Личность и личная Жизнь Ивана Грозного в историографии

 «Его многие  судили, очень немногие пытались  понять, да и те увидели в  нем только жалкое орудие придворных  партий, чем Иоанн не был. Bce знают,  все помнят его казни и жестокости; его великие дела остаются  в тени; о них никто не говорит. Добродушно продолжаем мы повторять отзывы современников Иоанновых, не подозревая даже, что они-то всего больше объясняют, почему Иоанн сделался таким, каков был под конец: равнодушие, безучастие, отсутствие всяких духовных интересов — вот что встречал он на каждом шагу. Борьба с ними — ужаснее борьбы с открытым сопротивлением. Последнее вызывает силы и деятельность, воспитывает их; первые их притупляют, оставляя безотрадную скорбь в душе, развивая безумный произвол и ненависть», отмечал К.Д.Кавелин.

Попытался понять загадку характера Ивана Грозного с точки зрения психиатрии. Рассмотрев свидетельства о Грозном, приводимые у Карамзина, Я. Чистович пришел к  следующему выводу: «Карамзин не догадался, что Иван IV не изверг, а больной». По мнению Чистовича, царь Иван IV «страдал неистовым помешательством, вызванным и поддержанным яростным сладострастием и распутством».

В оценках В.О.Ключевского  «…Нравственной неровностью, чередованием высоких подъемов духа с самыми постыдными падениями объясняется и государственная деятельность Ивана. Царь совершил или задумывал много хорошего, умного, даже великого, и рядом с этим наделал еще больше поступков, которые сделали его предметом ужаса и отвращения для современников и последующих поколений. <…> По природе или воспитанию он был лишен устойчивого нравственного равновесия и при малейшем житейском затруднении охотнее склонялся в дурную сторону. От него ежеминутно можно было ожидать грубой выходки: он не умел сладить с малейшим неприятным случаем. <…>

Ему недоставало  внутреннего, природного благородства; он был восприимчивее к дурным, чем к добрым, впечатлениям; он принадлежал к числу тех недобрых людей, которые скорее и охотнее замечают в других слабости и недостатки, чем дарования или добрые качества. В каждом встречном он прежде всего видел врага. Всего труднее было приобрести его доверие. Для этого таким людям надобно ежеминутно давать чувствовать, что их любят и уважают, всецело им преданы, и, кому удавалось уверить в этом царя Ивана, тот пользовался его доверием до излишества. Тогда в нем вскрывалось свойство, облегчающее таким людям тягость постоянно напряженного злого настроения, — это привязчивость. <…> Эта двойственность характера лишала его устойчивости. Житейские отношения больше тревожили и злили его, чем заставляли размышлять.

Но в минуты нравственного успокоения, когда  он освобождался от внешних раздражающих впечатлений и оставался наедине  с самим собой, со своими задушевными  думами, им овладевала грусть, к какой  способны только люди, испытавшие много  нравственных утрат и житейских разочарований.

Описанные свойства царя Ивана сами по себе могли бы послужить только любопытным материалом для психолога, скорее для психиатра, скажут иные: ведь так легко нравственную распущенность, особенно на историческом расстоянии, признать за душевную болезнь и под этим предлогом освободить память мнимобольных от исторической ответственности. К сожалению, одно обстоятельство сообщило описанным свойствам значение, гораздо более важное, чем какое обыкновенно имеют психологические курьезы, появляющиеся в людской жизни, особенно такой обильной всякими душевными курьезами, как русская: Иван был царь. Черты его личного характера дали особое направление его политическому образу мыслей, а его политический образ мыслей оказал сильное, притом вредное, влияние на его политический образ действий, испортил его»⁵.

С точки зрения психиатрии загадку характера Ивана  Грозного впервые попытался решить Я. Чистович в своей книге по истории  медицины в России. Рассмотрев свидетельства  о Грозном, приводимые у Карамзина, автор пришел к следующему выводу: "Карамзин не догадался, что Иван IV не изверг, а больной". По Чистовичу, царь Иван "страдал неистовым помешательством, вызванным и поддержанным яростным сладострастием и распутством»6

Идеи о личностном подходе к фигуре Ивана Грозного прочно утвердились в научной мысли 90-х годов XIX века. Русский социолог и литературный критик Н. К. Михайловский отмечал, что именно в то время стало иссякать апологетическое направление в изучении личности Грозного. Сам Михайловский придерживался "субъективного метода" в социологии и в целом стоял на позициях народников. Говоря об Иване IV, он считал вполне вероятным, что у первого русского царя была "отягченная психопатологическая наследственность". Решительным сторонником карамзинского взгляда на личность Ивана IV был и другой историк конца XIX в., автор многочисленных учебников по истории Д. И. Иловайский⁷.

