Бусидо-учение о рыцарском поведении

Основная идея вежливости японца в том, чтобы быть всегда приятным в отношениях с другими. Это не та вежливость, которая подразумевает  лишь хорошие манеры, благовоспитанную речь. Вежливость культуры бусидо должна идти рука об руку с более глубоким предписанием: «радуйся со счастливым и не показывай другим твоих слез».

Бусидо прежних времен, утверждал японский писатель Кан  Кикути накануне второй мировой войны, будучи «путем воина», стало путем всей нации. «Можно смело сказать,— подчеркивал Кикути, — что все лица мужского пола в возрасте от 20 до 40 лет являются воинами» [5, с. 184].

Превратившись в традицию, бусидо и сегодня осуществляет в  Японии регулирующую функцию. Бусидо —  это среда, благодаря которой  живо в Японии почитание предков. Дух бусидо во многом повелевает поведением японцев, и они сознательно, но еще  в большей степени бессознательно, следуют за ним. То, что предписывает бусидо, не так-то просто смахнуть, отбросить, от этого вдруг нельзя отказаться. Корни бусидо сидят слишком глубоко.

Харакири

«Хара» — в буквальном смысле слова — живот, чрево (точнее, та его часть, что располагается па пять сантиметров ниже вправо и влево от пупка). В переносном же значении это слово обозначает душу, ум, характер, намерения, глубинные мысли — все то, что на Западе связывается с понятием «сердце».

В Японии со словом хара употребляется довольно много устойчивых оборотов речи: тот, кто полон решимости, привел в спокойное состояние свое хара (хара-о кимэру); кто сердится, у того хара поднимается кверху (хара-о татэру); кто говорит откровенно, у того хара раскрыто, — «хара-кири». Ритуальное самоубийство путем вскрытия живота потому и назвали «харакири». Оно утвердилось в эпоху Хэйан (VIII—XII вв.) и сначала осуществлялось только самураями.

Слово «харакири» иностранцы употребляют с оттенком насмешливости, сами японцы склонны употреблять  слово «сэппуку» или «каппуку».

Сэппуку буквально означает вспарывание живота. Если сэппуку назначалось как наказание, то говорили, что виновный осознал свою вину, что равнозначно словам: «Я совершил нехороший поступок, мне стыдно перед своей совестью, и я наказываю себя собственными руками». Иногда человек совершал сэппуку, не будучи виновным, что означало: «Я не виновен, но я хочу показать вам мою душу, чтобы вы сами могли судить об этом».

Как известно, боль в животе переносить очень трудно, поэтому  вспороть себе живот означало нелегко  уйти из жизни. Поэтому тот, кто совершал сэппуку, мог сказать: «Оповести, что я умер мужественно». У самураев смерть в бою и «смерть на циновке» (сэппуку совершалось на циновке) в одинаковой степени расценивалась как геройство.

К XIV в. смерть от собственной  руки стала цениться значительно  выше, чем смерть в бою. Самоубийство начали рассматривать как проявление высшего героизма, демонстрацию силы и самообладания. Такое отношение  к жизни и смерти особенно ярко показано в классическом японском эпосе. В «Повести о Великом мире»  описывается 2640 случаев таких самоубийств. Вот один из них:

«Ёсимицу поднялся на сторожевую вышку и стал всматриваться вдаль — в том направлении, куда уехал принц. Он неясно увидел вдали его удаляющуюся фигуру. „Ну, теперь за дело!" — подумал он. Оторвал мечом башенные доски, открыл всего себя стоящим внизу и громким голосом воскликнул: „Второй сын императора Годайго, государя в девяносто пятом поколении со времени императора Дзимму — августейшего потомка великой богини Аматэрасу, принц первого ранга Такахато, ныне погиб от руки мятежных вассалов! Сейчас я покажу, как умерщвляет себя воин! Да послужит это образцом для вас, когда кончится ваше воинское счастье и вы будете сами готовиться разрезать себе живот!"

Сказав так, он снял доспехи  и сбросил их с башни. Спустил  с плеч парчовую накидку, бывшую под  латами, обнажил верхнюю часть  туловища, воткнул меч в белое  блестящее тело и сделал слева  направо по животу прямой надрез, выхватил оттуда внутренности и бросил их на пол башни, потом взял меч в зубы и упал лицом вниз» [6, с.210].

Со второй половины XV в. до середины XVII в. в Японии практиковали сэппуку в случае смерти господина. В «Хагакурэ» помещен рассказ об одном таком случае. В нем рассказывается о том, как к Сукэдзаэмону — управителю владетельного князя Набэсима посланцем князя было доставлено распоряжение сделать харакири из-за дурного поведения дочери, покрывшей бесчестием имя отца. Сукэдзаэмон в это время сидел за партией «го» *. Узнав о распоряжении, Сукэдзаэмон попросил посланца подождать, пока он закончит партию, и посмотреть за развитием игры. Когда партия была закончена, Сукэдзаэмон отошел в сторону и спокойно вспорол себе живот.

