Исторический портрет Ивана Грозного, с важными моментами в его жизни и судьбе

Содержание

1. Введение…………………………………………………………………..3
2. Биография…………………………………………………………………4
1. Детство и отрочество Ивана Грозного…………………………..…4
2. Государствование Ивана в детские и отроческие годы……..….4
3. Избранная рада и её преобразовательная деятельность…………9
3. Венчание на царство…………………………………………………...12
4. Опричнина………………………………………………………………..14
5. Внешняя политика Ивана Грозного........................................20
6. Семья и личная жизнь………………………………………………….24
7. Итоги деятельности Ивана глазам историков……..……………..26
8. Заключение……………………………………………………………….28
9. Список используемой литературы…………………………………..30
10. Приложения……………………………………………………………..31

Введение

Нет времени в истории России более противоречивого, чем вторая половина  XVI века. Переломный  характер  российского  XVIв ощущали   уже младшие современники той мрачной эпохи.

Вряд ли случайно, что почти все авторы первой половины XVIIв.,  писавшие  о смутном времени, этом калейдоскопе возводимых и свергаемых с престола царей-самозванцев,  начинали  свой  рассказ  о  деятельности  того  царя,  который «множество народу от мала до велика при царстве своём погуби и многие  грады своя поплени», хотя и был «муж чудного рассуждения».

Множество  историков  разных  времён  давали  свою  оценку  личности   Ивана IV.

 Н.М.Карамзин говорит о “двух Иванах”. Первый из  них-“добрый  и  нарочитый”, от бога “препрославленный”, второй   же-   тиран   и   деспот. С.М.Соловьёв  верил,  что   деятельность   Ивана   Грозного   была   началом государственности в России, но не оправдывал  террор  Ивана IV  как необходимую меру того времени. В отличие от С.М.Соловьёва, видный историк конца XIX- первой половины XX  в. С.Ф.Платонов защищает  Ивана IV, и  говорит, что  опричнина  была необходима, т.к. царь вёл борьбу против боярства  как главного тормоза на пути централизации.

 Личность  царя  Ивана импонировала всесильному Сталину. В 30-е гг. историкам  была  дана  команда: найти  аргументы   для   оправдания   террора   в   эпоху   Грозного. Даже апологетическая,  возвеличивающая   Грозного,   вторая   серия   фильма С.Эйзенштейна об этой эпохе  была  осуждена  в  специальном  постановлении  ЦК ВКП(б). В  этом  постановлении была  дана  оценка  деятельности  опричного войска как “прогрессивного”. Советские историки  обязаны  были  следовать  в этом русле». Лишь со второй  половины  50-х  гг.  XX  в.  появилась  реальная возможность  писать  об  Иване   IV  иначе.  Первопроходцем  был  А.А.Зимин, который показал, что опричнина утвердила в стране режим личной власти.

Детство и отрочество Ивана Грозного

Семейная обстановка детских и отроческих лет Ивана сложилась  крайне неблагоприятно: семьи он почти не знал, рос без призора, воспитания не получил никакого, если не считать воспитанием насилие, кровавые сцены, жестокие и распущенные нравы,  окружавшие его в эти годы. Ему еще не исполнилось восьми лет, когда он потерял мать, а остальную родню, двух дядей, та же мать еще раньше постаралось убрать с дороги. Их насильственная смерть обеспечила мальчику и во время его сиротства неоспариваемое положение государя и великого князя; зато сам он остался на руках посторонних людей - бояр, которые могли быть для него чем угодно, но только не педагогами, не воспитателями. Они сделали его свидетелем своих грубых и грязных сцен, приучили не ценить человеческую жизнь и равнодушно смотреть на льющуюся кровь.

Конечно, ребенок не был и не мог быть непосредственным свидетелем всех перечисленных фактов, но все они, в той или иной форме, стали ему известны, и в какой бы ни дошли до него, на всех на них лежал один и тот же отпечаток — жестокого насилия и несправедливости..

