Мераб Константинович Мамардашвили

Позже он работает в научных  институтах Москвы, а также читает лекции на психологическом факультете МГУ, в Институте кинематографии, на Высших курсах сценаристов и режиссеров, в Институте общей и педагогической психологии АПН СССР, а также в других городах — в Риге, Вильнюсе, Ростове-на-Дону, по приглашению или рекомендации своих друзей. Фактически эти лекции, или беседы, как он называл их, — люди записывали обычно на магнитофон, — магнитофонные записи лекций составляют основу его творческого наследия (сравните с Владимиром Высоцким). В 1970 году в Тбилиси Мамардашвили защищает докторскую диссертацию, а еще через два года ему присваивают звание профессора. В эти же годы по приглашению главного редактора журнала «Вопросы философии» И. Т. Фролова он занимает должность его заместителя (1968—1974).

В 1980 он переехал в Грузию, где работал в Институте философии и читал лекции о Прусте и феноменологии в Университете Тбилиси. Никаких должностей и почетных званий в Советской Грузии он не получил. Он числился научным сотрудником в Институте общей и педагогической психологии, читал лекции и спецкурсы всегда по чьей-то личной инициативе — в университете, в Союзе аспирантов Грузии, в театральном институте. Друзья, встречи, беседы — все это в узком, почти домашнем кругу. А ведь он уже был философом с мировым именем.

Философствование М. К. Мамардашвили принято называть «сократическим», поскольку он, как и Сократ, практически не оставил после себя письменного наследия. В то же время он читал очень много лекций (в том числе о Р. Декарте, И. Канте, М. Прусте, сознании и др.) в различных университетах Советского Союза (Москва, Ростов-на-Дону, Тбилиси, Рига, Вильнюс) и стран зарубежья (Франция, Германия, США). При жизни его работы не могли быть опубликованы по идеологическим соображениям, во многом поэтому и не писались. Однако, сохранились магнитофонные записи его лекций, которые были опубликованы после его смерти и распада СССР.

Довольно непросто понять столь «живую» философию. Для  её уяснения требуется почти ювелирная  реконструкция как жизни самого философа, так и жизни его философии. Последняя предстаёт в последовательной посмертной «расшифровке» его идей, которые представлены в аудиозаписях лекций, в материалах интервью для журналов и телевидения, в докладах на конференциях и круглых столах.

В 2001 году Мамардашвили поставили памятник в Тбилиси. Официально портрет-памятник великому сыну Грузии был заказан Правительством Грузии. Фактически это дар Грузии в память о друге от Эрнста Неизвестного. Открытие памятника вызвало идеологически окрашенные уличные столкновения. В 2010 году при въезде в Гори также возводят мемориальную стелу с скульптурным портретом Мамардашвили.

[править] Детство и юность

1930, 15 сентября — в Грузии в городе Гори, родился Мераб Константинович Мамардашвили.

1934 — семья Мамардашвили переезжает в Россию: отца Мераба, Константина Николаевича, направляют на учебу в Ленинградскую военно-политическую академию.

1938 — окончание К. Н. Мамардашвили Академии. Переезд семьи Мамардашвили в Киев, а затем в Винницу. В Виннице Мераб идет в первый класс.

1941 — начало Великой Отечественной войны. К. Н. Мамардашвили уходит на фронт. Мераб с матерью, Ксенией Платоновной Гарсеванишвили, возвращаются в Грузию, в Тбилиси. Учеба в 14-й средней школе города Тбилиси.

1949 — окончание школы с золотой медалью. Поступление на философский факультет Московского университета. Знакомство и начало дружбы с Эрнстом Неизвестным, впоследствии знаменитым скульптором.

1949—1954 — учеба в МГУ. На 4-м курсе проваливает экзамен по политической экономии социализма. В газете «Московский Университет» от 6 января 1953 г. напечатано: «Отличник Мамардашвили не смог правильно разобраться в вопросе о двойственной природе крестьянского хозяйства». Уже во время учебы в университете его интересует человеческое сознание; природа мышления — сквозная тема его философии.

1953, сентябрь — защита Э. В. Ильенковым диссертации «Диалектика абстрактного и конкретного в „Капитале“ К. Маркса».

1954, май — дискуссия по «Гносеологическим тезисам» Ильенкова и Коровикова. Окончательное формирование кружка «диалектических станковистов»(А. А. Зиновьев, Б. А. Грушин, Г. П. Щедровицкий, М. К. Мамардашвили).

Защита дипломной работы «Проблема исторического и логического  в „Капитале“ Маркса».

1954—1957 — учеба в аспирантуре МГУ, в эти же годы М. К. Мамардашвили участвует в работе логико-методологического семинара под руководством А. Зиновьева.

1955, апрель — проверка преподавания общественных наук и идейно-воспитательной работы на философском факультете МГУ Отделом науки и культуры ЦК КПСС. Разгром «гносеологов».

