Шпаргалки по философии

Предпринятый классической наукой поиск истины сан по себе может  служить великолепным примером той раздвоенности, которая отчетливо прослеживается на протяжении всей истории западноевропейской мысли. Традиционно лишь неизменный мир идей считался, если воспользоваться выражением Платона, "освещенным солнцем умопостигаемого". В том же смысле научную рациональность было принято усматривать лишь в вечных и неизменных законах. Все же временное и преходящее рассматривалось как иллюзия. Ныне подобные взгляды считаются ошибочными. Мы обнаружили, что в природе существенную роль играет далеко не иллюзорная, а вполне реальная необратимость, лежащая в основе большинства процессов самоорганизации. Обратимость и жесткий детерминизм в окружающем нас мире применимы только в простых предельных случаях. Необратимость и случайность отныне рассматриваются не как исключение, а как общее правило.

К концу XX в. мы научились глубже понимать смысл двух великих революций  в естествознании, оказавших решающее воздействие на формирование современной  физики: создания квантовой механики и теории относительности. Обе революции  начались с попыток исправить классическую механику путем введения в нее вновь найденных универсальных постоянных. Ныне ситуация изменилась. Квантовая механика дала нам теоретическую основу для описания нескончаемых превращении одних частиц в другие. Аналогичным образом общая теория относительности стала тем фундаментом, опираясь на который мы можем проследить тепловую историю Вселенной на ее ранних стадиях.

По своему характеру наша Вселенная  плюралистична, комплексна. Структуры  могут исчезать, но могут и возникать. Одни процессы при существующем уровне знаний допускают описание с помощью детерминированных уравнений, другие требуют привлечения вероятностных соображений.

Как можно преодолеть явное противоречие между детерминированным и случайным? Ведь мы живем в едином мире. … мы лишь теперь начинаем по достоинству оценивать значение всего круга проблем, связанных с необходимостью и случайностью. Кроме того, мы придаем совершенно иное, а иногда и прямо противоположное, чем классическая физика, значение различным наблюдаемым и описываемым нами явлениям. Мы уже упоминали о том, что по существовавшей ранее традиции фундаментальные процессы было принято считать детерминированными и обратимыми, а процессы, так или иначе связанные со случайностью или необратимостью, трактовать как исключения из общего правила. Ныне мы повсюду видим, сколь важную роль играют необратимые процессы, флуктуации. Модели, рассмотрением которых занималась классическая физика, соответствуют, как мы сейчас понимаем, лишь предельным ситуациям. Их можно создать искусственно, поместив систему в ящик и подождав, пока она не придет в состояние равновесия.

Искусственное может быть детерминированным  и обратимым. Естественное же непременно содержит элементы случайности и  необратимости. Это замечание приводит нас к новому взгляду на роль материи во Вселенной. Материя - более не пассивная субстанция, описываемая в рамках механистической картины мира, ей также свойственна спонтанная активность. Отличие нового взгляда на мир от традиционного столь глубоко, что… мы можем с полным основанием говорить о новом диалоге человека с природой.

Два потомка теории теплоты по прямой линии - наука о превращении энергии  из одной формы в другую и теория тепловых машин - совместными усилиями привели к созданию первой "неклассической" науки - термодинамики. Ни один из вкладов в сокровищницу науки, внесенных термодинамикой, не может сравниться по новизне со знаменитым вторым началом термодинамики, с появлением которого в физику впервые вошла "стрела времени". Введение односторонне направленного времени было составной частью более широкого движения западноевропейской мысли. Двадцатый век по праву может быть назван веком эволюции: биология, геология и социология стали уделять в XIX в. все большее внимание изучению процессов возникновения новых структурных элементов, увеличения сложности. Что же касается термодинамики, то в основе ее лежит различие между двумя типами процессов: обратимыми процессами, не зависящими от направления времени, и необратимыми процессами, зависящими от направления времени. <...> Понятие энтропии для того и было введено, чтобы отличать обратимые процессы от необратимых: энтропия возрастает только в результате необратимых процессов. <...>

Мы начинаем понимать, каким образом, исходя из химии, можно построить  сложные структуры, сложные формы, в том числе и такие, которые способны стать предшественниками живого. В сильно неравновесных явлениях достоверно установлено весьма важное и неожиданное свойство материи: впредь физика с полным основанием может описывать структуры как формы адаптации системы к внешним условиям. Со своего рода механизмом предбиологической адаптации мы встречаемся в простейших химических системах. На несколько антропоморфном языке можно сказать, что в состоянии равновесия материя "слепа", тогда как в сильно неравновесных условиях она обретает способность воспринимать различия во внешнем мире (например, слабые гравитационные и электрические поля) и "учитывать" их в своем функционировании.