Государствование Ивана в детские и отроческие годы

 Ему еще  нет пяти лет, а архиепископ  Новгородский Макарий «бьет ему  челом», подносит великие дары: сапфировый крест, обложенный золотом, хрустальную шкатулку, окованную позолоченным серебром, с финифтью, и много чего иного. Тот же Макарий в течение 18 дней своего пребывания в Москве ездит через день к великому князю.

Положение вдовствующей княгини в роли правительницы  прочным назвать было нельзя; врагов у Елены было немало. Недаром так торопилась она избавиться от деверей, братьеев покойного мужа. Прикрыться в своих действиях именем сына, пользоваться случаем выдвинуть его на первый план должно было входить в ее  расчеты.

Тогда же (1535 г., февраль 1-е) Иван вместе с матерью участвует в Успенском соборе на торжестве переложения мощей Алексея-чудотворца, и присутствует не в толпе, а на самом видном месте, первоначально, вероятно, еще не без некоторого удивления подмечая то особое внимание, каким его окружали. В другой раз, несколько позже, он участвует вместе с братом Юрием в торжественной встрече двух чудотворных икон, перенесенных из Киева (1540 г., февраль 3-е). Подобное участие тоже входило в круг обязанностей московского государя.

Ивану пошел всего шестой год, а он уже видит себя воочию, на деле, государем, да еще каким государем! Незадолго до своей смерти Василий III, в наказание за тайные сношения с казанцами, лишил бывшего казанского царя Шихалея пожалованного ему Серпуховского уезда и сослал его на Белоозеро. Но два года спустя Шихалей стал нужен Москве: его намеревались снова посадить в Казани, вызвали поэтому с Белоозера и приняли в торжественной аудиенции как настоящего государя. И вот на этой-то аудиенции Шихалей падает перед Иваном на колени, просит забыть его прегрешения, ребенок же, сидя на скамье, приказывает ему встать, зовет к себе «карашеваться» (поздороваться) и в знак милости садит подле себя справа на отдельной скамье, а отпуская, жалует шубу. Конечно, ребенка предварительно наставили, что ему следовало делать и говорить, подсказывали его роль, но это и была та школа, которая воспитывала в Иване государя самодержца.

Несколько позже, но все еще не достигши полных шести лет, Иван даёт аудиенцию литовским послам и неукоснительно проделывает все предписания церемониала, обращаясь к ним с обычным в этих случаях вопросом: «брат наш Жигимонт король по здорову  ль?», и потом зовет их к руке (1536 г., август 13-е). Тем же послам полгода спустя он даст, на отпуске, торжественную клятву в соблюдении договора (1537 г., февраль 18-е). А затем пойдут, из года в год, приемы послов ногайских (1541 г., сентябрь 12-е), астраханских (1542 г., декабрь 23-е), снова литовских (1542 г., марта 1-е), послов казанской царевны Ковгоршад (1542 г., марта 8-е). Помимо того, Москва видела в своих стенах за эти годы посланцев воеводы волошского, царя казанского, хана крымского.

Посещение монастырей с благочестивой целью вообще входило в круг обязанностей московского государя, и Иван еще мальчиком выполняет эту повинность, лежавшую на его сане: неоднократно ездит он (обыкновенно с родным братом Юрием, а то и с двоюродным — Владимиром Старицким) к Троице-Сергию, в Можайск, в монастыри Волоколамский, Боровский. Его свита — князья и бояре; он слушает всенощную, заутреню, молебен, литургию, и везде, в пути — при встрече, в храме, за трапезой — он на первом месте, всегда предмет общего внимания и почета (1541—1543).Ощутил Иван за эти ранние годы и тесную связь церкви с Государством; и не одну связь, но и подчиненное положение её, зависимость ее действий от власти мирской. Он присутствует на церемонии Наречения игумена Иоасафа в митрополиты в Успенском соборе, откуда отправляется на митрополичий двор, где старший из иерархов, новгородский архиепископ, во главе других епископов, вводит Иоасафа на приготовленное для него место (1539, февраль 6-е). Три дня спустя после литургии, в том же Успенском сборе, Иван вручает новопоставленному митрополиту пастырский посох, символически подчеркивая государево право восьмилетнего мальчика санкционировать постановление духовных властей. Церемония заканчивается визитом нового митрополита к государю. Современник говорит, что целью визита было  преподать великому князю благословение; но, конечно, посещение это являлось также и выражением благодарности. Три года спустя место Иоасафа занял митрополит Макарий; позволительно думать, что и в этот раз поставление не обошлось без участия Ивана (1542 г., март).

