других членов племени? —  задаем мы вопрос. Ответ находим  в словах самого героя, обращенных к  соплеменникам: «Кто ничего не делает, с тем ничего не станется». Непокорство  року (помните: «Каждый сам себе судьба»?), активные поиски выхода из, казалось бы, безвыходных ситуаций, целеустремленная деятельность — вот что, по Горькому, составляет суть героического характера, это и отличает Данко от изнуренных тоскливыми думами и «скованных страхом» людей племени. «Во мне есть мужество вести», — говорит Данко, и читателям  становится понятной мера ответственности, которую он взваливает на себя. Племя  поверило Данко, ибо люди увидели, «что он лучший из всех», ведь только в его  глазах «светилось много силы и живого огня». На этом этапе между Данко  и племенем нет конфликта: «Веди  ты нас!» — сказали люди. Но по мере нарастания трудностей вера ведомых  в своего вожака начинает таять.