Экономические дискуссии в СССР в 20-е годы

1993 г. И. В. БЫСТРОВА ГОСУДАРСТВО  И ЭКОНОМИКА В 1920-Е ГОДЫ: БОРЬБА  ИДЕЙ И РЕАЛЬНОСТЬ

Соотношение экономики и политики, оценка так называемой «новой экономической политики», роль государства в экономике, методы управления хозяйством и планирования — все эти проблемы стали предметом профессиональных дискуссий и политической борьбы в 20-е гг. Споры и дискуссии отражали скачкообразные, противоречивые социальные, экономические процессы в «переходном» обществе.

В последующие десятилетия советскими историками и экономистами проанализирован обширный фактический материал, освещающий становление и эволюцию системы государственного управления народным хозяйством, этапы экономической политики государства «диктатуры пролетариата» (многотомные труды и монографии по истории советской экономики). Вместе с тем следует отметить существенную ограниченность этой литературы, обусловленную жесткими рамками господствующей идеологии. Исследователи были вынуждены не касаться целых пластов исторической действительности. В их трудах «исчезли» люди, награжденные презрительными кличками «оппортунисты». А среди них были виднейшие ученые, специалисты, словом, «цвет нации», вырубленный под корень в конце 20-х — 30-е гг. Исторический процесс, таким образом, представал в убогой одномерности. Те же историки, которые пытались поставить вопрос об исторических альтернативах в нашей стране, лишались права голоса.

Более всесторонне многовариантность исторических процессов, экономические дискуссии 20-х гг. были освещены в зарубежной историко-эко-номической литературе, как в общих трудах по экономической истории СССР1, так и в специальных исследованиях2.

И лишь со второй половины 80-х гг. в отечественной общественно-политической, историко-экономической литературе открыто прозвучали вопросы об альтернативных путях развития России и СССР, о сущности власти, господствовавшей в стране на протяжении многих десятилетий. Проблема формирования так называемой «командно-административной системы», «государственного социализма» применительно к управлению экономикой была поставлена в общем, оценочном плане3.

Историки-экономисты первыми приступили к конкретному анализу экономических ^дискуссий 20-х гг. и к публикации трудов «опальных» ученых-экономистов . Неоценимое значение имеет издание сочинений «оппозиционеров» как специалистов-хозяйственников, так и политических деятелей, писавших на экономические темы (Н. И. Бухарин, Е. А. Преображенский, Н. Д. Кондратьев, В. А. Базаров и др. ), и эта работа активно продолжается.

В последние годы появились и исторические исследования о нэпе, его возможностях, кризисах, перспективах5. Развитие и сопоставление различных точек зрения на эти проблемы создает базу для дальнейшего анализа и размышлений. Тем не менее ощущается недостаток конкретно-исторических исследований, показывающих противоборство течений общественной мысли по центральной проблеме управления экономикой. Для ее осмысления очень важны оценки и выводы экономистов 20-х гг. (как советских, так и эмигрантов),

несмотря на некоторую их ограниченность с позиций сегодняшнего дня. Было бы также полезно проследить соотношение противоборствующих идей и социально-экономической реальности «нэповского» общества. В данной статье предпринята попытка осветить эти проблемы.

Усиление вмешательства государства в развитие экономики в начале XX в. было характерно для большинства продвинутых в хозяйственном отношении стран мира. Концентрация производства, внедрение плановых начал в организацию производственных процессов в рамках трестов, концернов и т. д. происходили параллельно с частичной национализацией; усиление роли финансового капитала сопровождалось его сращиванием с государственными органами. Тенденция к усилению государственно-монополистического регулирования, особенно крупной промышленности, выросла в объективную необходимость в годы первой мировой войны, в которую была втянута и Россия. Непосредственными предшественниками созданных после Октября 1917 г. органов управления экономикой были, как известно, органы Временного правительства — Экономический совет, Министерство торговли и промышленности.

Вместе с тем методы государственного вмешательства в экономику имели корни в специфике многовековой истории России. Исключительная роль; государства во всех сферах общественного бытия, традиции авторитарного правления, отсутствие подлинной свободы экономического развития (что подкреплялось законодательными запретами) — все это способствовало упрочению бюрократических форм управления огромной державой. Эти традиции нашли глубокое отражение и в социальной психологии.

В революционную эпоху неудержимая волна пролетариев города и деревни, жаждавших осуществления идеалов «социальной справедливости» путем «перераспределения» собственности «имущих» классов, вынесла на своем гребне партию большевиков, которая смогла в наибольшей степени учесть и воплотить в своей деятельности настроения масс. В результате первой «атаки» «пролетарское» государство завладело «командными высотами» в экономике (крупная промышленность, транспорт).

