Человек в современном мире

 

Таким образом, принципиально  неважно, что считать началом: дух  или материю. Важно признавать их единство.

 

Но раньше было показано, что материальное представление  Вселенной имеет большие неудобства. Неудобства заключаются главным  образом в том, что, представляя  себе духовный мир материальным, человек  представляет его в то же время  трехмерным. А трехмерное представление  духовного мира – это уже явный  абсурд, – ведущий к другим абсурдам.

 

В результате соображений  о тонких состояниях материи или  психофизических эманациях человек  непременно должен прийти к заключению, "что... если и впрямь существует Господь, это есть только вид кислорода".

 

Поэтому в интересах правильного  мышления необходимо сразу представлять себе началом дух, то есть сознание. Это избавит от многих ненужных блужданий  по окольным путям и по тупикам.

 

И раньше уже было указано, что если вообще признавать существование  сознания, то необходимо признать, что  существует только одно сознание, и  больше ничего.

*  *  *

 

— Но что же такое материя? – спросит "позитивист".

 

Логическое понятие, то есть форма сознания, отвечу я. Вы никогда  не видали материи и никогда не увидите ее, вы только мыслите ее.

 

— Ну, а вот это дерево, вещество из которого сделают стол, что это такое?

 

Комплекс ощущений, проектированный  в пространство.

 

— Но это дерево существует?

 

Существует, но истинной природы  его существования мы не знаем. Все, что мы знаем о нем, – это  форма нашего восприятия его.

 

— Но если нас не будет, оно  будет продолжать существовать?

 

Да, для сознаний, работающих в аналогичных с нами условиях восприятия, оно будет существовать в тех же формах, как для нас. Но само по себе это вещество будет  существовать как-то совершенно иначе, – как, мы не знаем. Но несомненно – не в пространстве и времени. Вероятно, все одинаковое дерево разных веков и разных частей света образует одну массу – одно тело – может быть, одно существо. Несомненно, что отдельного существования то вещество (или та часть вещества), из которого сделан этот стол, иначе, как в нашем восприятии, не имеет.

 

Мы установили, что прямым методом, помимо речи и аналогий, мы узнать о существовании чужого сознания не можем.

 

Что же дает нам основание  думать, что в мире есть сознания, кроме наших человеческих, ограниченных сознаний животных и полусознаний растений?

 

Прежде всего то обстоятельство, что если бы такие сознания существовали, то мы, с нашими средствами, не могли бы узнать о них. Это, конечно, не доказательство их существования. Но это объясняет, почему мы не знаем их, если они существуют.

 

Затем то обстоятельство, что мы знаем о существовании сознаний только в нашем разрезе мира и в низших (люди, животные, растения). Между тем у нас нет никаких оснований думать, что в высшем разрезе мира, то есть в четырехмерном пространстве, нет сознаний. Наоборот, логически все говорит нам, что они должны быть и должны быть сильнее наших.

 

И наконец, те соображения, что  мир есть сознание, что все в  нем сознательно, и ничего несознательного  вообще нет и быть не может.

 

Самое главное все-таки то, что у нас нет оснований  считать свое сознание единственной и высшей формой сознания в Вселенной.

 

Вопрос стоит теперь так: как мы могли бы узнать о существовании  сознаний других разрезов мира, высшего  пространства, если бы они существовали?

 

Двумя способами: путем общения  с ними и путем заключения по аналогии

 

Что нужно для этого?

 

Для первого нужно, чтобы  наше сознание получило возможность  общения с ними, а для второго  нужно, чтобы наше сознание само стало  аналогично им, то есть вышло из рамок  трехмерного мира.

 

Как это может произойти?

 

Последнее может произойти  путем постепенного расширения способности  аналогии. Стараясь мыслить вне обычных  категорий, стараясь смотреть на вещи и на себя с новой стороны, стараясь освобождать свое сознание от привычных  пут представления во времени  и пространстве – мы постепенно начинаем замечать аналогии между вещами, между которыми раньше ничего не замечали. Наш ум растет. Вместе с ним растет способность делать аналогии. Эта  способность с каждой новой достигнутой  ступенью расширяет и обогащает  наш ум. С каждой минутой мы идем быстрее, каждый новый шаг делается легче. Наше сознание делается иным. И  тогда, применяя к себе самому свою расширенную способность делать аналогии и смотря кругом, оно вдруг  видит вокруг себя ряды сознаний, о  существовании которых раньше оно  не подозревало. И оно понимает, почему оно раньше не видало их. Они лежат  в другой плоскости, не в той, в  которой раньше жило сознание. Таким  образом, не что иное, как именно способность делать новые аналогии, переводит наше сознание в иную плоскость  бытия.