Восемнадцать самураев Сукэдзаэмона, не желая расставаться со своим господином, просили у посланца князя разрешения последовать за умершим господином, но посланец, испугавшись такого количества жертв, не соглашался. Тогда сын Сукэдзаэмона стал просить за них. «Если воин сказал, что он умрет, — говорил он, — бесполезно его останавливать. Пожалуйста, разрешите им сделать харакири». Разрешение было получено, и все восемнадцать вассалов Сукэдзаэмона немедленно отправились вслед за своим господином на тот свет.

В этом отношении характерна клятва двух братьев Кусуноки, данная после битвы при Минатогава («Тайхэйки», гл. XVI). Как справедливо считает Н. И. Конрад, эта клятва вошла в основной фонд национально-монархической идеологии [6, с. 211—212].

«Направившись на север от Минатогава, Масасигэ прибежал в одно селение. Здесь, намереваясь распороть себе живот, он снял доспехи и осмотрел свое тело: оказалось, что па нем было одиннадцать ран. С ним было семьдесят два человека из отряда, и ни у одного из них не было менее трех — пяти ран. Все родичи Кусуноки в количестве тринадцати, их воины в количестве более шестидесяти человек расположились в ряд в зале шесть нэп и, десятикратно возгласив все в один голос призыв к буддам, — все вместе разом распороли себе животы.

Масасигэ, сидя на возвышении, обратился к своему младшему брату Масасуэ и спросил его: „Последнее желание человека перед смертью определяет его судьбу в грядущем. Чего же из всего, что есть в девяти мирах, хочешь ты теперь?" Масасуэ хрипло засмеялся: „Все семь раз родиться на свег снова человеком и каждый раз истреблять государевых врагов". Масасигэ радостно улыбнулся и сказал ему: „Твое желание недоброе, но и у меня такое же. Итак, родимся снова вместе на свет и добьемся исполнения этого нашего желания". И дав друг другу такую клятву, оба брата проткнули друг друга мечами и пали рядом на одно и то же изголовье».

Смерть вслед за своим  господином в ряде случаев принимала  форму массовых самоубийств, становилась  своего рода модой. Вот еще один пример из «Тайхэйки»: «Принц спросил: „А как нужно убивать себя?" Ёсиа-ки, сдерживая хлынувшие слезы, проговорил: „Вот так..." И, не договорив до конца, выхватил меч, повернул его на себя, вонзил в левый бок и разрезал себе несколько ребер по направлению к правому боку. Затем вынул меч, положил его перед принцем, упал ниц и умер. Принц тотчас же взял меч и взглянул на него. Так как на рукоять стекла кровь, принц обернул ее рукавом своей одежды, обнажил свое подобное снегу тело и, вонзив меч около сердца, пал на то же изголовье, что Ёсиаки.

Все бывшие с принцем... воскликнули: ,,Мы тоже вслед за принцем!" В один голос возгласили молитву буддам и все сразу совершили харакири. Видя это, воины, числом более трехсот, что стояли во дворе, стали пронзать друг друга мечами и грудою свалились на землю» [6, с. 212].

Когда умер сёгуп Иэмицу (1651 г.), харакири еще больше вошло в моду. Даже князья не щадили себя. Намереваясь лишить себя жизни, владетельный князь Утида Ма-санобу собрал гостей, чтобы выпить с ними по прощальной чарке сакэ. На пиршество собралось 50—60 человек. Около восьми часов вечера Масанобу прилег отдохнуть и просил разбудить себя! в 10 часов. Он быстро заснул, а когда проснулся, уже было 12 часов ночи. «Что же вы меня не разбудили? — заворчал он. — Ведь я же просил». Продолжая ворчать, Масанобу уселся на циновку и вспорол себе живот.

Этот обычай, который называли дзюнси или ойбар а (харакири вслед за смертью своего господина, главы рода), был запрещен законом в 1663 г., однако его долго не удавалось искоренить. Тогда власти пошли на крайность — они стали обезглавливать всех членов семей тех лиц, которые делали харакири после смерти своего господина. Это помогло. Однако подпольно этот обычай процветал еще долго. После кончины императора Муцухито, например, некоторые его приближенные и почитатели пренебрегли запретом и сделали харакири (среди них был генерал Ноги). По закону эти люди осуждались, а по нормам морали расценивались как национальные герои.

