Христианство и Культура

Древнерусские люди, сравнительно недавно принявшие христианство, скорее всего, ощущали себя провинциалами в христианском мире, и смиренно побирающимися под окнами европейского храма мудрости. Это чувство духовной неполноценности, которое могло быть у русских людей, и попытался развеять Иларион. В своем «Слове» он показал место Русского государства среди других христианских народов. Благодать, т.е. христианское вероучение, воплощением которого является Новый Завет, противопоставляется Иларионом Закону, сформулированному в Скрижалях-Моисеевых и воплощенному в книгах Ветхого Завета. Благодать универсальна. Закон имеет национальный характер. Закон ограничен в пространстве и во времени (он дан для одного народа — древних иудеев, имеет начало и конец). Благодать имеет начало (Рождество Христово), но не ограничена ни во времени, ни в пространстве (для всех народов во все времена).

Явление Благодати Иларион  связывает с истиной, познанием, красотой и свободой, воплощенными в выборе Русью православной веры. Русский народ в силу самой природы этой веры, не может быть ниже других христианских народов. «Слово о Законе и Благодати» впитало в себя большое количество литературных источников, а очень скоро и само стало источником для заимствований и подражаний. Его часто читали и неоднократно переписывали, включая в разного рода «Требники» и «Служебники». Столетие спустя после митрополита Илариона развернул свою деятельность другой церковный писатель и замечательный мыслитель и проповедник — Кирилл Туровский. Его интересовал прежде всего человек — «венец творения», его Душа и тело. «Поучения» и «Слова» Кирилла Туровского по поводу церковных праздников отличались проникновенным лиризмом и глубиной духовного постижения их смысла. Произведения Кирилла свидетельствуют о высоком уровне древнерусского ораторского искусства, а также том, что книжники XII в. в совершенстве овладели античной и византийской традицией словесного творчества. О Кирилле Туровском современники отзывались так: «Златоуст, паче всех воссиявший нам на Руси».

Произведения этого монаха пользовались громкой славой. Они  вошли древнерусские сборники-антологии — «Торжественник», «Златоуст». Любимейшим чтением русских людей были жития святых (называемые также агиографией). Вначале на Руси, естественно, были лишь переводные жизнеописания. Потом их стали создавать и на собственном материале. Так появились жития первых русских святых Бориса и Глеба, Феодосия Печерского, Мстислава и Ольги, Александра Невского. Автором первых русских житийных произведений — о Борисе и Глебе, о Феодосии Пе-черском — был монах Нестор, один из составителей «Повести Временных лет». Позднее жития включались в различные книги — «Прологи», «Четьи-Минеи» (сборники, содержащие жития святых, «Слова» и «Поучения», расположенные по календарному принципу — в соответствии с днями

памяти каждого святого), «Патерики» (сборники, в которых описывались отдельные эпизоды жизни и деяния подвижников — монахов, отшельников — какой-либо одной местности). Особой любовью у русских людей пользовался сложившийся в XII—XIV вв. Кие-Во-Печерский патерик, в котором описывались деяния монахов Киево-Печерской лавры.

В житиях русских святых выразились три основных национальных идеала человеческого поведения: добровольный кроткий и страдающий мученик—страстотерпец во имя идеи, не противящийся угнетению и смерти (Борис и Глеб); суровый аскет, живущий в уединении и обнаруживающий о при этом великую силу духа и разума (Антоний, Иосиф Волоцкий); кроткий радетель человеческого счастья, устроитель и заступник (Феодосии Печерский, Сергий Радонежский).

Жития «святых любили читать многие русские писатели XIX в. — Н.В.Гоголь,А.И.Герцен,Н.С.Лесков,Л.Н.Толстой. Следы воздействия житийного жанра мы можем обнаружить во многих их произведениях — в «Шинели» и «Выбранных местах из переписки с друзьями» Н.С. Гоголя, в «Житии одной бабы» Н.В.Лескова, в «Народных рассказах» и «Отце Сергии» Л.Н. Толстого, в «Братьях Карамазовых» Ф.М. Достоевского, в рассказах А.П. Чехова. Жанровые каноны жития оказались в русской культуре настолько сильны и продуктивны, что продолжали существовать даже в советскую эпоху. Форму жития мы можем увидеть и в канонизированных биографиях В. Ульянова (Ленина), и в жизнеописании пионера-героя Павлика Морозова, и в романе о Павле Корчагине.