б скачать

Мераб Константинович Мамардашвили родился 15 сентября 1930 года в Гори (Грузия), в семье кадрового военного. Окончив школу с золотой медалью, он поступил на философский факультет МГУ, который и окончил в 1954 году. После окончания аспирантуры в 1957 году Мамардашвили работал в редакции журнала "Вопросы философии", где была опубликована его первая статья "Процессы анализа и синтеза", в 1961-1966 годах был в командировке в Праге, работал в журнале "Проблемы мира и социализма".

Позже он работал в московских институтах, читал лекции на психологическом  факультете МГУ, во ВГИКе, на Высших курсах сценаристов и режиссеров, в Институте общей и педагогической психологии АПН СССР, в других городах страны. В этих многочисленных лекциях (в т. ч. о Декарте, И. Канте, М. Прусте, сознании и др.) наиболее полно отразился "сократический" характер философствования Мамардашвили. В 1968-1975 годах был заместителем главного редактора журнала "Вопросы философии" И.Т. Фролова.

При жизни философа были изданы его книги: "Формы и содержание мышления" (1968), "Классический и  неклассический идеалы рациональности" (1984) и "Как я понимаю философию" (1990), а также "Символ и сознание" (совместно с А. М. Пятигорским, 1982). С 1980 года Мамардашвили жил в Тбилиси, работал в Институте философии. После смерти ученого свет увидела его книга "Картезианские размышления" (1993).

Философский акт, по мнению М.К. Мамардашвили, изначально, в принципе разворачивается на уровне рефлексии. Поскольку мысль или, точнее, то состояние, когда она случается, как единственное событие, помыслить самому мыслящему невозможно, а говорить об этом приходится, философы прежде всего попытались выявить и описать именно это состояние. По сложившейся традиции его называют обычно трансцендированием. То есть устремлением человека к чему-то поверх и помимо его ситуации, которую он воспринимает и которая на него воздействует. Человек трансцендирует себя – здесь и возникла проблема, ибо если есть трансцендирование, то, казалось бы, должно быть и трансцендентное, то есть где-то вне человека, в некоей высшей реальности существующее что-то в виде чистых предметов или сОн поражал уже внешностью. Никогда ничему прямо не бросавший вызова, не ломавший никаких рамок, он просто — и очень естественно — жил так, будто этих рамок не было.

Всего восемьдесят. Он мог бы ещё быть нашим современником  — если бы ещё при жизни не чувствовал себя не принадлежащим ни одному из времён. Если бы не смотрел  на каждое время и место извне, из точки абсолюта. Впрочем, нашему времени такой взгляд был бы только полезен. Сейчас людей с таким  взглядом, похоже, нет. Их и тогда  не было: Мамардашвили был такой один. И в России, и в Грузии, и в той самой Европе, которую он очень любил, у которой многому учился — и в которую не поехал жить и работать, хотя его звали. Когда его — за «невыполнение плана» — уволили из Института истории естествознания и техники, а потом лишили и кафедры во ВГИКе, его приглашали и в Милан, и в Париж... Нет, отказался, поехал в Грузию. Просто уже потому, что там он был гораздо нужнее. Свою первую лекцию на философском факультете Тбилисского университета он начал словами (его тогдашние слушатели вспоминают их до сих пор): «Я выхожу из своего одиночества к вашему сиротству и обворованности».

В позднесоветском обществе существовало два альтернативных механизма признания гуманитариев, каждый из которых прекрасно работал. Первый — официальное признание, выражавшееся в разного рода бонусах, которые получали лояльные мыслители в ходе своей карьеры, завершающейся, скажем, званием академика. Второй механизм был альтернативен — это разного рода критические мыслители, которые не получали особых бонусов от советской власти, зато пользовались необычайной популярностью у советской интеллигенции (феномен М. Мамардашвили).

Симптом дефицита

Ещё неизвестно, кстати, как он вписался бы в контекст в  той же Европе. С контекстом, не говоря уже об условностях и авторитетах, у него всегда были сложные отношения.

«Представьте себе, — вспоминал друг Мамардашвили и издатель его посмертных книг Юрий Сенокосов, — по довольно длинному коридору <…> вам навстречу движется — не идёт, а именно не торопясь движется, высокий, широкоплечий человек в очках, с большой лысой головой, слегка наклонённой вперёд, отчего и вы невольно обращаете на это внимание, вся его фигура, как у скользящего конькобежца, тоже кажется как бы подавшейся вперёд, хотя он явно не спешит, и, когда проходит мимо, прежде чем скрыться на лестничной площадке, вы видите, что одет он в чёрный свитер, у него крупные черты лица и внимательный взгляд.

Эта устремлённая под тяжестью головы вперёд необычная  человеческая фигура, я хорошо помню, поразила меня больше всего...» 

То было первое впечатление их многолетней дружбы, и оно, по существу, не изменилось.

Он поражал уже  внешностью. Никогда ничему прямо  не бросавший вызова, не ломавший никаких  рамок, он просто — и очень естественно  — жил так, будто этих рамок  не было.