Сама идея тотального «огосударствления», управления страной из единого центра, всеобъемлющего учета и уравнительного распределения на практике была осуществлена в системе «военного коммунизма». «Венцом» этой политики. (по выражению меньшевика С. Двинова) стала «комиссия использования» при ВСНХ РСФСР, вдохновленная «творцом главкизма» Ю. Лариным, которая «учитывала все ценности России, от золота до булыжника и песку»6. Этот способ управления в наибольшей степени отвечал уравнительной психологии масс, а также интересам крепнущей партийно-государственной бюрократии.

Хотя этот вариант управления обществом был впоследствии осужден самой правящей партией, но именно он оказался как с психологической, так и материально-организационной точки зрения, наиболее приемлемым modus vivendi «советского общества», его рецидивы дают о себе знать и в наши дни.

Вопреки распространенному мнению, самые крайние меры по введению плановости и военизированного управления экономикой относились не к периоду разгара гражданской войны, а к тому времени, когда непосредственная военная угроза уже отходила на второй план, — к концу 1920-го—началу 1921 г. Это — и милитаризация труда (идеи о всеобщей принудительной трудовой повинности, создании трудовых армий), и попытки полного запрета торговли и обмена, национализации всей промышленности (декрет ВСНХ от 29 ноября 1920 г. был направлен на подчинение государству всех промышленных предприятий с числом рабочих более 5—10 человек), и курс IX съезда РКП(б) на создание единого централизованного планового хозяйства и т. д. К этому же времени относятся попытки подчинить государству сферу сельскохозяйственного производства. Продразверстка казалась уже недостаточной. На VIII съезде

Советов (декабрь 1920 г. ) один из молодых большевиков — Н. Осинский — выдвинул идею о «плановом засеве». Декрет о «помощи крестьянскому хозяйству» был направлен на то, чтобы поставить под учет государства 15 млн. крестьян, указывая, когда, где и сколько сеять и т. д. Идея была поддержана большинством партийного руководства, но осуществилась на практике спустя десятилетие в формах и методах сталинской коллективизации.

Именно в 1920 г. в государственном хозяйстве был введен принцип «ударности», т. е. сосредоточения максимума материальных ресурсов на отдельных отраслях хозяйства, на определенных предприятиях. Распределение средств и ресурсов осуществлялось в упоминавшейся выше «комиссии использования» при ВСНХ. Такие методы привели к усугублению диспропорций в экономике, к катастрофическому положению на «неударных» предприятиях. Хотя от этого крайне централизованного волюнтаристского распределения в начале 20-х гг. вынуждены были отказаться, впоследствии сходные методы, имманентно присущие государственно-бюрократической системе управления экономикой, прочно укрепились в советском народном хозяйстве в формах жесткого фондирования, централизованного распределения материальных ресурсов.

Направление на усиление «социалистического централизма» и планирования проявилось в разработке и принятии в 1920 г. плана электрификации России. Первые попытки создания единого универсального плана были отмечены чертами гигантомании и утопичности. Однако разработка этого плана уже сопровождалась некоторым разномыслием в рядах партийных и хозяйственных руководителей. Дискуссии, что было характерно, проходили в рамках общего направления на внедрение в экономику плановых начал (практически все советские экономисты и практики находились в плену плановых концепций). Тем не менее «приземленные практики» из руководства ВСНХ во главе с А. И. Рыковым, которые были лучше других знакомы с практикой хозяйственного строительства, воспротивились разработке такого фантастического проекта. По их мнению, сама постановка в условиях полного экономического развала, голода и разрухи вопроса о грандиозном перспективном плане электрификации (при отсутствии элементарных средств жизнедеятельности, оборудования для промышленности, упадка сельского хозяйства и т. д. ) звучала как утопия. В этих условиях на очереди стояла задача решения конкретных, самых острых проблем восстановления и развития экономики. Президиум ВСНХ предлагал Государственной комиссии по электрификации России (ГОЭЛРО) составить более реальный проект единого производственного плана 7.

В своих статьях и выступлениях В. И. Ленин дал решительный отпор «скептикам и маловерам», отрицавшим возможность «большевистских» темпов социалистического строительства. В конечном счете одержала победу точка зрения В. И. Ленина — Г. М. Кржижановского. «Капитулянтские планы» Л. Д. Троцкого и А. И. Рыкова были отвергнуты. VIII съезд Советов одобрил генеральный план, принятие которого, по мнению Ленина, имело не только технико-экономическое, но и политическое значение (государственный план должен был дать «задание пролетариату», увлечь рабочих и «сознательных крестьян» великой программой строительства нового общества). Здесь проявилась одна из характерных черт политики и тактики правящей партии, ставшая затем неотъемлемой принадлежностью «советской» модели управления обществом, — преобладание политических, тактических соображений над экономическим расчетом.