Выдающиеся деятели  православия и русская культура

Русская Православная Церковь  жила единой жизнью, едиными заботами со своим народом. Служение Отечеству ее выдающихся подвижников деятельно способствовало становлению патриотизма как ценнейшей традиции русской культуры.

В начале сентября 1380 г. князь  Дмитрий Донской отправился в поход против полчищ Мамая. Достигнув Дона, Дмитрий заколебался: идти ли ему за реку навстречу Орде или ждать здесь. И в это время князь получил грамоту: «Без всякого сомнения, господине, с дерзновением пойди противу свирепства их...». Эти слова принадлежали Сергию Радонежскому, основателю Троице-Сергиевой лавры, ближайшему советнику и единомышленнику Дмитрия Донского. О делах, творимых преподобным Сергием, мы узнаем из его «Жития», принадлежащего перу его ученика и сподвижника, выдающегося писателя конца XIV—начала XV в. Епифания, прозванного Премудрым. Известно, что, перед тем как выступить в поход, князь Дмитрий заезжал в монастырь к преподобному Сергию, который, благо-славив его, предсказал успех в сражении и отпустил с войском двух иноков — Пересвета и Ослябю. Победа на Куликовом поле была не просто воинским подвигом. Она являлась торжеством этнического самосознания. Куликовская битва стала символическим завершением духовного освобождения русского человека. Поколение Сергия Радонежского было поколением людей, впервые после долгих десятилетий ига почувствовавших себя свободными. Среди друзей и единомышленников Сергия мы можем назвать и князя Дмитрия, и крестителя зырянской земли Стефана Пермского, и величайшего древнерусского художника Андрея Рублева, и писателя Епифания Премудрого. Преподобный Сергий Радонежский, великий святой Православной Церкви, был человеком широкого кругозора и большой государственной прозорливости. Он энергично способствовал объединительной политике московских князей, внес вклад в развитие культуры своего времени и народной нравственности. Дело,которому служил Сергий, продолжили представители нескольких последующих поколений русских людей, а его имя вышло за границы того времени, в которое он жил.

Деятельность Сергия по духовному  собиранию и нравственному воспитанию русского народа оказала огромное воздействие на сознание русских людей. Сергий реформировал некоторые церковные обряды и литургически переосмыслил праздник Святой Троицы (в честь которой он и назвал свою обитель), превратив его из ветхозаветной Пятидесятницы в Троицу Живоначальную, содержащую в себе тайну предвечного света,  праздника «для избранных» в праздник для «всех званых». Троица Живоначальная была для Сергия и символом единения русских людей (что побеждает «ненавистную рознь мира сего»), символом взаимной любви Бога и человека. В этом он видел основу миропорядка, структуру мира и его гармонию как основное начало. Троица раскрывает тесную связь больших и малью фактов бытия. Как писал, воспроизводя мысль Сергия, его биограф Епифаний Премудрый, «тричисленное число паче инех прочих чисел болши есть зело чтомо, везде бо троечисленное число всему добру начало».» Сергий был крупнейшим строителем и организатором  русской культуры. Любимыми его авторами были святитель. Григорий Богослов, синайский отшельник Иоанн Лествичяик — автор знаменитого руководства к монашеской жизни «Лествицы», «учителя Церкви» Василий Великий и Иоанн Златоуст. В основанном Сергием монастыре была собрана обширная библиотека. Начало ей положил сам Сергий, который пришел на место будущего монастыря, в дремучий  лес, «в пустынь», имея при себе две книги: Псалтырь и Евангелие. Позднее монастырь стал крупнейшим культурным центром, местом производства рукописных икон и книг.

Игумен Сергий одобрял  занятия монахов чтением, заботился  о создании библиотеки, которая продолжала пополняться и при его преемниках. С именем Сергия связано и еще одно крупнейшее событие русской культуры. Именно по заказу Сергия Андрей Рублев сотворил свою гениальную икону «Троица», выразив в ней духовный идеал древнерусского человека — красоту гармоничной, «соборной» жизни. Отец Павел Флоренский, размышляя о рублевской «Троице», писал: «Из всех философских доказательств бытия Божия наиболее убедительно звучит именно то, о котором даже не упоминается в учебниках... «Есть «Троица» Рублева, следовательно, есть Бог».