Процедура харакири, применяемая  в качестве наказания, обставлялась особенно пышно. Акт харакири обычно совершался в резиденции господина. Для этого выбиралось ночное или  вечернее время. Двор посыпали крупным  песком, а место самого акта устилали тонкими циновками, которые покрывались  белым полотном; поверх стелилось  шерстяное покрывало красного цвета. Приговоренный, одетый в легкое кимоно, усаживался на приготовленное место в позу по-япопски. К нему подходили два «секунданта», старший и младший. Младший становился за спиной приговоренного и вынимал из ножен меч. Осужденному на подносе подавали кинжал или короткий меч и помогали раздеться.

Сам акт харакири выполнялся разными способами. Вот один из них: кинжал берется в правую руку, вонзается  в левый бок и горизонтально  проводится ниже пупка до правого  бока; затем вертикально от диафрагмы  до пересечения с горизонтальным порезом; если не наступает конец, то кинжал далее вонзается в горло. Известны и другие способы [2, с. 501] С годами людей, способных соблюдать все детали процедуры, становилось все меньше и меньше. В связи с этим процедуру максимально упростили, и перед ее отменой в период реставрации Мэйдзи она выглядела значительно проще: осужденный брал в руки поднесенный ему на подносе кинжал, а «секундант», стоящий за его спиной, тут же сносил ему мечом голову. Раньше в обязанности младшего «секунданта» входило прекращать мучения человека, вспоровшего себе живот. С течением времени этот «секундант» превратился в палача.

Харакири как акт лишения  себя жизни со временем изжил себя в Японии. Однако духовная подоплека  этой кровавой процедуры оставила глубокий шрам в психологии нации. Этот шрам все еще кровоточит.

О том, что дух бусидо продолжает витать над Японскими островами, говорят данные исследований Института  математической статистики Японии по проблеме «Национальный характер». На вопрос: «Как вы расцениваете поступок 47 самураев периода Токугава, отомстивших за смерть своего господина?» — 29% опрошенных ответили, что они этот поступок одобряют, 34% сказали, что это было правильно для того времени, и только 11% высказались критически. На вопрос: «Оправдываете ли вы действия человека, когда он совершает самоубийство в результате коллизии между моральным долгом и требованием обстоятельств?» — 20% ответили утвердительно (по каждому вопросу опрашивалось 2254 человека) [7].

Однако в какой степени  дух бусидо сохраняет значение сегодня? Какова его регулирующая сила?

Конечно, современный японец с иронией смотрит на наставления  «Хагакурэ» и удивляется тому, что когда-то в его стране господствовал кодекс харакири. Тем не менее японец как-то воодушевляется, когда вокруг начинают обсуждать названные проблемы. Иначе и быть не может: ведь это плоть и кровь японской нации, ее история.

Когда зарубежные историки дискутируют между собою по поводу бусидо, они подчеркивают в основном две стороны этого явления: догматы  самурайской доблести и их проявление в японской культуре; специфическое  отношение японцев к самоубийству. При этом нередко делаются довольно категоричные выводы, например: «бусидо  — это норма социальной жизни  японцев» или «японцы склонны  к самоубийствам».

Мы не разделяем такой  крайности. Тщательное изучение проблемы социальной регуляции в Японии показывает, что здесь имеются свои тонкости.

Согласно исследованиям  Кадзуо Накамуры, накануне войны и в первые послевоенные годы уровень самоубийств в Японии был весьма велик. В последующие годы число самоубийств сокращалось, правда, оставаясь еще сравнительно высоким. Так, в 1961 г. зарегистрировано 18216 самоубийств, что составляет 20% всех умерших. Тем не менее к этому времени по проценту самоубийств Япония занимала третье место в мире.

Обычно самоубийство в  Японии совершается в одиночку, однако в отличие от других стран здесь  нередко имеют место и групповые  самоубийства. Так, в середине 50-х  годов регистрировалось более 1200 таких  случаев ежегодно. Довольно много  групповых самоубийств происходит и сейчас. Среди них влюбленные неизменно занимают первое место.

Такие самоубийства называют в Японии синдзю (самоубийство по сговору) или дзёоси (романтическое самоубийство); такие самоубийства впервые стали практиковаться накануне эпохи Эдо. Им близки по духу различные виды кровавых торжественных клятв: вырывание ногтей, протыкание руки или ноги кинжалом, отрубание пальца и т. д. Самоубийства влюбленных совершались путем вскрытия вен, перерезывания горла, повешения... Примерно в середине XVII в. эти виды самоубийств были поставлены под запрет, однако они не исчезли и поныне.

Э. Дюркгейм в своем трактате о самоубийствах утверждает, что  в каждой стране они совершаются  по-своему, однако К. Накамура не подтверждает подобную «стабильность» способов лишения себя жизни применительно к Японии. Согласно его данным, способы самоубийства меняются. В 60-х годах в Японии возросло количество самоубийств с помощью сильнодействующих ядов. Женщины часто используют кухонный газ, а мужчины — холодное и огнестрельное оружие.