С другой стороны, экономика, имевшая объективные законы и тенденции развития, плохо поддавалась планированию, распределению и подстегиванию сверху. Политика «военного коммунизма» вкупе с разрушительным воздействием непосредственных военных действий привела страну к одному из самых серьезных кризисов за всю ее историю: не только к глубокой экокомической разрухе, но и к мощным социальным потрясениям. Прокатившаяся по стране волна крестьянских восстаний, недовольство пролетариата, вылившееся в демонстрации в Москве и Ленинграде, увенчавшиеся военным антикоммунистическим мятежом в Кронштадте, — таковы были те реалии, которые заставили Ленина задуматься и в конечном счете привели его через два года к коренному выводу о неправильности сложившихся представлений о социализме. Но в тот конкретный момент нужно было спасать положение конкретными мерами, и поворот в сторону «соглашения с крестьянством» свидетельствовал о том, что «на четвертый год титанической борьбы против законов экономического развития Ленин признает себя побежденным» 8. Постепенный, шаг за шагом, сдвиг в направлении «новой экономической политики» на протяжении последующего пятилетия, оживление экономических укладов, социальных групп и классов — все это стало питательной средой для различного рода дискуссий по всему спектру общественных проблем, в том числе по вопросам экономической политики. В этот период (до конца 20-х гг. ) был высказан ряд «альтернативных» точек зрения на пути и методы политического и хозяйственного развития, определявшегося экономическим возрождением, оживлением социальной активности в обществе.

Режим был вынужден частично поступиться своей властью над экономикой (разрешение торговли, рыночных отношений между городом и деревней, денационализация мелких промышленных предприятий, допущение аренды, концессий и т. д. ). В то же время партийно-государственный аппарат стремился сохранить и укрепить свои позиции в управлении оставшейся в его ведении частью хозяйства — «командными высотами». В сфере управления промыш ленным производством и трудом это выразилось в линии на подчинение партийному руководству профсоюзов.

О важности для правящей партии решения этой проблемы свидетельствует ожесточенность профсоюзной дискуссии 1920—1921 гг. Умело столкнув представителей «рабочей оппозиции», которые ратовали за ликвидацию партийного диктата на производстве, за упразднение ВСНХ и передачу управления производством съездам производителей, отраслевым профсоюзам, с крайней позицией Троцкого, стремившегося полностью подчинить профсоюзы государству, Ленин сумел добиться осуждения обеих этих позиций на X съезде. Решения съезда были направлены на использование профсоюзов для проведения в массы коммунистической идеологии.

В итоге дискуссии была сделана попытка фактически отстранить профсоюзы от управления производством, от защиты жизненных интересов рабочих. Разгром партии эсеров (которые выступали за то, чтобы ввести на предприятиях самоуправление рабочих), преследование меньшевистских организаций, уничтожение «Рабочей оппозиции» — эта политика большевиков привела к сужению демократических начал в управлении промышленным производством, лишению работников государственной промышленности боевых профсоюзных организаций, отстаивающих их интересы (подчинение профсоюзов партийно-государственному руководству и т. д. ). «Оппозиционные» идеи о самоуправлении рабочих, политической демократии и свободной организации трудящихся преследовались на протяжении 20-х гг. в деятельности профсоюзов, пытавшихся отстоять свою независимость (разгром независимых профсоюзов и рабочих забастовок и т. д. )9.

Осуществление мероприятий новой экономической политики было по-раз—ному встречено различными течениями в руководстве страны и политическими партиями и группами русской эмиграции. Лидеры эмиграции обнаружили, однако, редкостное единство взглядов на нэп как на «перерождение» диктатуры большевиков, эволюцию ее в сторону капитализма. Н. В. Устрялов, П. Н. Милюков, В. М. Чернов и Ф. Дан, К. Каутский и др., несмотря на различия политических взглядов сошлись в оценке экономической и социальной эволюции России, радостно заявив, что переход на рельсы капитализма ставит вопрос и о ликвидации большевистской диктатуры.

Аналогичные взгляды на нэп (при различии политических выводов и оценок) появились в советском руководстве, в партии. Еще в 1922 г. оживилось «левое» течение в оппозиции во главе с Ю. Лариным, которое требовало возврата к военно-коммунистическим методам. «Левые» оппозиции трактовали поворот к нэпу как капитализм. При дальнейшем развитии и оформлении этих течений и дискуссий происходили различные перегруппировки сил и участников политической борьбы в руководстве страны. К середине 20-х гг. оформились две основные линии в оценке нэпа — как «государственный капитализм в пролетарском государстве» (Г. Е. Зиновьев) или как социализм (Н. И. Бухарин и др. ). Не вдаваясь в подробности этих дискуссий, можно отметить, что они явились, на наш взгляд, даже в большей степени отражением закулисной борьбы за власть в верхах партии, чем сложного социального противостояния в обществе (хотя этот фактор нельзя сбрасывать со счетов).