Русское искусство  и православная вера

Русское искусство и православная вера на протяжении многих веках шли  рука об руку. Почти семь столетий (а это две трети исторического пути Русского государства!) искусство развивалось в рамках, устанавливаемых религией. Тесно связаны с религиозным каноном были первые светские романы и повести, возникшие в XVII в. (назовем хотя бы «Житие протопопа Аввакума», ставшее, по сути, первым русским романом), первые драмы («Комедия притчи о Блудном Сыне» С. Полоцкого) и стихотворения (его же «Вертоград Многоцветный»), первые портретные изображения царей («парсуны») и первые лубки. В целом начиная с конца XVII в. в русской культуре, как и в культуре других европейских народов, начинается процесс секуляризации. На русской почве он осуществлялся небезболезненно, сопровождался сложными коллизиями. Разделение искусства и религии, происшедшее в начале XVIII в. вследствие проведенных Петром I реформ, стало крупнейшей трагедией русской культуры. Оно имело печальные последствия как для Православной Церкви (они отдалилась от значительной части русской интеллигенции), так и для искусства — литературы, живописи и музыки (которые утратили часть позитивных ценностей, выраженных в религиозных идеалах).

В XIX в. в русской культуре достаточно четко обозначились два  идейных течения. Одно было связано с традиционными духовными ценностями, воплощенными в православной вере; другое — с либеральными ценностями западной культуры. Первое течение ориентировало общество на медленное, постепенное развитие, основанное на соблюдении национальных традиций; второе — на быструю модернизацию, реформы, которые должны были сблизить Россию с Западной Европой.

В принципе, в нормальных условиях обе тенденции должны были бы дополнять друг друга, однако в России они вызвали противостояние в обществе, привели к трагическим конфликтам, основанным на взаимном непонимании. В жизни В.Г. Белинского, например, были периоды веры и воинствующего безверия. В обществе предпринимались попытки религиозного синтеза, принципов православия с католицизмом или протестантизмом (религиозные поиски В.С. Соловьева). Трагичность этого конфликта хорошо выразил П.Я. Чаадаев в своих «Философических письмах». Противостояние двух идейных течений было более заметно в русской публицистике и критике. Эта полемика между славянофилами,  или  почвенниками с  одной стороны, и «западниками», революционерами-демократами или народниками (а позднее и марксистами) — с другой.

Менее заметным было противостояние в самом искусстве: конфликты  между писателями, художниками и композиторами зачастую определялись личными взаимоотношениями, а уже затем приобретали идеологическую окраску. Различие между ними в большей степени проявлялось в преобладании отрицающего или утверждающего пафоса произведений Последний чаще бывал связан с религиозными ценностями. И все же, как правило, русские деятели культуры стремились в своем творчестве сочетать оба типа ценностей.

Несмотря на внешний отрыв  искусства от христианства в его  церковнобытовом обличий, именно христианство нужно признать одним из самых важных источников характерного для русского искусства нравственного идеала. Из этого источника черпали вдохновение и силы писатели и художники, композиторы и мыслители. Следуя этой тенденции, русская культура, на наш взгляд, не порывала со своими христианскими истоками, а, наоборот, питаясь от них, несла обществу огромные нравственные силы, пленяя умы и сердца тех, кто оставался глух к церковной проповеди.

По нашему убеждению, на протяжении и XVIII—XX вв. русская литература, живопись и музыка неоднократно пытались вернуться к утраченному синтезу религии и искусства. К такому выводу мы приходим на основании исследования творчества ряда русских художников. Религиозные по своему происхождению мотивы, сюжеты и

образы можно обнаружить и в творчестве всех значительных мастеров художественного слова XVIII—XX вв. Интересно, что при наличии сильных западных влияний, при кажущемся отрыве от православных корней эта литература оказалась подлинно русской, христианской и во многом православной. Человек, о котором она говорит, — христианин, и даже не в смысле его принадлежности к Церкви или духовно-нравственного состояния, а в смысле тех ценностей, которые являлись для него основными.