Разумеется, проблема происхождения  жизни по-прежнему остается весьма трудной, и мы не ожидаем в ближайшем будущем сколько-нибудь простого ее решения. Тем не менее при нашем подходе жизнь перестает противостоять "обычным" законам физики, бороться против них, чтобы избежать предуготованной ей судьбы - гибели. Наоборот, жизнь предстает перед нами как своеобразное проявление тех самых условий, в которых находится наша биосфера, в том числе нелинейности химических реакций и сильно неравновесных условий, налагаемых на биосферу солнечной радиацией.

Мы подробно обсуждаем понятия, позволяющие описывать образование диссипативных структур, например понятия теории бифуркаций. Следует подчеркнуть, что вблизи точек бифуркации в системах наблюдаются значительные флуктуации. Такие системы как бы "колеблются" перед выбором одного из нескольких путей эволюции, и знаменитый закон больших чисел, если понимать его как обычно, перестает действовать. Небольшая флуктуация может послужить началом эволюции в совершенно новом направлении, которое резко изменит все поведение макроскопической системы. Неизбежно напрашивается аналогия с социальными явлениями и даже с историей. Далекие от мысли противопоставлять случайность и необходимость, мы считаем, что оба аспекта играют существенную роль в описании нелинейных сильно неравновесных систем.

Ныне мы можем с большей точностью судить об истоках понятия времени в природе, и это обстоятельство приводит к далеко идущим последствиям. Необратимость вводится в макроскопический мир вторым началом термодинамики - законом неубывания энтропии. Теперь мы понимаем второе начало термодинамики и на микроскопическом уровне. Второе начало термодинамики выполняет функции правила отбора - ограничения начальных условий, распространяющиеся в последующие моменты времени по законам динамики. Тем самым второе начало вводит в наше описание природы новый, несводимый к чему-либо элемент. Второе начало термодинамики не противоречит динамике, но не может быть выведено из нее.

Уже Больцман понимал, что между  вероятностью и необратимостью должна существовать тесная связь. Различие между прошлым и будущим и, следовательно, необратимость могут входить в описание системы только в том случае, если система ведет себя достаточно случайным образом. Наш анализ подтверждает эту точку зрения. Действительно, что такое стрела времени в детерминистическом описании природы? В чем ее смысл? Если будущее каким-то образом содержится в настоящем, в котором заключено и прошлое, то что, собственно, означает стрела времени? Стрела времени является проявлением того факта, что будущее не задано, т.е. того, что, по словам французского поэта Поля Валери, "время есть конструкция".

Наш повседневный жизненный опыт показывает, что между временем и пространством  существует коренное различие. Мы можем  передвигаться из одной точки  пространства в другую, но не в силах  повернуть время вспять. Мы не можем переставить прошлое и будущее. … это ощущение невозможности обратить время приобретает теперь точный научный смысл. Допустимые ("разрешенные") состояния отделены от состояний, запрещенных вторым началом термодинамики, бесконечно высоким энтропийным барьером. В физике имеется немало других барьеров. Одним из них является скорость света. По современным представлениям, сигналы не могут распространяться быстрее скорости света. Существование этого барьера весьма важно: не будь его, причинность рассыпалась бы в прах. Аналогичным образом энтропийный барьер является предпосылкой, позволяющей придать точный физический смысл связи. Представьте себе, что бы случилось, если бы наше будущее стало бы прошлым каких-то других людей! <...>.

Нам удалось получить микроскопическую формулировку эволюционной парадигмы, выражаемой вторым началом термодинамики. Этот вывод представляется нам важным, поскольку эволюционная парадигма  охватывает всю химию, а также  существенные части биологии и социальных наук. Истина открылась нам недавно. Процесс пересмотра основных понятий, происходящий в настоящее время в физике, еще далек от завершения. Наша цель состоит вовсе не в том, чтобы осветить признанные достижения науки, ее стабильные и достоверно установленные результаты. Мы хотим привлечь внимание читателя к новым понятиям, рожденным в ходе научной деятельности, ее перспективам и новым проблемам. Мы отчетливо сознаем, что находимся лишь в самом начале нового этапа научных исследований. Перед нами - дорога, таящая в себе немало трудностей и опасностей.