«Его нездешность бросалась в глаза, — утверждает его бывшая вгиковская студентка, — и в Москве, и в Тбилиси».

И это притом что  он легко умел везде становиться  своим. И уж кем точно не был, так  это человеком не от мира сего. Был  гурманом, знатоком вин, ценителем табака и трубок (после его смерти осталась целая коллекция), постоянно влюблялся  да ещё старался познакомить друг с другом своих многочисленных женщин, искренне надеясь, что те подружатся. Уже в конце жизни полюбил  восемнадцатилетнюю и горько сокрушался, будучи отвергнут.

Умел дружить  — считая притом, что дружба —  это связь одиночеств. «То, что  я есть, если вам это интересно, — говорил он, — это продукт  одиночества и молчания». Любил  долгие застолья и ещё более долгие разговоры. Легко учил языки: французский, который считал языком, наиболее подходящим для философии, английский, итальянский, испанский — специально, чтобы читать Хименеса. Считал себя гражданином мира. Францию любил едва ли не так же, как Грузию, и жалел — вполне ли в шутку? — что не может быть французом.

Мамардашвили — имя знаковое. Даже для тех (а таких большинство), кто вряд ли смог бы толком объяснить, в чём состоял предмет его академических философских занятий. Его именем люди 70—80-х годов «перекликались во мраке». Он стал одним из имён внутренней свободы (которая тогда, в эпоху несвободы внешней, если кто не забыл, очень ценилась), одним из живых и убедительнейших доказательств её возможности.

Его книги, лишённые звучащего за ними голоса и вообще живого присутствия автора, сейчас очень трудно читать. Мысли, брошенные  на полпути, невнятности, повторы… Ещё и потому, что он их, строго говоря, не писал, хотя вообще писал он очень много. То, что сейчас издаётся (всё ещё издаётся, хотя со дня его смерти миновало уже почти 20 лет!), — это по большей части расшифровка стенограмм и аудиозаписей его лекций. Да, к каждой из них он готовился тщательно, и подготовительных рукописных материалов осталось множество. Но по-настоящему его мысль возникала — и существовала — только в момент произнесения.

Настоящим событием отечественной интеллектуальной жизни  Мамардашвили стал в конце 70-х, когда начал читать публичные лекции.

К тому времени  он успел состояться в академической, хуже того — официальной философии. В двадцать семь защитил кандидатскую, в сорок — докторскую, в сорок  два стал профессором. Более того, он был в самой сердцевине марксистской идеологической работы своего времени. Работал в редакции журнала «Проблемы  мира и социализма» в Праге, в  Институте международного рабочего движения. С 1968-го был в «Вопросах  философии» аж заместителем главного редактора. В 1974-м, правда, его по идеологическим причинам уволили: стало окончательно ясно, что с официальными рамками у этого человека нет ничего общего и вписываться в них он никогда не будет.

Пожалуй, только начав  читать свои многочисленные лекции, Мамардашвили стал тем, чем он остаётся для нас и по сей день, занял своё действительно незаменимое место в нашей культуре.

То настоящее, что  он делал, и в самом деле лучше  всего было делать устно.

Философ Мамардашвили в полной мере стал самим собой, когда начал обращаться не к узкому кругу специалистов, не к коллегам-философам, но к людям вообще. К каждому, кто готов внимать и думать независимо от степени своей подготовленности. Может быть, кстати, и потому, что никакой «подготовленности», по мысли Мамардашвили, здесь не могло быть в принципе. Ничуть не больше, сколько бы он ни готовился, было её и у него самого: в мышлении, был он уверен, всё происходит только здесь и сейчас и только личным усилием.

Один на один перед  событием здесь и сейчас рождающейся  мысли он ставил не только своих  слушателей, но и себя самого.

Он вообще считал, что философия — настоящая, «реальная», как он говорил, а не философия  «учений и систем» — одна. «Учения  и системы» лишь на разные лады, каждая по-своему её представляют. И к этой-то «реальной» философии и надлежит — если действительно хочешь заниматься чем-то настоящим — прорываться  личным усилием.

Это усилие и оказывается, по Мамардашвили, образующим условием и культуры вообще, в целом, и, более того, самого человека. Без него мы будем иметь дело только с мёртвыми формами — в том числе и с формами самих себя. Человек, в его представлении, по-настоящему жив лишь до тех пор, пока «держит» себя в бытии усилием мысли — усилием постоянно возобновляющимся и никогда ничем не гарантированным. Нет опор. Нет ориентиров. Всё свершается сейчас.

В сущности, философия  у Мамардашвили — это антропологическая (точнее, антропоургическая) практика: человекосозидающее упражнение в существовании. Которое надо постоянно возобновлять, если хочешь оставаться человеком.

Это особый род  «заботы о себе», самовозделывания, культивирования себя, вменённого европейскому индивиду в своего рода обязанность ещё со времён античности. В варианте, предложенном Мамардашвили, это возделывание создаётся силой мысли: ею человек не только мыслит свой предмет, но создаёт самого себя.