В 1897 г. в Русском  биографическом словаре был опубликован  обширный очерк об Иване Грозном, написанный С. М. Середониным. Историк отмечал некоторые характерные черты личности Иоанна - его подвижность, цепкий ум, пылкую фантазию. Как и другие исследователи, Середонин указывал, что в поведении Ивана сказалось отсутствие правильного воспитания, привычка смотреть на себя как на лицо, ответственное только перед Богом. Новым в очерке Середонина было то, что автор подчеркивал склонность царя ко внешним эффектам, стремление играть какую-либо роль в политике и жизни. По наблюдениям Середонина, на поведение Грозного негативно влияло и тогдашнее общество, которое не ставило перед его действиями никакой преграды⁸.

Идеи Середонина о, роли игры и карнавала в поведении  Грозного позднее развивались в  исследованиях семиотической школы. Проблемы отсутствия конституционных  ограничений в Московском обществе XVI в. разрабатывались американскими историками. Таким образом, Середонин наметил важные направления для дальнейшего изучения деятельности Грозного.

Вслед за Чистовичем к проблеме душевного состояния  Грозного обратился профессор П. И. Ковалевский, написавший целую серию "Психиатрических эскизов по истории". Первая часть его работы посвящена описанию причин и проявления различных отклонений в человеческой психике, которая формируется под воздействием двух главных факторов - наследственности и воспитания (условий жизни). Ковалевский подчеркивал, что наследственно передается не сама болезнь, а неустойчивая нервная система, которая при неблагоприятных жизненных условиях может быть подвергнута заболеванию⁹.

Переходя к  изучению проявлений психического состояния Грозного, Ковалевский отмечал, что Иоанн родился от пожилого отца и молодой матери, подчеркивая, что престарелый возраст родителей все же отражается на организме их детей. Проследив некоторые черты психики брата и детей Ивана Грозного, исследователь заключил, что "именно в семействе Иоанна в роде Рюриковичей вырождение совершается и в узком и в широком смысле слова"¹⁰. Для подобных суждений можно найти основания и в очерке "Последние из рода Калиты", хотя этот очерк написан ученым совсем другой эпохи. Его автор - советский академик М. Н. Тихомиров. Несмотря на точто теоретические взгляды Тихомирова кардинально отличались от подходов историков прошлого столетия, фактический материал его исследования перекликается с идеями Ковалевского о причинах прекращения династии Рюриковичей^11.

Подобно Карамзину, Ковалевский выделял отсутствие правильного воспитания как важное условие развития болезни Ивана IV, диагноз которой, согласно Ковалевскому, - однопредметное помешательство, т. е. паранойя. При этом автор подчеркивал, что человек, подверженный такому недугу, в обыденной жизни ничем не отличается от здоровых людей, но "в область здоровой жизни у него все время врывается бред преследования". Этот бред может усиливаться или ослабевать в зависимости от внешних обстоятельств. Важно отметить, что паранойя ни в коем случае не означает полную умственную отсталость. Указанное положение, подтверждаемое современной психиатрией, нередко игнорировалось оппонентами Ковалевского¹².

Построения  Ковалевского вызвали определенные возражения со стороны П. П. Викторова, автора книги "Учение о личности и настроениях". Впрочем, полемика велась вокруг устаревших психиатрических терминов, уже не используемых в современной науке¹³. В то же время Викторов сделал целый ряд интересных наблюдений над психикой Грозного. Он отметил, что личности, подобные Ивану, страдая нравственным угнетением, отстраняются от жизни, но нередко подобное отстранение принимает форму агрессивного наступления на окружающих.

В 1902 г. в журнале  Русский архив появились две статьи известного медика Д. М. Глаголева о психическом состоянии царя, где также развивалась мысль о болезненной сущности многих проявлений характера Грозного. В первой (и менее удачной) из указанных работ Глаголев пытался анализировать изображение Грозного на одной из икон Данилова монастыря, стараясь обнаружить в облике государя черты, присущие душевнобольным. Вторая статья уточняет некоторые выводы Ковалевского. По мнению Глаголева, у Ивана Грозного была прирожденная паранойя, для которой характерны, с одной стороны, отсутствие систематизированного бреда, с другой - образование ложных идей, резонерство и стремление преследовать окружающих¹⁴.

Пожалуй, единственным независимым историком, посмевшим  в то сложное время возвысить  свой голос в защиту царя и выступить с предельно лаконичной, но чрезвычайно насыщенной по содержанию книгой «Иван Грозный», был известный исследователь Средневековья Р. Ю. Виппер. Практически впервые он четко и недвусмысленно, без каких-либо смягчающих оговорок высказал мысль о Грозном как о гениальном организаторе и создателе величайшей империи своего времени, благодаря которому Россия и смогла стать именно Россией.¹⁵

По мнению П.И. Ковалевского «Почти все историки высказывают  тот взгляд, что Иоанн Грозный  обладал недюжинным умом и твердым характером. На наш взгляд, ум Иоанна Грозного был не выше среднего уровня, а характер у него вовсе отсутствовал.