 

Сознание человека начинает проникать в родственный ему  самому мир ноуменов. При этом начинает изменяться взгляд человека и на явления  нашего мира. Явления могут вдруг  получить в его глазах совершенно другую группировку. Как мы уже говорили, одинаковые вещи могут оказаться разными, разные – одинаковыми; совершенно отдельные, несвязанные вещи могут оказаться частями одного большого целого, какой-нибудь совершенно новой категорией, а вещи, кажущиеся неразрывно связанными, составляющими одно целое, на самом деле могут оказаться проявлениями разных сознаний, не имеющих между собой ничего общего и даже не знающих о существовании друг друга. Таким, то есть состоящим из разных сознаний, представляющим собою как бы поле битвы разных сознаний, может оказаться всякое целое нашего мира: человек, животное, планета.

 

В каждом целом нашего мира мы видим множество противоположных  тенденций, наклонностей, стремлений, усилий. Каждое целое – как бы арена борьбы множества противоположных  сил, из которых каждая действует  сама по себе, стремится к своей  цели, обыкновенно к разрушению целого. Но взаимодействие этих сил составляет жизнь целого. И во всем всегда действует  нечто, ограничивающее деятельность отдельных  тенденций. Это нечто – сознание целого. Установить существование этого  сознания путем аналогии с собой  или при помощи общения с ним  и обмена мыслями мы не можем. Но нам открывается новый путь. Мы видим отдельную, совершенно определенную функцию (сохранение целого целым). За этой функцией мы предполагаем отдельное  нечто. Отдельное нечто, имеющее  определенную функцию, невозможно без  сознания. Если целое обладает сознанием, то и отдельная тенденция или  силы тоже должны обладать сознаниями. Тело или организм является точкой пересечения линий этих сознаний, местом встречи, может быть, полем  битвы. "Я" – это и есть в  действительности поле битвы, на котором  в каждый момент берет верх та или  другая эмоция, та или другая привычка, наклонность, подчиняя себе в данный момент остальные и отождествляя с "я". Но и "я" – существо, имеющее свою жизнь, только плохо  сознающее, из чего оно само состоит, и связывающее себя то с одной своей частью, то с другой. Имеем ли мы основание предполагать в органах и членах тела, в мыслях и эмоциях человека существа? Имеем, так как знаем, что ничего бессознательного не существует, – и всякое нечто, имеющее отдельную функцию, должно иметь отдельное сознание.

 

Все сознания, которые мы можем предположить в мире многих измерений, могут не знать друг друга, то есть не знать о том, что мы их связываем в разные целые в  нашем феноменальном мире, как  вообще они могут не знать нашего феноменального мира и его отношений. Но себя самих они должны сознавать, хотя степени ясности их сознания мы определить не можем. Оно может  быть и яснее нашего, и может  быть туманнее, находиться как бы во сне. Между этими сознаниями может  идти непрерывный, но плохо сознаваемый  обмен мыслей, подобный обмену веществ  в живом теле. Некоторые чувства  могут испытывать сообща, некоторые  мысли могут возникать у них  как бы сразу у всех, одного порядка, под влиянием общих причин. По линиям этого внутреннего общения сознания должны разделяться на разные целые, совсем непонятных нам или отчасти  предполагаемых категорий. Сущность каждого  такого отдельного сознания должна заключаться  в том, что оно должно знать  себя и свои ближайшие функции  и отношения; оно должно чувствовать  вещи, аналогичные себе, и должно иметь возможность рассказывать о себе и о них. То есть это сознание должно заключаться в том, что  перед ним всегда должна стоять картина  самого себя и ближайших отношений. Оно как будто вечно пересматривает эту картину и немедленно передает ее другому сознанию, вступающему  с ним в общение.

*  *  *

 

Если мы представим себе мир  состоящим из таких сознаний, то мы должны признать, что они расположены  в каком-то особом порядке, не отвечающем ни одному из известных нам. Если мы представим себе линию, соединяющую эти сознания, то мы должны сказать, что эта линия не идет ни по одному из известных нам измерений пространства: ни по его длине, ни по широте, ни по высоте, ни по времени (4-е измерение), ни по высоте сознания над временем (5-е измерение) – а идет по какому-то совсем другому направлению, перпендикулярному ко всем предыдущим и не параллельному ни одному из них – по направлению шестого измерения. И если между сознаниями может идти внутреннее общение, то оно должно идти по этой линии, по шестому измерению.