Мы считаем, что находимся на пути к новому синтезу, новой концепции  природы. Возможно, когда-нибудь нам  удастся слить воедино западную традицию, придающую первостепенное значение экспериментированию и  количественным формулировкам, и такую традицию, как китайская, с ее представлениями о спонтанно изменяющемся самоорганизующемся мире. В начале введения1 мы привели слова Жака Моно об одиночестве человека во Вселенной. Вывод, к которому он приходит, гласит: "Древний союз [человека и природы] разрушен. Человек наконец сознает свое одиночество в равнодушной бескрайности Вселенной, из которой он возник по воле случая".

Моно, по-видимому, прав. Древний союз разрушен до основания. Но мы усматриваем  свое предназначение не в том, чтобы оплакивать былое, а в том, чтобы в необычайном разнообразии современных естественных наук попытаться найти путеводную нить, ведущую к какой-то единой картине мира. Каждый великий период в истории естествознания приводит к своей модели природы. Для классической науки такой моделью были часы, для XIX в. - периода промышленной революции - паровой двигатель. Что станет символом для нас? Наш идеал, по-видимому, наиболее полно выражает скульптура - от искусства Древней Индии или Центральной Америки доколумбовой эпохи до современного искусства. В некоторых наиболее совершенных образцах скульптуры, например, в фигуре пляшущего Шивы или в миниатюрных моделях храмов Герреро, отчетливо ощутим поиск трудноуловимого перехода от покоя к движению, от времени остановившегося к времени текущему. Мы убеждены в том, что именно эта конфронтация определяет неповторимое своеобразие нашего времени.

В настоящий момент мы переживаем глубокие изменения в научной  концепции природы и в структуре  человеческого общества в результате демографического взрыва, и это совпадение весьма знаменательно. Эти изменения породили потребность в новых отношениях между человеком и природой так же, как и между человеком и человеком. Старое априорное различие между научными и этическими ценностями более неприемлемо. Оно соответствовало тем временам, когда внешний мир и наш внутренний мир находились в конфликте, были почти "ортогональны" друг другу. Ныне мы знаем, что время - это некоторая конструкция и, следовательно, несет некую этическую ответственность.

22. Сорокин  П. Человек. Цивилизация. Общество

Сборник состоит из 5-ти тематически  связанных трудов социолога: «Общая социология», «Революция и социология», «Социальная стратификация и  мобильность», «Социокультурная динамика»  и «Из рукописного наследия».

Социолог смог также «забраться»  в, на первый взгляд, неподвластную  ему область – психологию, тем  самым бросив вызов классическим социологам (Дюркгейму, Спенсеру) и  доказав, что природа социальных явлений носит самый что ни на есть психический характер. В общем, в сборнике найдется материал на любой вкус, каждый читатель непременно отыщет в нем то, что его заинтересует, будь то революция, ее характер и корни, или же рассуждения на вечный вопрос: «Что есть истина?», а также проблема и роль «принципа счастья» в ходе социологического процесса и ответ на вопрос, кем же быть предпочтительнее: «недовольным Сократом или довольным дураком»? Темы, прямо скажем, и вечные, и злободневные.

Итак, среди 5-ти представленных в сборнике сочинений особого внимания, на мой взгляд, заслуживают 3 крупных, тематически завершенных фрагмента: «Преступление и кара, подвиг и награда» (русский период творчества), «Социология и революция» и «Кризис нашего времени» (американский период творчества).

«Преступление и кара, подвиг и награда» – отрывок из крупного раздела книги «Общая социология». Сорокин анализирует не только функции наград и кары, но и их влияние на жизнь людей. Это влияние, конечно же, испытывал на себе каждый из нас: за определенные блага, обещанные кем-либо, человек всегда предпринимает определенные действия, либо бездействует. Но, опять-таки, маячащая на горизонте кара обычно воздерживается от каких-либо противоправных действий. И награды, и кары мотивируют действия любого из нас. И примеров здесь можно привести бесконечное множество. Но только от психических особенностей индивида и его разума зависит, пойдет ли он ради награды на подвиг или на преступление.

Раздел «Революция и социология»: «Бойня: революция 1917 г.» и «Социология революции» также вызывают повышенный интерес. «Бойня…» являет собой фрагмент воспоминаний П.А. Сорокина («Долгое путешествие») и повествует о хаосе, царящем в России, а именно в Петрограде, в 1917 г. «Раз свобода-то все дозволено» – вот девиз толпы, бушевавшей и зверствовавшей на улицах города в дни революции. Сорокин не одобряет беснований толпы, не одобряет он и действия правительства. «Агония-трагедия-пучина» – так характеризует социолог этапы революции 1917 г. В те неспокойные дни Сорокин в своих статьях клеймит позором большевиков, варварским образом захвативших власть, и, в конце концов, попадает под арест.