Во всем царствовании Иоанна мы не видим ни одной определенной мысли, которою бы он руководился, ни одного прочногоубеждения, ни одного твердого правила. Это был ум крайне поверхностный, неустойчивый и неопределенный. Одну минуту он думал одно, другую — другое, а третью — третье. Он не имел своих убеждений, а поступал так, как ему внушали другие. Узкий и недальновидный во взглядах, он не замечал, как ему окружающие внушали. Болезненно самолюбивый и любящий фигурировать, он охотно поведал чужие мысли как свои. Гордый и строптивый, он радостно приводил в исполнение чужие внушения, принимая их за свои. <…> Не твердый умом, не имея никаких определенных убеждений и взглядов, фантазер и мечтатель, потрясенный до глубины души целым рядом несчастных событий, дерзкий и кровожадный в силе, малодушный и трусливый в одиночестве, суеверный и мистик. <…>

Иоанн не был  по характеру человеком цельным, определенным. Кроме болезненных черт, — характера самобытного и ясно выкристаллизованного в нем не было. Он был эхом обстановки и окружающих людей. Окружали его с детства хищники и звери и подготовили в 13 лет волчонка, который публично разорвал Шуйских и их клевретов. Влиял на него мечтательный, увлекающийся и отчасти мистик митрополит Макарий и из Иоанна вылился фантазер и романтик, «царь по чину Владимира Мономаха». Стал он в кружке Сильвестра, Адашева, Анастасии и Макария и был царем правым, чистым, любящим и заботливым отцом. Стал при нем Федор Басманов и Малюта Скуратов и из Иоанна вышел убийца и кровожадный человек.

Иоанн, по характеру, была трость, колеблемая ветром. Трость крайне крепкая и упругая, — но поддающаяся ветру. Это был человек  с чрезмерной энергией, сильным своеволием, бесконечной деятельностью, но без определенных убеждений и стойкого характера. Он быстро увлекался и еще быстрее приводил в исполнение свои увлечения, хотя бы ему после этого приходилось и каяться. Под влиянием людей с ясным и прочным убеждением и характером он мог быть незаменимым человеком. Не имея своего собственного, он выполнял чужое с такой энергией, с какой не выполнил бы дела и создатель его. Вот почему при Шуйских и Бельских он разъяренный волчонок, при Макарии — чистый и непорочный романтик, при Сильвестре — образцовый конституционный царь, проводящий самодержавные принципы, — при Малюте Скуратове дикий зверь.

В его душе не было ни Бога, ни любви к родителям, ни любви к детям, ни любви к  ближним, ни любви к родине. По существу он был ханжа: днем нигилист, а ночью молящий Бога о спасении до завтра. Отец — в черном клобуке убивающий своего сына. Престарелый человек — пред смертным одром заигрывающий с своей невесткой. Царь — ищущий жительства в Англии. Друг — казнящий Воронцова, ссылающий Сильвестра и Адашева и истязающий Вяземского и Басмановых. Отец отечества — выжигающий целые города дотла… Во всем его характере масса противоречий, неустойчивости, несостоятельности и несамостоятельности. Подобно характеру, такой же неустойчивый, неопределенный и невыдержанный был и ум Иоанна. <…>

Наш вывод тот, что тридцатилетний царь в умственном отношении представляет собою безвольность, подобную гипнотическому состоянию. Окружающие являлись гипнотизерами без гипноза. Безвольный царь являлся бессознательным, но энергичным и ярым исполнителем их внушений. У него недоставало ни способности самостоятельно действовать, ни сознания собственного бессилия и подчиняемости чужому внушению. <…>

…Я с убеждением позволяю себе высказать мнение, что  Иоанн Грозный был душевнобольной человек, причем его душевная болезнь выражалась в форме однопредметного помешательства (мономания, или паранойя), позволявшего ему одновременно и управлять государством, и совершать деяния, которым могут быть найдены объяснения только в его болезненном душевном состоянии».

Н.П. Лихачев  решительно отказывался считать  Грозного душевнобольным. На основе трудов известного психиатра С.С. Корсакова  историк указал на разные подходы  медиков к диагностике паранойи и подверг суровой критике построения Ковалевского и Глаголева: «Царь Иван Грозный был человеком своего века, и обвиняя его в ненормальности, надо предварительно стать на точку зрения его современников и его самого».