 

Шестое измерение есть линия, соединяющая все сознания мира, образующая из них одно целое.

 

Существуют или не существуют эти сознания в других разрезах мира, кроме нашего, мы их при существующих условиях нашего восприятия ощутить  не можем. Наше сознание чересчур поглощено ощущениями феноменального мира и самим собой, и поэтому просто, вероятно, не отражает впечатлений, приходящих к нему по линии 6-го измерения, или отражает так слабо, что они не фиксируются у него в сколько-нибудь заметной форме. И наше сознание не дает себе отчета, что оно находится в постоянном общении с ноуменом всего окружающего, и близкого, и далекого, с сознаниями, подобными ему и совершенно различными, с сознанием всего в мире и с сознанием всего мира. Если же впечатления, приходящие по 6-му измерению, настолько сильны, что сознание ощущает их, то оно немедленно проектирует их во внешний феноменальный мир и ищет для них причину в феноменальном мире, совершенно так же, как двумерное существо, живущее на плоскости, ищет на своей плоскости причины впечатлений, идущих из нашего мира.

*  *  *

 

Наше сознание ограничено своим феноменальным восприятием, то есть окружено самим собой. Мир  феноменов, то есть форма собственного восприятия, окружает его, как кольцом, как стеной, и, кроме этой стены, наше сознание ничего не видит.

 

Но если ему удается  выйти из этой стены, оно неизбежно  видит в мире очень много нового.

 

Если мы отделим элементы себя в нашем восприятии, пишет  Хинтон ("Новая эра мысли"), то между прочим мы найдем, что мертвое состояние, которое мы приписываем внешнему миру, не заключается в вещах, но налагается на них нами самими, вследствие ограничений нашего сознания. Только элементы себя в нашем знании заставляют нас говорить о механической необходимости, о мертвой материи. Когда это ограничение падает, мы видим дух мира, так же как видим дух нашего друга, то есть видим нечто, ясно отделимое от материального тела.

 

Наших мыслительных средств  достаточно в настоящее время, чтобы  показать нам человеческие души; но все за исключением человеческих существ кажется для нашей  науки неодушевленным. Нужно освободиться от элемента себя в восприятии, и  это все изменится.

 

И на самом деле, так ли абсолютна непознаваемость ноуменального  мира для нас, как нам иногда кажется?

 

В "Критике чистого разума" и в других сочинениях Кант отрицал  возможность "духовного зрения". Но в "Грезах духовидца" он не только признал эту возможность, но и  дал ей одно из лучших определений, какое мы до сих пор имеем. Он прямо  заявляет:

 

Сознаюсь, я очень склонен  признать, что существуют бестелесные  натуры и что душа моя принадлежит  к классу этих натур. – Эти бестелесные  существа, непосредственно связанные  между собою, образуют одно великое  целое, называемое нами духовным миром. Каждый человек есть существо двух миров: мира бестелесного и мира материального, и некогда будет непременно доказано, что и в земном своем существовании  человеческая душа общается с бестелесными духами, влияя на них и получая  обратно множество впечатлений, которые не сознаются и не могут  сознаваться, пока не поколеблется связь  наша с телом.

 

Человеческую душу надо бы было считать уже в течение  настоящей жизни человека одновременно связанною с двумя мирами, из которых  она ясно воспринимает только материальный мир, пока наши два лица соединены  друг с другом нашим телом.

 

Поэтому, хотя у нас и  один субъект, одновременно принадлежащий  видимому и невидимому мирам, как  их член, у нас не одно лицо, ибо  представления об одном мире, в  силу своей особенной природы, не сопровождаются представлениями о  другом мире, почему то, что я мыслю  как дух, не познается мною как  человеком и наоборот.

 

Рождение, жизнь, смерть –  только состояния души... Следовательно, преходяще только наше тело, субстанция же наша преходяща, и она должна была существовать и в то время, когда  не существовало нашего тела. Жизнь  человека двойственна. Она слагается  из двух жизней – животной и духовной. Первая жизнь есть жизнь человека, и, чтобы человек жил этой жизнью, ему потребно тело. Вторая его жизнь  есть жизнь духов; его душа живет  этой жизнью отдельно от тела и должна жить ею по отделении своем от тела.

 

В статье о Канте в "Северном вестнике" 1888 года А. Л. Волынский  говорит, что как в своих Vorles-ungen, так и в "Грезах духовидца" Кант не допускает только одного – возможности физического восприятия духовных явлений.

 

Таким образом. Кант признавал  не только возможность существования  духовного сознательного мира, но и возможность общения с ним.