Хотя мальчику, по самому возрасту, посильна одна лишь декоративная сторона государствования, однако любое постановление государственного значения нуждалось в его имени, не могло обойтись без видимости его санкции. По смерти княгини-матери государственный корабль московский очутился в положении исключительно ненормальном. Сам править им Иван, за малолетством, не мог, а между тем регентства, правительственного органа, правильно и законно действующего, создано не было. Делами государства распоряжался тот, кто сумел или успел захватить власть. Сила, однако, сознавала необходимость найти себе оправдание и точку опоры в праве — вот почему распри и споры боярских фамилий за власть, не прекращавшиеся за все время малолетства Ивана, неизбежно втягивали в борьбу и его самого. Как ни молод был Иван, он все же являлся для спорящих желанной и притом единственной твердой точкой опоры. Можно сказать, бояре сами предупредили его совершеннолетие.

Ивану всего восемь лет, а боярин Вельский «советует» ему пожаловать боярством князя Голицына, в противность желанию Шуйских (1538 г., осенью). Правительница-мать скончалась полгода назад, и мальчик уже теперь вынужден заменить ее. Два года спустя тот же Вельский, успевший за это время попасть в ссылку, снова появился во дворце (1540 г., июнь). За него ходатайствовал митрополит Иоасаф, но судьбу старого заслуженного боярина решил десятилетний мальчик. Неудивительно, если впоследствии, возмужав, правительственные действия того времени Иван припишет своей инициативе: «Войдя в возраст, - вспоминал он, — я не восхотел рабской властью быть, отослал от себя князя Ивана Васильевича Шуйского и велел быть у себя князю Ивану Федоровичу Вельскому». А возраста Ивану в ту пору не было еще и полных тринадцати лет.

Пришло известие о приближении крымского хана Саип Гирея с ордой к реке Оке, служившей в ту пору защитной границей на юге. Положение серьезное; опасность грозит самой Москве, и первое, что делает мальчик; первое, что он обязан сделать, как государь, — он идет в Успенский собор молить Царицу Небесную о заступничестве, и молится с братом Юрием также у гроба святителя Петра. Затем он присутствует им заседании, где митрополит и бояре обсуждают вопрос, как поступить при данных обстоятельствах: оставаться ли великому князю в Москве или уехать? Решено было положиться на Пречистую и на чудотворцев Петра и Алексея, т. е. столицы не покидать (1541 г., июль). Вполне допустимо, что заседание было простой формальностью и постановление было предрешено заранее и, в таком случае, конечно, без участия Ивана; однако оформить его, придать ему надлежащий авторитет было необходимо, а потому необходимо и присутствие государя, хотя ему и было всего 11 лет.

Иван в своей детской. А между тем государь в Грановитой палате, в Успенском соборе, в официальные минуты жизни, он далеко не чувствует себя на положении такового в обыденной обстановке. Там — он предмет всеобщего почитания, центр для всех, всегда первое лицо; в своей же детской, наоборот, он еще такой маленький, бессильный, беспомощный! Здесь старшие обращаются с ним небрежно, совсем не хотят считаться с его желаниями. Любимую мамку, по смерти матери, отняли у него силой; стоило ему сдружиться с Федором Воронцовым, и бояре, опасаясь найти в нем соперника, не задумались на глазах великого князя наброситься на нового любимца, чуть не убили его. А что переиспытал он ночью, когда бояре ворвались в его комнату, гонясь за боярином Бельским и митрополитом Иоасафом!

