Язык и мышление

Язык и мышление

Для начала немного истории. В 1920-х годах  американский лингвист Эдвард Сепир (Edward Sapir) выдвинул гипотезу, согласно которой  не реальность определяет язык, на котором  о ней говорят, а, наоборот, само восприятие реальности опосредовано языком. Сепир писал: Люди живут не только в объективном мире вещей и не только в мире общественной деятельности, как это обычно полагают; они в значительной мере находятся под влиянием того конкретного языка, который является средством общения для данного общества. Было бы ошибочно полагать, что мы можем полностью осознать действительность, не прибегая к помощи языка, или что язык является побочным средством разрешения некоторых частных проблем общения и мышления. На самом же деле "реальный мир" в значительной степени бессознательно строится на основе языковых норм данной группы... Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества.

На лекции Сепира всегда собиралось множество  людей, и одним из них стал молодой  химик Бенджамин Ли Уорф (Benjamin Lee Whorf), живо интересовавшийся лингвистикой. Уорф работал в страховой компании и частенько был вынужден беседовать с жертвами пожаров. Разговаривая с работниками склада бензиновых цистерн, которые описывали причину возникновения огня, Уорф пришел к выводу, что люди воспринимают предметы не так, как указывают их органы чувств, а так, как их преподносит язык. Если на бочке написано "Вода", то в нее можно бросить непогашенный окурок, несмотря на то что от бочки за версту несет бензином и на воде плавает хорошо различимая бензиновая пленка. Если же рядом с пустой бочкой повесить объявление "Курить воспрещается! Бензин!", то люди будут оценивать безопасную обстановку как опасную и пугающую. Или другой пример Уорфа: возле склада под названием "Бензиновые цистерны" работники ведут себя крайне осторожно, однако рядом со складом, который называется "Пустые бензиновые цистерны" ("Empty gasoline drums"), они сразу забывают об осторожности: курят и бросают окурки, - хотя прекрасно знают, что в пустых цистернах могут содержатся взрывоопасные испарения. Уорф заключил, что при наличии реально опасной ситуации лингвистический анализ ориентируется на слово "пустой" (empty), которое имеет еще и переносное значение: "ничего не значащий, не имеющий последствий". Именно это переносное значение слова приводит к тому, что ситуация с пустыми цистернами "моделируется" в сознании работников склада как безопасная.

Эти наблюдения, а также выслушанный Уорфом курс лекций Сепира привели к тому, то он развил взгляды своего учителя  и сформулировал гипотезу лингвистической  относительности (гипотезу Сепира-Уорфа), благодаря которой получил мировую  известность. Согласно этой гипотезе, у людей картина мира в значительной степени определяется системой языка, на котором они говорят. Грамматические и семантические категории языка являются не только инструментами для передачи мыслей говорящего, но и управляют мыслительной деятельностью, формируя идеи человека. Таким образом, предполагается, что люди, которые говорят на разных языках, будут иметь и разные представления о мире, а в случае значительных структурных расхождений между их языками при обсуждении некоторых тем у собеседников могут возникать трудности с пониманием.

После публикации этой гипотезы последовал ряд исследований мышления людей, говорящих на принципиально  различных языках (американских индейцев, полинезийцев и эскимосов). Эти исследования продемонстрировали, что язык действительно накладывает сильный отпечаток на характер мышления. Однако твердого, признанного академической лингвистикой, доказательства гипотеза Сепира-Уорфа так не получила. Ее сторонники нередко утверждают, что она ни в каких доказательствах не нуждается, поскольку зафиксированное в ней утверждение является очевидным фактом. Оппоненты же склонны считать, что она и не может быть ни доказана, ни опровергнута.

В начале Второй мировой войны командующий десантными силами Тихоокеанского флота США  генерал-майор К. Вогел распорядился использовать язык индейцев навахо для шифровки военных сообщений. Язык навахо идеально подходил для этой цели. Необычайно сложный, он, кроме того, не имел письменности. Никто не зафиксировал ни своды грамматических правил, ни даже элементарный алфавит. Поэтому человеку, не принадлежащему к племени навахо, выучиться языку было практически невозможно. Индейцы навахо, ставшие радистами в разных частях морской пехоты, вместо того чтобы шифровать сообщения, просто передавали их друг другу, используя свой родной язык. Японцы, съевшие собаку на криптографии, разгадали почти все военные шифры США, но как ни старались, так и не смогли понять "шифр", на котором передавались сообщения американской морской пехоты.

Самое интересное во всей этой истории -что в языке навахо попросту отсутствовало множество военно-технических терминов, которых там и быть не могло. Однако был придуман остроумный выход: не существующие в языке слова стали обозначать при помощи комбинации других слов (приблизительно такая же идея используется и в языке Toki Pona).