Как известно, А.С. Пушкин в  своей духовной эволюции проделал путь от безбожия к христианству и православию. В связи с этим интересна оценка русским религиозным мыслителем XX в. Г.П. Федотовым его «Капитанской дочки» как самого христианского произведения в мировой литературе. Как известно, никакой специфической религиозной проблематики в повести нет. Однако при внимательном чтении легко обнаружить, что в основе произведения лежит христианский подход к человеку и ко всем происходящим событиям, здесь, как в семени, заложены те ценности, которые позже расцветут и размножатся в русской литературе, составят ее духовно-иравственный идеал: жалость, сострадание к человеческой судьбе, тихая, ненавязчивая красота добродетели.

Христианские идеи были особенно близки Н.В. Гоголю. Любимым чтением  писателя были религиозные произведения Ефрема Сирина, Тихона Задонского, Дмитрия Ростовского. Читал он и древнерусские жития, и проповеди, и книгу «Златоуст». Как и многие другие русские писатели. Гоголь пытался передать в своем творчестве православный морально-этический идеал, стремился раскрыть универсальные воплощения добра и зла и настаивал именно на такой трактовке своих Произведений. С ценностями христианской веры был связан замысел трехтомной поэмы Гоголя «Мертвые души». Автор вместе с читателем и героями должен был проследовать путем духовного возрождения из «ада» (первый том) в «чистилище» (второй том) и далее — в «рай» (том третий). Предполагалось, то слово «мертвый» в названии поэмы будет указывать на неизбежное грядущее возрождение: душа на самом деле не может умереть и должна воскреснуть. Главы «Мертвых душ» — это своеобразные ступеньки духовной «лестницы», по которой идет читатель. Однако замысел поэмы «Мертвые души» оказался слишком грандиозным даже для гениального писателя. Гоголь стремился написать такую доходчивую и убедительную книгу, которую бы обязательно прочел каждый русский человек, а прочтя, понял, что так, как он жил раньше, теперь жить нельзя, и полностью изменил бы свою жизнь. Отсюда и духовный кризис писателя: каким бы хорошим ни был второй том, он все равно не мог полностьюи удовлетворить художника — ведь его целью, по сути, было создание чего-то похожего на новое Евангелие (книги, меняющей жизнь народов!) — Евангелие от Николая Гоголя. В другом произведении, «Выбранных местах из переписки с друзьями». Гоголь попытался раскрыть свои собственные  духовные искания (произведение создавалось в период работы над вторым томом «Мертвых душ») и показать русским людям путь личного самоусовершенствования. При этом писатель стремился достичь единства слова-откровения (благовестия) в слова.-проповеди, объясняющего откровение. В «Выбранных местах» Гоголь органично соединил исповедь и проповедь, слово мирское и слово религиозное. Перу Гоголя принадлежали и собственно религиозные произведения («Размышления о Божественной Литургии»). Осмысливая православное богослужение, таинства исповеди и причастия, писатель стремился раскрыть высший смысл церковных обрядов. Исследуя творчество Н.В. Гоголя, русские философы и критики нередко отмечали его пророческий (и даже апокалип-тический) характер, т.е. отражение будущего России. Видели они в нем и выражение извечной борьбы Бога и дьявола. По мнению великого русского философа Н.А. Бердяева, в своих произведениях Гоголь сумел раскрыть основные болезни духовной жизни России. Русский мыслитель и писатель Д.С. Мережковский подчеркивал важность изображения в произведениях Гоголя борьбы человека с чертом: «Бог есть бесконечное, конец и начало сущего; черт — отрицание Бога, а следовательно, и отрицание бесконечного, отрицание всякого конца и начала; черт есть начатое и неоконченное, которое выдает себя за безначальное и бесконечное; черт — нуменаль-ная середина сущего, отрицание всех глубин и вершин — вечная плоскость, вечная пошлость». По мысли Мережковского, два главных героя Гоголя — Хлестаков и Чичиков — есть ипостаси именно такого «среднего» и пошлого черта. Русские писатели часто обращались к евангельским сюжетам. Евангельские сюжеты и мотивы можно обнаружить даже в тех произведениях, которые по своим идеям весьма далеки от Священного Писания, например, в романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?» («христоподобная» фигура «особенного» человека Рахметова) или в романе М. Горького «Мать» (Богородица, отдающая своего сына