Иван рос в забросе, предоставленный самому себе, не всегда заботливо накормленный и хорошо одетый. Мальчик видел вокруг себя, как посторонние люди бесцеремонно расхищали его добро, оставшееся после отца. Легко представить себе чувство маленького Ивана, привыкшего видеть в себе государя, — чувство  одновременно и оскорбления, и бессильной злобы при виде того, как ничтожный Тучков пихал ногами вещи его покойной матери. «Мы с братом Юрьем играем, а князь Иван Шуйский сидит на лавке, локтем оперся на постели отца нашего и ногу положил на нее», — вспоминал впоследствии Грозный.

Каким воспитала Ивана такая обстановка. Последовательно ребенок, мальчик, подросток, Иван видел вокруг себя одно насилие, жестокость и бессердечие; ничего облагораживающего, возвышающего и достойного примера; пролитая кровь никого не смущала; чужая боль никого не тревожила. Неудивительно, если он сам стал таким же жестоким, бессердечным, таким же насильником, равнодушным к чужим слезам. Уже 12-ти лет он находил наслаждение бросать с высокого терема животных и смотреть, как они разбивались при падении; на 15-м году он скакал со сверстниками по улицам, топтал людей, бил и грабил попадавшихся навстречу мужчин и женщин. Зверь уже тогда сидел в нем. И зверь не замедлил проявиться наружу.

За три года (1544—1547), еще не начавши по-настоящему государствовать и править, Иван уже успел казнить восемь человек, в том числе трех заслуженных бояр и двух молоденьких княаей, таких же еще мальчиков, как он сам: Трубецкого, 15-ти лет, и Овчину-Телепнева-Оболенского, сына любимца его матери. Восемь человек! Это больше, чем отец его и дед возвели на плаху за все продолжительное княжение свое! Недаром Иван сам сознавался на Стоглавом соборе: «Нельзя ни описать, ни языком человеческим пересказать всего того, что я сделал

дурного по грехам молодости своей.

 Выводы,  сделанные   Иваном   из   жизненного опыта.  Из детской поры Иван вынес две аксиомы, ставшие потом руководящим началом всей его жизни: 1) он есть государь-властелин и имеет право делать все, что захочет; 2) бояре — это люди, от  которых ему нечего ждать ничего хорошего.

Избранная рада и её преобразовательная деятельность

В январе  1547 г. Иван торжественно короновался на царство, а месяцем позже женился на Анастасии, дочери окольничего Романа Юрьевича Захарьина, и хотя с этой поры начинается его царствование, но о самостоятельном управлении государством пока говорить еще не приходится, и это не потому, что молодому царю всего семнадцатый год и в «возраст» войдет он лишь несколько лет спустя, не раньше, но и потому, что управление страной действительно попало в другие руки. Из положения малолетнего Иван еще не вышел, и время регентства, опеки, хотя бы и в своеобразной форме, для него еще не прошло.

Летом того же года сгорела Москва. Бедствие было такое ужасающее, приняло такие небывалые размеры, несчастный город тонул в таком безумном море огня, что пожар убедительнее, чем когда-нибудь подтверждал издавна сложившееся в народе убеждение, что бедствия подобного рода — это кара небесная за людские грехи, неотвратимый наказующий перст Божий. Искали виновных и легко нашли их в лице Глинских, царской родни. В последние годы Глинские, оттеснив Шуйских, стояли у кормила правления и доброй славой в народе не пользовались. Старую княгиню Анну, бабку царя, обвинили в чародействе: она вынимала у мертвых сердца и, настояв на воде, поливала этой водой улицы — оттого и пожар загорелся. Москва взбунтовалась, одного из Глинских, царского дядю, убили; в поисках Анны народ бросился в Воробьево, подмосковное село, где в те дни находился Иван; у него потребовали ее выдачи. Бабку царь отстоял, но с Глинскими вынужден был расстаться.